– Я дам тебе исбавление от всех твоих бед – от этого дитя, – старуха подняла толстый палец и ткнула им в выпирающий из-под голубых одеяний живот Венцеславы. – Я помогу тебе родить его на свет, родить фивым и сдоровым, таким, что совесть не будет тебя мусить. Он не умрёт, на том моё слово, и будет сдоровее и сильнее многих.
– Но? – Губы Венцеславы потеряли цвет, взгляд померк.
– Он будет мой. Мой сын не по праву крови, но по праву слова.
Венцеслава стояла ровная, неподвижная, словно каменный столб, а Здислава улыбалась широко и радостно.
– Лебёдушка, сокровище моё, детонька родимая, – запричитала Щенсна. – Как же так, дитятко, кровинушку родимую, да ведьме проклятой в руки? Венцеслава, радость моя, солнце моё ненаглядное, не делай этого, Создателем молю, Константином-каменоломом заклинаю, супругой Лаодикой и дочерью его Макарией, не твори греха.
– А что тогда со мной будет, милая Щенсна? – тихо спросила Венцеслава, взглянув на свою старую служанку. – Что со мной станет, когда Охотники или Тихая стража опять решат обвинить меня в своих бедах? Им нужна жертва, а другой, кроме меня, они найти не в состоянии.
Рука скользнула по животу, огладила его округлость.
– Я же не убиваю его, верно? – помотала она головой. – Он будет жить. Слышишь, старуха, я соглашусь. Вы поселитесь в деревне во владениях моего отца, я буду оплачивать все расходы, мой ребёнок получит образование, достойное князя…
– Нет, девиса, – перебила её Здислава. – Не так. Я саберу ребёнка с собой и унесу туда, где ты нас не найдёф, – слово летело за словом, как щепки под ударом топора. – Ты никогда его не увидиф боле. Ты не даф ему имени, ты не прифмёф его к сердсу. Он будет мой и только мой.
Венцеслава не нашла что сказать. Она вдруг отвела в сторону руку, точно потеряла что-то, и догадливая Щенсна схватила госпожу за эту руку, поцеловала её пальчики.
– Мы придумаем что-нибудь, драгоценная моя, – забормотала служанка. – Что-нибудь да придумаем, как-нибудь выкрутимся. Отец твой к королю пойдёт, защиты попросит. Твой отец – великий человек, не кто-нибудь, а князь, советник Старшей Совы, ему король не откажет…
– Мой муж был великий человек, – проговорила Венцеслава отстранённо. – Но Тихая стража захотела избавиться от Охотников, и вот уже мой муж в темнице, и Создатель знает, казнят его или отправят на рудники Холодной горы, да только никогда ему больше не узнать воли. Я дочь советника Старшей совы, но меня уже месяц держат пленницей в собственном доме, ребёнка моего клеймят позором, как и всю мою семью. Стоило отцу потребовать моего развода с Идульфом, как меня обвинили в колдовстве. Якобы это я помрачила разум мужа и втянула его в сговор с ведьмой. Так как мне спастись, Щенсна? Кто выше Тихой стражи и Охотников? У кого есть хоть какая-то власть, чтобы спасти меня? У моего отца такой власти нет… скоро меня и всю мою семью отправят на эшафот, если я не избавлюсь от этого ребёнка и…
Слёзы потекли по её щекам, но никто не произнёс ни слова, даже старая Щенсна открыла беспомощно рот и закрыла, не издав ни звука.
– Я согласна, – всхлипнула Венцеслава и закивала головой. – Я согласна. Делай что хочешь, только сохрани моему ребёнку жизнь. Слышишь, ведьма? Ты поклялась.
– Я сберегу своё сокровисе, – расплылась в улыбке Здислава. – Сама смерть ему будет не страфна. Веди меня в свою спальню, Лебедь, – потребовала ведьма. – Не стоя фе дитя на свёт рофать.
Щенсна попыталась возразить, но Венцеслава только сказала:
– Выполняй.
И старая служанка неохотно отпустила руку хозяйки, шагнула в сторону, приподняла тяжёлый гобелен и толкнула скрывавшуюся за ним маленькую дверцу, обитую той же тканью, что и стены во всей гостиной. Служанка придержала дверцу, пока все проходили внутрь. Ежи шёл последним, он нёс ведро с водой, и с каждый шагом ему становилась всё тяжелее на сердце.
Старухи шустро работали вместе, точно им не мешали годы. Вместе они расстелили постель. Здислава распалила огонь в камине и достала неожиданно из-за большого шкафа мешочек с травами.
