Инструктор должен изучать характер курсанта не только в воздухе, но и на земле. Ведь в воздухе, как бы трудно ни пришлось, курсант всегда знает: "Инструктор рядом. В случае чего - поможет". А каков курсант на земле? Каковы его характер, привычки, склонности? Копейкин проявлял большие способности в аэродинамике, математике, но, как оказалось, в то же время "славился" в повседневной курсантской жизни рассеянностью и медлительностью. У него даже кличка была - Павлин. Знай обо всем этом Морозов - ЧП с Копейкиным, возможно, могло и не случиться.
Нас, инструкторов, собрали в методическом классе и случай этот "разложили по косточкам". После ЧП с Копейкиным я стал еще внимательнее изучать характеры курсантов своей группы, постоянно интересовался их бытом, досугом...
Группа мне досталась хорошая, а одним из лучших курсантов был Шмелев высокий, горбоносый и несколько угловатый с виду. Все, чему я его учил, Шмелев усваивал быстро. Координацией движений он обладал изумительной. Находясь в воздухе, он как бы сливался в единое целое с пилотируемой машиной. Выполнял ли, Шмелев фигуры высшего пилотажа, шел ли на посадку всегда знал, когда и сколько оборотов дать мотору, какой угол должен занять самолет. Ни больше, ни меньше, а точно! Иной раз в зоне даже казалось, что Шмелев угадывает мои мысли на расстоянии. Вводит, бывало, он самолет на петлю Нестерова, а я сижу во второй кабине и думаю: "Ну, пойдешь на предельную перегрузку?". И в ту же секунду Шмелев, словно "услышав" мои мысли, увеличивает обороты мотора и более энергично берет ручку управления на себя. Скорость растет, и меня все сильнее вдавливает в спинку сиденья: ясно - петля Нестерова будет выполнена что надо!
Обычно после приземления только начнешь давать ему замечания по прошедшему полету, а он тут же с вопросами: "А можно ли? А если попробовать?"
Да, этим пытливым и способным юношей я был доволен. Шмелев обладал врожденным даром летчика-истребителя.
Был еще у меня курсант Борис Вовченко. Красивый, чернобровый украинец. С горячим характером. Бывало, только сядем в кабине, я еще ремни пристегиваю, а он уже готов, ерзает на месте, ему не терпится поскорее начать взлет. Вовченко также считался лучшим из моих воспитанников, но Борис, в отличие от Шмелева, допускал больше ошибок. И причиной их были в основном его горячий характер, его торопливость Позже он это понял, разумеется, не без моей помощи, и обычно горячность свою старался "охладить".
Чем жарче палило летнее солнце, тем "жарче" были наши летные дни. Каждый курсант моей группы, как и курсанты других групп, делал по 5-6 посадок в одну летную смену. Вскоре нам стало тесно на одном аэродроме - не хватало всем "неба" - и наша эскадрилья перелетела ближе к реке Алазани, где имелась хорошая грунтовая площадка. Поставили палатки, привезли самолетные ящики, в которых разместили техимущество. И... снова загудели моторы, зазвенело небо!
По ночам нам надоедали шакалы. Из-за протяжного воя мы подолгу не могли уснуть. Мой товарищ по палатке инструктор Григорьев, слушая осточертевший нам вой, обычно шутил:
- Недовольны авиацией. Протестуют, шакальники!
А рано утром, когда на востоке едва угадывалась розовая полоска зари, сигналист поднимал нас, и начинался новый трудовой летный день.
Готовя из курсантов летчиков-истребителей, я старался почаще напоминать и себе о личной летной подготовке.
"Помни, - говорил я себе, - ты - военный летчик! Потребуется - должен сесть в боевую машину и драться так, чтобы чертям стало тошно, а врагам и подавно. Что у меня есть и чего у меня нет? Любовь к летной профессии? Безусловно, есть. Решимость? Это не простой вопрос. Прежде всего, решимость - это сочетание уверенности в себе, в своем оружии, помноженное на волю". Я не считал себя робким, но, анализируя свои летные успехи, свои данные летчика-истребителя, находил у себя и немалые просчеты и недостатки. Я взвешивал все "за" и "против". "Готовность к подвигу? Готов ли я?" Здесь снова все сводилось к вопросу, сформирован ли я, как воздушный боец? Ведь тому же Нестерову было бы безрассудно идти на выполнение своей знаменитой ныне петли, не обладая блестящим (по тому времени) комплексом летных данных и навыков. Тот же таран надо знать, как совершить, надо суметь совершить одного желания для этого мало.
Садясь в кабину самолета Ут-2, я помнил задачи, стоящие передо мной. А когда случалось летать с комэском Михайловым или с командиром отряда Зубченко, я учился у них искусству точного расчета, оценки воздушной обстановки и принятию быстрого правильного решения.
