Так я и сделал.
На КПП летной школы проверили мои документы, и курсант-посыльный проводил меня в штаб. В штабе начальник школы еще раз внимательно просмотрел мои документы, а потом отложил их в сторону и грустно сказал:
- Должен огорчить вас, .товарищ Голубев: у нас набор уже закончен. Полностью укомплектовались... Жаль, конечно, но что поделаешь... Приезжайте на следующий год.
Вначале я растерялся, но тут же взял себя в руки и сказал (откуда только во мне красноречие взялось!), что я и так целый год ждал, что работаю инструктором в аэроклубе и без неба жить не могу.
- Я по комсомольскому призыву. Ведь стране надо сто пятьдесят тысяч летчиков! Если не можете зачислить курсантом, то оставьте работать при школе... Не могу я так просто домой возвратиться!..
Начальник школы взъерошил рукой волосы, улыбнулся:
- Ну, что с этими орлами поделаешь? Затем надавил пальцем кнопку в столе.
- Запросите Ульяновскую летную школу, - сказал он вошедшему командиру в авиационной форме, - есть ли у них одно вакантное место для инструктора аэроклуба. Телеграмму дайте за моей подписью.
- Слушаюсь! - ответил военный и вышел. Начальник школы встал.
- Вот так, товарищ Голубев. Пока придет ответ, поживете у нас. А сейчас идите к дежурному, передайте мое приказание разместить и накормить вас.
Я начал благодарить его, но он сделал суровый вид:
- Ладно, ладно... без нежностей. Главное - что из Ульяновска ответят. Если возьмут, то их и благодарите.
Два дня, прожитые в летной школе, показались мне вечностью. Но вот, наконец, меня вызвали в штаб.
- Повезло вам, товарищ Голубев! - сказал, улыбаясь, начальник школы. Согласились они принять вас. Вот документы и - мое письмо начальнику Ульяновской школы. Счастливого пути!
Как на крыльях, летел я в казарму. Схватил чемодан - и к поезду. Только бы скорее, только бы снова не опоздать!
Ульяновск... Город, где рос и мужал великий Ленин. Все здесь полно необыкновенной значимости - и улицы, и дома, и набережная Волги. От волнения у меня перехватывало дыхание.
Отыскал летную школу. По длинному коридору прошли мы с посыльным до большой, обитой черной клеенкой двери.
- Ну вот, вам сюда, - сказал посыльный и пошел дальше.
Я остановился перед дверью, на которой было написано: "Полковник Урус". Неожиданно дверь распахнулась, и прямо передо мной оказался высокий полковник. На груди - боевые ордена. Серые глаза, спокойное лицо:
- Вы ко мне?
- К вам, товарищ полковник! - И тут же доложил, что прибыл на учебу из Ачинского аэроклуба.
Полковник приветливо пожал мне руку, пригласил в кабинет, предложил сесть. Как удивился я его простоте - ведь он боевой, заслуженный летчик, а относится ко мне так внимательно, как к равному! Садиться я, конечно, не стал - просто неудобно было при таком командире сидеть. Полковник посмотрел мои документы, прочел рекомендательное письмо и положил на него руку:
- Добро! - Он тут же вызвал дежурного по штабу и коротко приказал: Проводите товарища в карантин и поставьте на довольствие. Память до мельчайших подробностей сохранила события тех дней.
Помню строгую медицинскую комиссию, краткие отзывы врачей: "В норме", "Здоров", "Годен без ограничений".
...Во дворе летной школы построились четкие квадраты курсантских отрядов. В одном из них стоял и я. Перед строем - командиры в выходной форме, при орденах. Подана команда. Наступила торжественная тишина. Начальник штаба зачитывает приказ:
- Зачислить курсантами Ульяновской летной школы... Голубева Георгия Гордеевича...
Я стоял, преисполненный благодарности людям, которые помогли мне осуществить мою мечту. Настроение было такое, что, казалось, без крыльев, сам взлечу в высокое небо.
Шел 1939 год...
ВПЕРЕДИ КРЫЛАТОЕ БУДУЩЕЕ
Ульяновская школа пилотов Осоавиахима была старейшей кузницей авиационных кадров, она готовила инструкторов-летчиков для аэроклубов. Из ее стен вышло немало искусных педагогов-летчиков, мастеров пилотажа, прославивших Родину замечательными рекордами! Многие ее воспитанники, выполняя свой интернациональный долг, проявили чудеса храбрости и героизма в горячих воздушных боях в небе Испании, в боях с японскими самураями.
Нам, новичкам, приятно было слышать такое из уст преподавателей и старших товарищей. Мы понимали, что нам оказано большое доверие, что нас призывают держать равнение на лучших. Но очень трудно было представить себя такими, как прославленный питомец школы Герой Советского Союза Герасимов, как награжденный двумя орденами Красного Знамени начальник школы Урус, который участвовал еще в гражданской войне, громил басмаческие банды, дрался, проявляя образцы мужества и героизма, в дальневосточном небе с японцами. Нам тогда казалось просто невероятным стать вровень с ними.