– Откуда он здесь? – с подозрением спросила Щенсна.
– Припрятала всера, – хихикнула Здислава. – Снала, фто пригодятся. Ефи, – прикрикнула она. – Стой в дверях и не пускай никого. Скоро сядет симнее солнце.
Ежи кивнул и опустил тяжёлый засов. Он сел в углу у входа, точно сторожевой пёс, и отвернулся, чтобы не видеть, что творилось в комнате, только иногда пугливо и осторожно, точно подчиняясь чужой воле, он бросал быстрый взгляд на широкую постель посередине спальни.
Венцеславу раздели до исподней рубахи, уложили на кровать, и Здислава долго чем-то поила её, а Щенсна пытала ведьму вопросами о том, чем поила Здислава Лебёдушку, зачем рисовала узоры на её запястьях и животе, какими травами натирала лоб и бёдра, какие знаки чертила на полу углём.
– Девиса, послуфай меня, травы одурманят тебя, ты будеф сопротивляться. Тебя надо связать.
– Возьми мои ленты, Щенсна, – прозвучал бесчувственный голос, и по спине Ежи пробежали мурашки. Это была уже не Венцеслава, не её голос. Что-то умерло, ушло.
– Милая, передумай, пока не поздно.
– Нет, Щенсна, я решила. Я не дам моей семье погибнуть из-за меня. Свяжи мне руки, – сталь зазвенела в воздухе, резким стал всегда нежный голосок. – Крепче. И если я вздумаю вырываться, то держи меня. Ты слышала, что сказала ведьма? Держи меня крепче.
Закрыли окна, и только огонь в камине и свечи теперь освещали комнату. Ежи затрясся то ли от холода, то ли от жара, и перед глазами всё расплылось.
– Но он же маленький ещё, верно? – снова заговорила Венцеслава. – Щенсна рассказывала, дети, рождённые на таком сроке, не могут выжить, они ещё крошечные совсем.
– В моих руках этой носью фиснь и смерть. Мне они подсинятся. Не бойся, Лебедь, не бойся, – сказала Здислава сладко, точно песню пела. – Всё сегодня носью в моей власти.
– Но что, если?.. Нет, подожди, подожди. Я передумала. – Голос её сорвался.
Ежи хотел закрыть уши руками, когда Венцеслава начала плакать, но его неожиданно позвала Щенсна.
– Помоги мне удержать госпожу, – попросила старуха, по лицу её катились крупные, что горох, слёзы. – Хватай за ногу.
Шатаясь, Ежи дошёл до постели. Он не смел поднять взор, чтобы взглянуть на полуобнажённую Венцеславу, увидел только её голую ножку. У него задрожали руки, когда он коснулся тонкой лодыжки. Щенсна встала с другой стороны. Нога дёрнулась, и невольно Ежи посмотрел выше. Рубашка Венцеславы задралась до груди. Ежи опустил в смущении голову и больше не отводил глаз от тонкой ножки в своих руках, от пальцев, поджатых от боли и страха.
Девушка забрыкалась, пытаясь вырваться.
– Дерфите её крепсе. Время подходит, – велела Здислава и отошла к огню.
Ежи потянул Венцеславу за ногу, и она жалобно заплакала.
– Госпожа! – раздался стук в дверь. – Госпожа, всё ли в порядке?
– Поди прочь и вели никому не мешать! – крикнула Щенсна. – Госпожа приболела.
– Пришла весточка от князя Рогволода. Господина отправили в темницу. Король зовёт госпожу Венцеславу к себе. Охотники требуют немедленный суд!
Щенсна и Ежи встретились глазами.
– Утром! Она тяжело больна и придёт утром, – пообещала Щенсна. – Беги за Гжегожем Безродным и вели ему немедленно прийти.
– Что ещё? – пропищал голос из-за двери.
– Пусть приведёт лекаря, – прошептал Ежи.
Служанка уставилась на него в недоумении, по лбу её тёк пот. Ежи сам не понимал, как он до этого додумался, но вдруг мысли его прояснились и стали на удивление чёткими:
– Пусть все решат, что Венцеслава сбросила ребёнка от переживаний. Все должны знать, что к ней приходил лекарь, он должен увидеть мёртвого ребёнка.
– И позови лекаря, – громко сказала Щенсна. – Госпоже дурно.
Топот ног быстро стих вдалеке.
Здислава отошла от огня, держа в руках раскалённый нож. Щенсна нахмурилась.