Вскоре первый плот был готов. На него взошли Ковтюх, я, Линьков с комиссаром и их ординарцы с лошадьми. Но едва мы отчалили, как плот стал погружаться в воду. В спешке саперы сделали что-то не так, как положено. На середине реки вода дошла нам уже до колен. Сычевка, которую летом перейдешь вброд, грозно бурлила, весенний поток ее был настолько сильным, что мы еле держались на ногах. Линьков и комиссар беспокойно оглядывались по сторонам. Ковтюх молчал. Лошади тревожно всхрапывали и жались друг к другу. Исход нашей переправы не вызывал сомнений - неожиданного купания в ледяной воде было не миновать. Спас случай. Одна из лошадей вдруг рванулась, сбила с ног ординарца и бросилась в реку. Облегченный плот всплыл, и мы благополучно добрались до противоположного берега.
До рассвета полк месил непролазную грязь на проселочных дорогах. Ковтюх ехал верхом вместе со всеми. С Линьковым и комиссаром он не разговаривал и даже старался не смотреть в их сторону.
В Сычевку вернулись только в 12 часу дня. За это время Ковтюх несколько поостыл и разбор прошел без грома и молний. Комкор говорил сдержанно и коротко, но беспощадно. Командиры стояли навытяжку и упорно не поднимали глаз от пола.
- И это полк Красной Армии! - закончил Ковтюх. - Идите! Епифан Иович гневно махнул рукой и отвернулся. Все потянулись к двери.
- А вы, командир полка и комиссар, задержитесь! - приказал комкор.
Когда все вышли, Ковтюх начал отчитывать Линькова и комиссара. Закончил он так:
- За такое безобразие вас следовало бы сурово наказать. Но на первый раз ограничусь предупреждением. Но если такое повторится, то пеняйте на себя. Идите!
Незаметно пролетел год. Наступило лето 1931 г. Я уже обвык в корпусе, притерся к людям, они ко мне. Новая работа (в сентябре 1930 г. меня назначили начальником оперативного отдела штаба корпуса) пришлась мне еще больше по душе. Да и время наступило интересное. Страна была в стройках первой пятилетки. Закладывались основы новой социалистической индустрии. Страна быстро шагала в Завтра, а с ней - и ее Вооруженные Силы.
В этот период, в соответствии с постановлением ЦК партии от 15 июля 1929 г. "О состоянии обороны СССР", бурно шла техническая и организационная перестройка Красной Армии: создавались новые рода войск - авиационные и бронетанковые силы, на новую основу переходили пехота, артиллерия, кавалерия. Бурно развивалась и военная теоретическая мысль.
Основной теоретической новинкой тех лет была книга видного советского военачальника В. К. Триандафиллова "Характер операций современных армий"{24}. Значение ее для всего последующего развития советской военной науки и практики огромно. По сути дела, то был первый фундаментальный труд, в котором коренные положения теории, стратегии и оперативно-тактического искусства рассматривались не на основе существовавших принципов, а на базе научного анализа тогдашней действительности.
В теоретической части своего труда автор блестяще применил основное положение марксистско-ленинской науки в области военного дела, отвергавшей неизменность форм и методов вооруженной борьбы и доказывавшей, что военное искусство зависит от уровня развития военной техники, а вся организация армии, а вместе с ней ее победы и поражения обусловлены прежде всего состоянием экономики{25}.
Такого взгляда на военную политику в целом мы придерживались и раньше. В частности, М. В. Фрунзе еще в 1924 - 1925 гг. писал, что современная война это война на длительное и жестокое состязание, в котором будут подвергнуты всестороннему испытанию все экономические и социальные устои воюющих сторон{26}. Поэтому он настаивал готовить к войне не только Вооруженные Силы, но и все наше государство.
Триандафиллов в таком всеобщем масштабе эту проблему не решал. Но все основные положения его труда покоились на том, что будущая война будет проходить именно в таких условиях. Поэтому автор отвергал бытовавшее тогда и в буржуазных странах, и среди некоторых видных теоретиков у нас утверждение, будто теперь можно вести вооруженную борьбу "малыми" армиями. Он доказывал, что будущая война - это война массовых армий и победа в ней будет решаться всем материально-техническим комплексом этих армий, иными словами, экономическими возможностями противостоящих друг другу сторон.
