– Великая княгиня едет из Снежного, будет править от имени мужа.
– Я и говорю: скренорцы, – недовольно фыркнул голос.
Тишило перегнулся через ограждение, чтобы разглядеть болтунов. По ступеням на стену поднимался его сменщик, а от стены торопился к избам и теплу неизвестный собеседник.
– Лис, я думал, что уже не дождусь, – сипло проговорил Тишило. – Чё как долго?
– Ну, прости, опоздал, – сказал Лис. – Окоченел, небось?
Тишило лишь промычал неразборчиво, не в силах от холода говорить чётко.
– Эх, теперь мой черёд жопу морозить, – вздохнул Лис. – Ну, чеши поскорее в тепло.
– Что… скр-р-ренорцы? – проговорил с трудом Тишило.
– Нос свой суют куда не надо, – в своей вечной манере говорить много, да при том ничего не пояснять, ответил Лис.
– Чё?
Сменщик похлопал Тишило по спине, подталкивая к лестнице, и тихо засмеялся.
– Да ничё. Вышеславичи все из Златоборска к нам едут, говорят, княжич Вячеслав со дня на день объявится в Лисецке, за ним Ярополк с дружиной, а в столице одни скренорцы теперь, и правят ими бабы. Тьфу! Да ещё одна с Благословенных островов, другая со Скренора – ни одной ратиславки на престоле. И чего князьям на наших бабах не жениться?
Позади встрепенулся потревоженный громким голосом ворон, но Тишило не обратил на него никакого внимания и стал спускаться на негнущихся ногах с крепостной стены, спеша поскорее оказаться у печи в родном доме.
А ворон слетел со стены и полетел к западу от северных ворот.
Лес гудел еле слышно, ворчал, встревоженный медведем-оборотнем. Ворон вслушивался в недовольные голоса скрипучих сосен, и голос тот казался песней старого знакомого, что слышал он некогда, греясь у костра такой же холодной ночью, как эта.
Внутреннее чутьё не обмануло. Дрогнули ветви именно там, куда пристально смотрел ворон, и из леса показался большой бурый медведь. Он заметил тут же птицу, фыркнул, выпуская из носа клубы пара, и пошёл медленно навстречу, держа в зубах мешок.
Ворон отвернулся, покачиваясь на ветке рябины, и просидел спиной к медведю, пока Дедушка не позвал:
– Оборачивайся. Совсем оборачивайся, человеком, я твою одёжку принёс.
Ворон слетел на землю, снег взвился, словно звёздная пыль, в разные стороны, когда птица обратилась человеком, и Дара принялась торопливо одеваться. Дедушка прошёл к городской стене, осмотрел колья, надеясь найти зазор и проскочить в город.
– Если в такой час пойдём через ворота, то вопросами замучают.
– Почему ты шёл так долго? Разве лесные тропы не должны быть короче? – хмуро спросила Дара. – Я и то долетела быстрее.
– Сделал крюк, посмотрел, что да как в округе, – пожал плечами Дедушка. – Беспокойно в этих землях, даже в лесу зверью жизни нет.
– Сюда едет княжич Вячеслав, – сорвалось с языка в волнении.
Волхв должен найти способ её защитить от княжича, ведь она ему нужна живой да здоровой.
Пока Дара сидела вороном на городской стене и следила за лесом, у неё было время подумать. Много врагов окружило её, и каждому нужно было забрать что-то у Дары – или жизнь, или силу, – так отчего не столкнуть её врагов друг с другом? Пусть Дедушка защитит от княжича и от Мораны, а уж как справиться с лешим, Дара придумает позже.
Дедушка даже не остановился, прошёл дальше вдоль частокола.
– Знаю, не зря же круги нарезал, – произнёс он.
Дара проваливалась в снег по колени.
– Как так?
– Вот так, – ей почудилось, что волхв пожал плечами, но в темноте да в огромной медвежьей шубе нелегко было то разобрать.
– Стой! Кто идёт? – рявкнули сверху.
Дара вздрогнула, метнулась к стене, вжимаясь в неё всем телом, а Дедушка даже не подумал прятаться, закинул голову.
– Погорельцы мы из Тёплой Берлоги, ищем убежища на ночь.
– Какой ещё Тёплой Берлоги?
– Так деревня к востоку отсюда, в двух днях пути стоит. Стояла то есть, – вздохнул печально Дедушка. – Пустили нам степняки красного петуха, вот мы с внучкой еле ноги унесли, а дальше всё по лесам, по лесам…
– Никогда не слышал ни о какой Берлоге, – пробурчали со стены. – А чего к воротам не идёте, здесь топчетесь?
– Так разве ваши ворота в темноте такой найдёшь? Ни звёздочки на небе, вот мы и тычемся в стену, ищем, где эти ваши ворота. Говорю же, мы из леса вышли, подальше держались от дорог, уж больно много лихих людей теперь по ним бродит.
Сверху молчали напряжённо, недоверчиво. Дара отошла от стены, встала подле волхва и проговорила как можно жалобнее:
– Мы очень замёрзли с дедушкой, пожалуйста, пустите на огонёк.
Вскоре они уже грелись у огня в корчме, и сонный хозяин принёс им холодную кашу и суховатый хлеб, а его жена налила тёплого топлёного молока. Дара ела молча, стянув с ног валенки и прижав ноги к печи, и Дедушка тоже молчал, думал о чём-то о своём и не спешил делиться с Дарой, но, верно, легко было догадаться, что его мысли так же занимал княжич, торопившийся в Лисецк.
Лисецкое княжество
Рассвет занимался, пробирался сквозь щели в рассохшихся ставнях, скользил по полу, целовал бледную, разрисованную веснушками кожу. Розовым блеском расплескалось утреннее солнце, огненными всполохами горели длинные распущенные волосы на девичьей спине, и воздух вокруг мурлыкал, утягивая обратно в дрёму.
Во сне девушка виделась белой, словно молоко. На губах её играла улыбка, а из самой груди рождалась песня и звучала будто издалека, из недр тёмных пещер, где одинокий свет борется с мраком и неизменно проигрывает.
О чём она пела?
Не было слов у песни, лишь перезвон вод, что омывал камни подземных ручьёв, и затягивающий гул болот, и шёпот трав, низко стелющихся по влажной земле.
Песня усмиряла гнев, рождала в груди ласку.
Вячко протянул руку, чтобы прижать ближе к груди нагую девушку, и она в полудрёме принялась покрывать его лицо и шею поцелуями, гладить непослушные кудри.
– Уже рассвет, – прошептал он с сожалением. – Пора.
Он знал, что иначе всё будет при дневном свете. Вячко снова станет княжичем, а Неждана – ведьмой, имя которой он даже не знал.