Обычно мне очень нравилось летать с комэском Михайловым на проверку техники пилотирования. Уйдем, бывало, в зону, начнем комплекс высшего пилотажа и вдруг при выполнении какой-нибудь горизонтальной фигуры мотор останавливается, а Михайлов спокойно говорит:
- Я выключил мотор. Рассчитывайте и садитесь без мотора!
Я вспоминаю, как проходили эти упражнения в аэроклубе, и действую спокойно и уверенно. Посадить самолет следует так, чтобы коснуться колесами земли у посадочного знака "Т", а иначе об отличной оценке нечего и думать.
Михайлов был мудрым учителем. Чтобы инструкторы не привыкли к наземным ориентирам при посадке с остановленным мотором, "не сживались с обстановкой", он всегда менял зоны и высоту полета, а это приучало нас к внимательности, развивало глазомер, вырабатывало быструю реакцию.
Инструкторскую работу я любил. Вылетишь с курсантом в зону, дашь ему команду приступать к выполнению каскада фигур высшего пилотажа, а сам сидишь во второй кабине, следишь за тем, как пилотирует самолет твой ученик, и если легко, свободно льется каскад фигур, на душе становится тепло, и ты искренне радуешься и за него, и за себя. Это ни с чем не сравнимое чувство гордости трудно передать. И не важно, какой у тебя полет - десятый или сотый. Все равно каждый раз снова и снова испытываешь чувство упоения полетом, небом, ветром, скоростью и силой. Сознаешь, как велик и дерзок человек, сумевший взлететь над своей вечной колыбелью - Землей.
Сидишь в кабине. Четко работает мотор, стрелки приборов "как вкопанные" стоят на положенных значениях, за бортом самолета слышится тугой свист воздушных струй, а внизу проплывают поля, зеленые долины, леса, словно игрушечные города, реки, озера...
Далеко-далеко простирается горизонт, и чем выше поднимаешься, тем дальше он отодвигается, тем мельче становится все находящееся внизу. А самолет послушен тебе. Только возьми ручку на себя - как сразу же горизонт начнет проваливаться, уплывать вниз, и вот его нет - только синее небо, пронизанное солнечными лучами, над головой.
Неведомые силы придавливают тебя к сиденью - перегрузки все растут, дыхание затрудняется, все тело наливается тяжестью, ноги и руки становятся словно свинцовые.
Затем постепенно из-под головы снова надвигается горизонт, исчезает перегрузка - можно переводить машину в горизонтальный полет.
Даешь координированным движением ручку управления и ножную педаль в левую или правую сторону, и самолет тут же, незамедлительно начинает вращаться, выполнять левую или правую "бочку". Интересное ощущение: смотришь на капот мотора, и кажется, что не самолет вращается, а земля и небо вращаются вокруг самолета. Вроде бы не сам ты вращаешься, а заставил крутиться землю и небо вокруг себя!
Выводишь снова самолет в горизонтальный полет. Едва вывел, ставишь его в набор градусов под 45, отдаешь ручку от себя, и появляется ни с чем не сравнимое чувство невесомости, и ты валишься, летишь в голубую поющую бездну...
Это и есть настоящая романтика во всей своей красоте и прелести, которая захватывает в свой вечный плен каждого, кто, как говорится, "вдохнул чистый озон пятого океана".
- Посмотрим настоящих истребителей! - шутит, бывало, наш командир звена лейтенант Лепин, кивая на проносящихся мимо стрижей. В его словах есть доля истины. Хотя мы и готовим летчиков-истребителей, и сами давно не новички в летном деле, но что значит наша техника пилотирования в сравнении с полетами стрижей? Как стремительно взмывают они вверх, как круто, сложив крылья, пикируют в ущелье!
Мы частенько подкармливали стрижей хлебными крошками, которые они с удивительной ловкостью подхватывали на лету. Любили мы и подразнить стрижей, помахать на них руками, посвистеть. Стрижи незамедлительно принимали наш вызов - они начинали "воздушный бой". Да не как-нибудь! Свечой взмывали вверх и со стороны солнца мчались прямо на нас. Они словно понимали, что мы не простые зрители, а летчики и что ни одна их атака не пропадет даром получит оценку.
Стриж с большой скоростью мчится прямо на Лепина, а Лепин тоже не из робких - стоит в полный рост и руки назад спрятал. Азартная игра: кажется, вот-вот стриж, не рассчитав, не успеет отвернуть - и наш приятель получит таранный удар в лицо, но нет! Перед самым лицом Лепина стриж резко отворачивает - нам даже вроде бы слышен свист воздуха. Молодец! Да и Лепин тоже не подкачал. Выстоял, глазом не моргнул, а это нелегко. Я тоже пробовал - не сразу привык.