Огромный вклад внес Триандафиллов и в теорию современной операции и боя. Он писал, что операция будущего - это сложное явление, а успех ее во многом будет определяться степенью точности научно-технических расчетов. И эта мысль в общем-то не была новой. В своих директивных указаниях в 1924 г. по вопросам высшего военного образования Фрунзе подчеркивал, что без всестороннего учета всего, что связано с войной, невозможно сколько-нибудь разумное ведение боевых операций{27}. Однако у Фрунзе эта посылка носила характер общей, принципиальной установки. Заслуга Триандафиллова в том, что он развернул эту установку и обосновал ее точными расчетами. И неспроста несколько позже все сошлись на том, что именно Триандафиллов своей книгой первым научил начальствующий состав Красной Армии конкретным оперативно-тактическим расчетам и сделал их одной из основ в деле боевой подготовки советских командиров.
В своей книге Триандафиллов дал отправные данные для правильного понимания сущности и составных элементов операции в будущих войнах, заложил ту теоретическую основу, на которой впоследствии у нас было построено все здание "глубокой операции" и "глубокого боя". Он первым столь детально и конкретно обосновал неизбежность перехода от линейных форм вооруженной борьбы к глубинным ударам и поставил будущие победы и поражения в прямую зависимость от того, кто раньше освоит новые формы и методы ведения войны.
Теоретические разработки Триандафиллова были широко проверены на опытных учениях и маневрах в 30-е годы и взяты на вооружение Красной Армией. Но волею обстоятельств случилось так, что новые способы ведения боевых действий в большой войне начала проверять гитлеровская Германия. Сперва теория "глубокой операции" и "глубокого боя" получила массовую проверку на полях Польши, потом во Франции и на Балканах. Это дало повод буржуазным историкам утверждать, будто бы создателями и инициаторами новых форм вооруженной борьбы являются гитлеровские генералы. Фальсификация явная. В действительности, фашистские стратеги просто скопировали все то, что было разработано и практически освоено нашими Вооруженными Силами. Неспроста они так тщательно изучали опыт Красной Армии, буквально рвались на все сколько-нибудь крупные маневры и боевые учения, проводимые нами в те годы.
Правда, гитлеровцы привнесли в теорию "глубокой операции" и кое-что свое. Это естественно. Германия развязала вторую мировую войну, и ее вооруженные силы первыми получили возможность проверить все новинки в больших сражениях. Однако примечательно, что, хотя гитлеровцы и опередили нас на поле боя, мы глубже разобрались в особенностях форм и методов ведения боевых действий в новой войне. Мы вели сражения более творчески, непрестанно совершенствовали оперативно-тактическое искусство всех родов вооруженных сил и в конечном счете разгромили противника тем оружием, которое он стал применять на два года раньше нас.
В один из июньских дней 1931 г. Ковтюх сказал мне, что в округ приезжает новый командующий - командарм Иероним Петрович Уборевич.
- При Егорове мы не засиживались, а при Уборевиче и подавно не придется,прокомментировал эту новость Епифан Иович. - Беспокойный человек! Он заставит работать войска и штабы до седьмого пота.
Я тотчас вспомнил о своей давнишней мечте служить под началом Уборевича и сказал о том Ковтюху.
- У нового командующего есть чему поучиться, - ответил Епифан Иович. Пройдете хорошую школу.
- Вы его знаете? - спросил я.
- Служили вместе в Северо-Кавказском округе. В 1925 г. Уборевича перевели к нам с Украины, где он возглавлял войска республики и Крыма.
С прибытием Уборевича работа в округе заметно оживилась, прибавилось разного рода учений, проверок, старший командный состав стали чаще вызывать в штаб округа. Но я увидел Уборевича только в конце августа. Это было так.
Однажды меня вызвал Ковтюх и сказал, что командующий приказал провести опытное учение на тему "Обслуживание разведывательного отряда самолетом".
- Разработку и проведение этого учения возлагаю на вас. Уборевич очень интересуется им, значит, сам будет контролировать. Уж я его знаю.
Ковтюх не ошибся. Незадолго до начала учений меня вызвали к Уборевичу. Наслышанный о его строгости и требовательности, я очень волновался. Знал и то, что командующий особенно присматривается к окончившим Военную академию. Поэтому к своей первой встрече с ним я готовился очень тщательно.
Когда я вошел в кабинет, Уборевич сидел за столом и что-то писал. Я доложил о своем прибытии. Командующий кивнул головой и жестом указал на стул. Он сразу понравился мне. Был он тогда строен, легок, подтянут, форма сидела на нем, как лайковая перчатка, и очень шла ему.