После зачтения приказа о зачислении нас курсантами мы были распределены по группам и отрядам и приступили к изучению теоретического курса. Назывался этот период "теркой". Нам предстояло, перво-наперво, изучить все науки, имеющие отношение к авиации: аэродинамику летательных аппаратов, теорию полета самолета, материальную часть самолетов и двигателей, пройти штурманскую и метеорологическую подготовку, овладеть методикой и навыками обучения курсантов аэроклубов. И, безусловно, хорошо закалиться идейно. Это предусматривала программа политической подготовки.
С первых же дней началась напряженная учеба в классах, лабораториях и в поле. Занимались мы увлеченно, с высоким подъемом. Все горели одним общим желанием:
как можно лучше, полнее познать законы авиации, с которой мы навсегда связали свою жизнь.
Занятия проходили в хорошо оборудованных классах и лабораториях. Преподаватели и инструкторы, а также обслуживающий персонал обладали большим опытом обучения летного состава. Начальник школы полковник Урус учил нас искусству воздушного боя - и не только с преподавательской кафедры, но и непосредственно в небе, демонстрируя и тактическую зрелость, и физическую выносливость, и непреклонную волю к победе.
Командиры отрядов Рюмин и Чазов, инструкторы Белужников и Богданов, преподаватели по самолетам - Турбин, по моторам - Вотинцев - в буквальном смысле захватывали нас и знанием своего предмета, и искусством преподавания.
За три месяца мы изучили материальную часть самолетов Ут-2, Ут-1, Р-5 и моторов М-11, М-17. Позже приступили к изучению самолета И-15 "бис"; а также мотора М-22. Занимались много и усидчиво, порой допоздна. Отстающих не было.
Школа жила и действовала по строгому армейскому укладу, по воинским уставам. Время было точно рассчитано, сутки расписаны распорядком дня: занятия, внутренний наряд, караульная служба, отдых - все как положено. Никаких нарушений общепринятых норм, никаких отступлений.
То время хорошо помнится мне. И особенно запомнился день принятия воинской присяги. Он был особенным, не похожим на остальные дни, и мы к нему готовились с большой ответственностью.
В 10 часов в актовом зале школы выстроился наш отряд. Вытянувшись, как говорят, в струнку, строй замер. Курсанты, чеканя шаг, один за другим подходили к столу, за которым стояли командир с комиссаром, и в торжественной обстановке произносили слова присяги. "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Красной Армии..."
В этот день все мы ходили взволнованные. Мы были горды от сознания, что стали настоящими воинами Красной Армии, что ответственность за судьбу Родины ложится теперь и на нас - молодых летчиков.
Вспоминается один курьезный случай, происшедший со мной в те дни на посту.
Как-то, находясь в карауле на аэродроме, я охранял один из ангаров. Завывал ветер. Было зябко. В свете ламп хлопья снега казались крупными комками ваты, падающей нивесть откуда. Мысль все время возвращала меня почему-то к недавнему разводу караулов. Навязчиво повторялось строгое предупреждение: бдительность и еще раз бдительность.
"А условия как раз на руку разным там диверсантам!" - думал я с тревогой, пристально всматриваясь и вслушиваясь в густую темень. Но видел я лишь белые хлопья снега, слышал только завывание ветра.
По моим подсчетам прошло уже около часа, как я заступил на пост. Значит, осталось еще столько. Постоял немного под "грибком" - и снова зашагал вдоль стены. Ветер по-прежнему рвал полы шинели, бросал в лицо холодные и мокрые комья снега. Узкая полоса света обрамляла по периметру ангар. А дальше - черная стена, кромешная темнота. Дошел до угла. Теперь кругом, и в обратный путь.
"А что за углом? Ну-ка, выгляни, посмотри! - заговорило во мне желание. - Вдруг что-то подозрительное?.."
Выглянул. И в тот же миг получил удар по голове. Как стоял - так и присел. Шея стала мокрой, что-то потекло за спину. "Наверное, кровь!" подумал я и мгновенно нажал спусковой крючок. Прогремел выстрел предупреждение о нападении на часового. Теперь - бороться! Я приподнялся и стал искать глазами диверсанта. Но его нет! Где же он? И тут взгляд мой упал на большую глыбу мокрого снега, которая лежала рядом. "Так вон оно что..." Я облегченно вздохнул. Мне стало ясно, что произошло: мокрый снег, отяжелев, сполз с крыши ангара в тот самый момент, когда я выглянул из-за угла... Печально и смешно! Однако - поздно: был выстрел и ко мне уже спешили на помощь. Из темноты выпрыгнул на свет запыхавшийся начальник караула, за ним появились вооруженные караульные.
- В чем дело? - взволнованно спросил начальник караула.
Я объяснил.