– Не знаю, как можно иначе после всего, что натворила эта девчонка. Я вроде как тоже жив, а будто мёртв.
Он присел на тюфяке, натянул одеяло до самого подбородка и приосанился, словно сидел не на полу среди десятков таких же погорельцев, а в своей спальне на любимом кресле.
– Эта дрянь разрушила всё, что я пытался спасти. Вся в свою сумасшедшую мать.
Стжежимир будто продолжал давно начатый разговор, как если бы они с Милошем не потеряли друг друга после пожара и виделись только прошлым вечером.
– Не думаю, что она нарочно это натворила.
– Ты её нашёл тогда?
– Почти.
Учитель скривился и пригладил руками косматую бороду.
– И сам чуть не погиб, – вздохнул он. – Так что с ней?
– Не знаю. Был сильный пожар, я не видел, спаслась ли она.
Милош устал сидеть на корточках и примостился на краю тюфяка, поставив между ног узелок.
– Годы стараний насмарку, – морщинистой ладонью Стжежимир прикрыл глаза. – Всё моя жадность. Хотел заполучить могущественную ведьму, а остался с носом.
Он говорил тихо, почти шептал, опасаясь быть подслушанным.
– Наверное, можно что-то ещё придумать, – неуверенно предположил Милош.
– Что тут придумаешь? Нас было шестеро вместе с Воронами, а теперь всего двое. Наверное, мы могли бы отомстить, отыграться напоследок на короле и Охотниках, но какой в этом смысл? Мы умрём в неравной битве, а Совиной башни всё равно не возродить. Её больше не будет никогда. Ни её, ни чародеев, ни чар. Ничего.
За стенами в центре храма, где сиял в этот час золотой сол, отражая солнечные лучи, запели чистым весенним ручьём голоса. Молитва вознеслась к каменным сводам, поплыла ярким светом, разгоняя мрак даже в самых мрачных уголках храма.
Проснулись те, кто ещё спал, и тихими сгорбленными тенями поплыли из тёмных закутков к солу, чтобы объединиться с остальными в молитве.
– Совин восстановят рано или поздно, – Милош теперь говорил чуть громче, ведь вокруг не осталось никого, кроме Стжежимира. – Но вряд ли нам найдётся тут местечко. Можно пойти в Твердов.
– Что я забыл в такой глуши? – возмутился искренне Стжежимир. – Принимать роды у кметок и лечить их мужей от поноса? Нет уж, благодарю.
– Что тогда ты собираешься делать?
Целитель нахохлился, словно воробей, заёрзал на месте, устраиваясь поудобнее.
– Я решил плыть на Айос.
– Что?
– Многие здесь собираются вернуться на Благословенные острова, я хочу отправиться с ними. В Империи пусть так же ненавидят чародеев, как и здесь, но ценят хороших целителей, а я, видит этот их Создатель, лучший ученик Виссариона Акинского.
Милош слушал учителя и не находил слов, чтобы возразить. Разве ему было что предложить? Остаться с ним в разрушенном Совине, искать убежища в Твердове? Пытаться заново построить свою жизнь на обломках? Стжежимир был с Милошем почти всю его жизнь. С тех пор как рухнула Совиная башня, учитель оберегал его, делился знаниями, а теперь…
Что он мог сказать?
– А я?
Стжежимир вскинул кустистые брови, морща лоб ещё больше.
– Можешь отправиться со мной. В старческой немощи всегда пригодится помощник.
– Для этого ты найдёшь себе новую Горицу.
Учитель пожал плечами равнодушно, мол, найду.
Засасывающей, тянущей, словно заживающая рана, болью отдалось что-то в груди. Казалось, что Милош угодил ногой в трясину, и его затягивало всё глубже.
В Совине он остался совсем один. Пропали без вести Ежи и Горица, исчезла во всполохах пламени Дара, ускользнула от него навеки Белая Лебёдушка, и даже Стжежимир покидал город. От Совина не осталось ничего, что было дорого Милошу. Ничего, даже самого Совина. Когда разберут завалы, когда восстановят уцелевшие дома и построят новые, то будет уже другой город, чужой, не тот, с которым Милош вместе рос.
Ничто не держало его больше в Рдзении. Сокол был волен лететь куда угодно.
– Так что? – спросил Стжежимир. – Отправишься со мной?
Пение затихло, но эхо голосов ещё долго звенело в каменных сводах храма.
Игла в тонких пальцах замерла, пяльцы остались лежать на коленях. Венцеславе не удавалось дальше притворяться, что она занята вышивкой.
– Значит, ты отныне на службе в Тихой страже, – сказала она задумчиво, но в голосе и взгляде её промелькнуло разочарование. – Должна сказать, я рада, что ты нашёл себе… занятие по душе.
– Вовсе нет, совсем не по душе, – воскликнул с горячностью Ежи и чуть не сорвался с места, желая подойти ближе к госпоже, пояснить ей, что он, несчастный Ежи, никак не мог выбирать себе судьбу, а лишь старался подстроиться под обстоятельства, чтобы выжить. – Гжегож держал меня в темнице, а после решил взять к себе на службу.
– Того, кого держал в темнице? – с сомнением спросила Венцеслава.
Она отложила на столик для рукоделия иглу, нити и пяльцы, расправила на коленях складки голубого платья.
Ежи и сам до конца не понимал, отчего Гжегож приблизил его к себе и даже учил сражаться, но догадывался, зачем приказал именно ему, слуге бывшего королевского целителя войти в доверие к жене Идульфа Снежного.
Несколько дней Ежи не знал, что происходило в замке и в городе, его опять держали взаперти, но вчера Гжегож, наконец, пришёл сам и рассказал, что он являлся главой Тихой стражи, а Ежи отныне числился у него на службе. И первым заданием для Ежи было просто сходить в гости к Венцеславе. Просто, казалось бы, сходить в гости. Но у главы Тихой стражи никогда ничего не бывало просто так.
Белая Лебёдушка не смотрела на Ежи, разглядывала перстни на ухоженных руках.
– Думаю, Гжегож считает, что мне ты доверишься, госпожа, – произнёс робко юноша. – Я же слуга Милоша и Стжежимира. Был им… а обоих обвиняют в колдовстве.
– А я – жена Охотника, который пустил нечистую силу в город.
– Правда?
– Ты и сам прекрасно знаешь, что это сделала та девчонка, которую привёл в Совин Милош. Я своими глазами видела, как она призвала в мой дом чудище, и оно убило людей и начало пожар, – красивые губы скривились от злости, глаза сверкнули яростью, и Ежи не смог ничего сказать в ответ. Он никогда не видел её такой, он даже представить её такой не мог.
Он был ошарашен внезапной вспышкой. Белая Лебёдушка всегда оставалась спокойна, как и подобает благородным девицам, с лица её никогда не исчезала лёгкая улыбка. Но теперь она прожигала Ежи злым взглядом.