Я сразу было начал доклад, но Уборевич перебил меня:
- Для начала расскажите, когда окончили академию, где воевали и служили.
Выслушав, командующий приказал доложить, где и как мы намереваемся провести учение. Во время доклада Иероним Петрович внимательно рассматривал на карте район учений. Я следил за выражением его лица. Оно было строгим, но спокойным, и я понял, что Уборевич доволен докладом.
- Хорошо,- заметил командующий. И неожиданно спросил.
- Как вы думаете, полезно руководящим штабным командирам освоить профессию летчика-наблюдателя, хотя бы в минимальном объеме? Например, научиться ориентироваться в воздухе, уметь вести визуальную разведку и фотографировать.
Предложение было дельным, и я сказал, что в необходимости летной практики для штабных командиров убедился при разработке учения, ведь я даже не умел "читать" фотоснимки. А без хорошего знания авиации невозможно грамотно ставить ей боевые задали.
- У меня давно зреет мысль,- добавил Уборевич, - направить кое-кого из штабных командиров на стажировку в авиацию. У нее большое будущее.
В заключение командующий утвердил план учений и назначил срок их проведения. Учения прошли хорошо, и я с разрешения Ковтюха изложил их результаты в статье, которая была напечатана в 1932 г. в четвертом номере журнала "Военный вестник".
А в сентябре того же года меня и начальника оперативного отдела штаба 8-го стрелкового корпуса Аргунова прикомандировали к штабу ВВС округа для стажировки, предусматривавшей практические полеты. Но Аргунов из-за нездоровья летать не смог, и я стал первым в округе стажером-авиатором из штабных работников.
Эта короткая стажировка с легкой руки Уборевича явилась первой ступенькой для моего перехода в авиацию.
Вступив в командование округам, Уборевич сразу же начал проверять полки и дивизии. Особое внимание он уделял огневой подготовке войск. К нам в корпус командующий приехал в ноябре 1931 г. Он приказал подготовить для проверки снайперскую команду 86-го стрелкового полка 29-й дивизии, расположенной в Вязьме. Представителем от штаба корпуса поехал я.
В Вязьму командующий приехал рано утром. На вокзале Уборевича встречали командир дивизии Клява, командир 86-го полка Данилов и я.
- Проверку начнем в девять часов, - приказал Уборевич. - Стрельба по падающим мишеням.
В тот день как нарочно завьюжило. В поле кружилась поземка и было очень холодно. Командующий прибыл на полигон точно в девять. К тому времени метель разыгралась еще сильнее, но Уборевич будто не замечал ее. Он стоял в длинной почти до пят кавалерийской шинели, начищенных хромовых сапогах, не опуская на уши задника шлема и, не отрываясь, смотрел на мишени. Мишени падали редко, и глаза Уборевича за стеклами пенсне поблескивали все холоднее.
Стреляла снайперская команда плохо. Даже начальник ее не выполнил упражнений. Уборевич не выдержал, быстро подошел к нему и раздраженно сказал:
- Какой же вы после этого начальник команды!
- Так ведь метет, товарищ командующий! - ответил командир. - И холодно, пальцы стынут. Вот и сбивается наводка.
Иероним Петрович молча взял у него винтовку, лег на линию огня, прицелился и выстрелил. Мишень упала. Командарм поднялся, отдал винтовку и приказал построить команду. Прошелся перед строем, вглядываясь в лица бойцов, потом метнул взгляд на Данилова и четко, чтобы все слышали, сказал:
- Какие же вы снайперы! Выходит, что весь полк подготовлен еще хуже? Инспектирование прекращаю. Через месяц проведу проверку всего полка. А вас, Уборевич повернулся к начальнику команды, - я отстраняю от должности. Товарищ Данилов, подберите на его место энтузиаста стрелкового дела.
В тот же день Уборевич уехал. Перед отходом поезда Иероним Петрович внушал нам в своем салон-вагоне:
- В современном бою атак густыми цепями не ждите. От меткости огня зависит успех боя. Он должен быть губительным для противника. Без этого даже хорошее тактическое решение не принесет успеха. Вы же как будто имеете боевой опыт, а таких простых истин или не понимаете, или недооцениваете. Требую научить войска стрелять отлично. А вы, товарищ Новиков, передайте Епифану Иовичу, чтобы он научил свой корпус стрелять, как когда-то стрелял сам.