Мог ли он оставаться в Совине после всего, что произошло? Гжегож, верно, был в ярости. Такой человек не мог простить предательство. Венцеслава, какими бы связями ни обладала, сама зависела от главы Тихой стражи. Но и без лекарственных снадобий Ежи долго протянуть не мог.
Если бы было к кому обратиться за советом!
– Ты знаешь, где теперь Милош?
– Сейчас в дороге, уже далеко отсюда, – сердито прокаркала ведьма.
– А моя мать?
– Снать не снаю, кто она и где.
Значит, Здислава следила только за Милошем. Быть может, ещё за Дарой, если та не умерла во время пожара.
– Ты поможешь мне найти Милоша?
Вместе они могли после разыскать и Горицу, и, что не менее важно, друг был способен приготовить нужные Ежи снадобья.
– Уговор.
– И ещё, – воскликнул Ежи, сам ещё не зная, что попросить у ведьмы. Рука его снова коснулась через рубаху совиного оберега. – Ещё мне нужно, чтобы ты помогла снять проклятие с одного чародея.
– Хм, – послышалось в стороне. – Сто есё?
Ежи так удивился сговорчивости старухи, что не сразу придумал, что можно попросить в уплату за службу.
– А ещё мне нужны записи лекаря Яцека. Он живёт здесь, в Совине. Яцек знает, как сделать снадобье, чтобы вылечить ребёнка чародея. Я… у меня от рождения слабые лёгкие…
– Пусторофдённый? Ты?! – воскликнула ведьма. – Вот бы не подумала. Сто фе, пусторофдённый, найду лекаря Ясека.
– Не называй меня так, – обиделся Ежи. – Никакой я не…
– Пустой, – повторила злорадно Здислава. – Посор для сародея.
Ежи вздрогнул от её слов. Позор. Он – позор. Но, наверное, ведьма была права. Что ещё могли испытывать гордые чародеи Совиной башни, если у них рождались дети без колдовского дара? Что почувствовал отец самого Ежи? Мог бы он полюбить родного сына, который только и способен, что чинить одежду и драить полы?
– Договорились? – спросила Здислава. – Пойдёфь в подсемелья?
Перед глазами мельтешили чёрные точки. Кружили, жужжали.
Холодок пробежал между лопаток от одной только мысли о городских подземельях. Гжегож говорил, что именно оттуда вырвался жыж.
– Что именно я должен сделать? Найти золотую воду?
– Сародейскую. Как в фарадальском фуде.
– И сколько нужно набрать? Бутыль или ведро?
– Сем больфе, тем лусфе.
Ежи почесал искусанную шею.
– Скоро рассвет, да и что, если Охотники вернутся? Вдруг меня поймают, когда я пойду обратно?
«Если, – чуть не сказал он. – Если я пойду обратно. Если меня не сожрут чудища, что обитают в подземельях под городом».
В душе уже созрела странная решимость. Откуда ей было взяться? Прежний Ежи никогда бы не согласился отправиться искать собственную смерть.
«Если только ведьма не навела на меня чары».
Последняя мысль была здравой, очень похожей на правду, но она ничуть не помогла сопротивляться глупому решению. Ежи уже приготовился исполнять указания Здиславы и подумал, что ведро для воды стоило взять на кухне, откуда слуги, скорее всего, сбежали, испугавшись нечисти.
– Я буду фдать тебя у выхода, – пообещала ведьма. – Не дам никому обидеть.
В голосе её послышалась усмешка.
Ежи так и не взглянул на Здиславу, сказал зачем-то напоследок:
– Я пошёл.
Ноги сами повели его вниз по ступеням. Ежи брёл словно в тумане и очень жалел, что теперь рядом не было матери, которая обязательно дала бы ему хорошего подзатыльника, чтобы не натворил глупостей. Но Ежи остался совсем один, и ему приходилось принимать решения самому, пусть даже решения эти были бесконечно глупыми.
На верхних уровнях замка творилась суматоха. Разносились крики и плач, на лестнице то и дело показывались перепуганные люди. Ежи встретил несколько кухонных мальчишек, они бежали, держа ножи для разделки рыбы и мяса, сковороды и даже скалки. Замок готовился к осаде.
Наверное, если бы кто-то из них узнал, что Ежи собирался выйти наружу и спуститься в подземелья, то покрутил бы пальцем у виска, а то и вовсе осенил себя священным знамением и посчитал его нечистым духом.
Даже Охотники оказались бессильны против нечисти. Рано или поздно должно было прийти подкрепление, тогда лойтурцы взяли бы верх над навьими тварями, но как дожить до этого времени?
Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что Гжегож бы посчитал всё это плохим знаком. Чем хуже дела в Совине, тем больше людей отправит в Рдзению лойтурский король, тем меньше власти будет иметь народ на собственной земле.
Но всё это теперь было неважно.
Ежи зашёл на опустевшую кухню, там нашёл на всякий случай маленький кухонный ножик.
Пахло кровью.
Ежи обогнул длинный стол и вздрогнул, закрыв рот рукавом рубахи. Ему стало дурно.
У входа, что вёл наружу, лежало изувеченное тело того единственного, кого Охотники принесли с места бойни. Он не дышал. Из развороченного доспеха виднелось кровавое месиво.
Ноги попятились назад сами собой.
На что надеялся Ежи? Зачем он это делал? Он сын кухарки, слуга, пусторождённый, позор для отца и матери. Охотников, самих Охотников твари из подземелий растерзали, как свора бездомных собак кошку, так зачем Ежи послушал Здиславу?
Он уже почти решил повернуть назад, когда за входной дверью раздалось глухое карканье.
– Я дурак, распоследний дурак, – пробормотал себе под нос Ежи, осторожно перешагнул через тело и приоткрыл дверь.