А уже на следующий день мы, инструкторы, запрокинув головы, следим с земли за "воздушным боем" наших курсантов и с удовлетворением отмечаем: "Зреют истребители!"
Вскоре в нашу школу поступила новая машина - истребитель И-16, тактико-технические данные которого были гораздо выше, чем у истребителя И-15 "бис".
Для начальника школы полковника Попова И-16 был уже "старым знакомым": он летал на нем в ту пору, когда работал на авиационном заводе испытателем. Поэтому он показал нам на И-16 такую блестящую технику пилотирования, такую высокую культуру полета, что все мы невольно позавидовали ему. С этого дня мы начали осваивать истребитель И-16.
Мы часто наблюдали, как высоко в синеве безбрежного неба Кавказа старые орлы учили молодых орлят искусству парящего полета. Иногда и наши курсанты, как бы соревнуясь с орлами в мастерстве, отрабатывали в это время самостоятельные полеты в зону и по маршруту - захватывающее зрелище! Бывало, отойдешь недалеко от "квадрата", ляжешь на мягкую, теплую траву и, подложив руки под голову, долго всматриваешься в безоблачную высь.
Лежишь - и мечтаешь: как интересно все же устроен мир! Нет у него ни начала ни конца. И все же когда-то человек поднимется в эту бесконечную пустоту Вселенной. И шаг за шагом начнет прокладывать себе путь к звездам, бесчисленное множество которых видишь в ночи над головой - мерцающих и еле заметных, далеких и близких, больших и малых...
И вдруг встрепенешься от захватывающих своей фантазией мыслей и переведешь взгляд на громадную цепь гор с вершинами, покрытыми снегом. И видишь, как в небе, распластав свои еще не окрепшие большие крылья, орлы стаей робко описывают круг за кругом: то снижаются, то вновь набирают высоту, да такую, что становятся еле заметными, а затем уходят куда-то в горы.
Спустя некоторое время стая снова показывается в небе и повторяет свой "учебный" полет.
И так - изо дня в день, от простого - к сложному старые орлы "проходят программу" со своими орлятами, которые с каждым часом растут и крепнут. Наконец время подходит и к одному из самых сложных элементов орлиной школы пикированию, при котором отрабатывается стремительное падение к земле и точность выхода из пикирования.
Вот старый орел, первым сложив крылья, пикирует к земле, а затем выравнивается и снова поднимается вверх, к стае. Вслед за старым начинают повторять "упражнение" молодые орлята. С каждым разом "задание" усложняется, пикирование становится более глубоким и продолжительным.
Обучение длится до тех пор, пока не окрепнут, не наберут силы молодые крылья. А потом наступает самый ответственный момент в жизни каждого орленка - "экзамен на зрелость".
С огромной высоты, с парящего полета орлята камнем падают вниз и у самой земли, расправив во всю ширь свои могучие крылья, на какое-то мгновение как бы зависают на одном месте, чтобы схватить добычу в когти, и снова устремляются ввысь. Ошибки здесь не должно быть. Здесь должны быть точный расчет и сила в крыльях. Если молодой орел переоценит свои возможности, ошибется, то это будет стоить ему жизни.
Но так бывает редко. Обычно весь выводок орлят успешно выдерживает неписаный для них экзамен, после которого они становятся уже орлами и у каждого из них начинается самостоятельная жизнь.
...Наступил и наш день, наш праздник: школа дала Родине сто боевых летчиков-истребителей. И наши орлята получили путевку в небо.
Часть II. ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ
ВОЙНА
22 июня 1941 года... Это был самый обыкновенный воскресный день солнечный, небо синее-синее, на фоне которого ослепительно блестели снежные вершины Кавказских гор. На душе у нас было легко и весело от сознания, что еще одна трудная летная неделя закончена и что нами по праву заслужен отдых.
Как и обычно в выходные дни, мы, летчики, вместе с техниками направились ранним утром по холодку в небольшой городок Сигнах, расположенный высоко на горе. Посмотрели кино, а затем зашли в небольшой, единственный в Сигнахе ресторанчик, славившийся своими шашлыками.
Нас любезно встретил Сандро - немолодой тучноватый грузин, местный чародей кулинарии. Сандро уважал летчиков, и каждый раз, когда мы приходили, он хоть на минутку оставлял свою жаркую кухню и, вытирая о передник руки, спешил нам навстречу, приглашая за стол:
- Добро пожаловать, дорогие друзья! Кто моего шашлыка не едал - тот в Сигнахе не бывал!
Потом он удалялся готовить шашлыки, а мы, чтобы скоротать время, выходили на веранду покурить.
Так было и в тот день. Стоя у барьера, мы любовались живописным видом городка, беседовали неторопливо о жизни, строили всевозможные планы.