Гармахис не возразил ни словом, лишь пожал плечами и отпил из кубка, не дожидаясь, пока это первым сделает принц. Карл заметил это, узкое лицо его будто ещё больше вытянулось.
– Не понимаю, отчего держу тебя при себе, – сказал он Гармахису. – Ты смеешь возражать мне и говоришь много того, что считается греховным.
– Я много чего греховного и делаю, – губы гостя едва тронула улыбка, золотые бусины в волосах закачались, когда он откинулся назад на подушки. – Но что грех для детей Солнца, то услада для сына песков. Наши боги не карают за инакомыслие, лишь за неуважение к ним.
Милош сделал знак рукой слуге, и тот поспешил заменить угли в кальяне.
Разговор шёл в плохом направлении и не мог довести до добра. Но даже из него можно было извлечь пользу.
– Греховное признано таковым не просто так, – сказал Милош чуть лениво, поднёс мундштук ко рту и вдохнул тёплый дым, наслаждаясь запахом терпкого курева. Растаяли в мареве дурные мысли, и голова стала лёгкой. – Не будь Охотников, так ведьмы не дали бы людям покоя. Вчера одна напала на ученицу моего наставника.
Мундштук в руке Гармахиса замер у самого рта.
– И за это она тут же поплатилась! – радостно воскликнул Карл. – Но я разочарован Охотниками. Как вышло, что они подпустили ведьму к стенам города?!
– Быть может, они, – Милош будто в задумчивости запнулся и помотал головой. – Но нет, такое невозможно.
Он затянулся снова, склонил голову, как если бы пытался забыться, но глаза Карла уже загорелись от любопытства.
– Что ты хотел сказать?
– Это не важно.
– Не тебе решать, – капризно произнёс принц. – Говори!
Милош изобразил сомнение и даже страх, подняв взор на наследника. Дурман окутывал их со всех сторон, и разум Карла ослабел. Губы Милоша дрогнули, он едва сдержал улыбку.
– Мне хочется верить, что это неправда, но… как известно, я помогаю Стжежимиру, королевскому целителю, и нередко бываю у многих знатных особ, в том числе у ландмейстера Идульфа Снежного и его молодой супруги.
Карл нетерпеливо кивал каждому его слову.
– И? Что же не так?
– В последнее время мне часто приходилось навещать госпожу Венцеславу, ей часто нездоровится, и поначалу я думал, что это обычное недомогание, которое свойственно любой молодой женщине, недавно вышедшей замуж.
Принц распалялся от нетерпения всё больше, но Милош продолжил говорить так медленно и плавно, как если бы рассказывал сказку детям.
– Но ни одно моё лечение не помогает, хотя я, пусть и звучит это нескромно, лучший целитель в Совине после Стжежимира.
Гармахис молчал, почти растаяв в облаке дыма. Или это в глазах Милоша всё поплыло от дурмана и будоражащего его предвкушения победы?
– Тогда я и стал замечать неладное, – продолжил он, наблюдая из-под ресниц за принцем. – Госпожа Венцеслава жаловалась на дурной сон, на возникающие будто из ниоткуда синяки, на плохое здоровье и слабость. Недавно я поговорил с прислугой, и те признались, что в доме пропадают вещи и слышатся жуткие звуки.
Карл вытянул голову вперёд, светлые глаза его округлились.
– О чём ты, Навь тебя поглоти?
– Я боюсь, что в доме ландмейстера живут нечистые духи. Говорят, недавно у него похитили некую колдовскую вещицу. Не иначе как Охотник хранит не только чародейские вещи, но и приводит к себе нечисть.
Карл резко замотал головой, лицо его перекосилось в судороге. Но вот принц замер и заговорил спокойнее:
– То, о чём ты говоришь… если это окажется правдой, то это заговор против короля, против всей Рдзении. Глава Охотников связался с ведьмами…
– Это бы объяснило, как одна из них оказалась в столице в Долгую ночь, – добавил Милош.
Белёсые брови Карла нахмурились, он нервно кусал изнутри щёку.
Губы Милоша дрогнули в улыбке, но уже в следующий миг он поймал на себе пронзительный взгляд чёрных глаз. Гармахис не улыбался, лицо его застыло. И вокруг, растворяя серый табачный дым, расползалась чёрная бездонная пустота.
Она пряталась в закоулке между домами, и сердце пропускало удар каждый раз, когда Дара слышала чужие шаги. По ночам город становился таким тихим, что любой звук звучал оглушающе громко, отскакивал от каменных стен, прыгал по заледеневшей дороге и уносился далеко вперёд.
Кто-то закашлял на другом конце улицы, и Дара вздрогнула. Заклятие снова сорвалось.
Пальцы её были непослушными, особенно в сравнении со Стжежимиром. Дара легко ловила нити, легко наполняла силой и могла долго черпать её из самой себя, но сложные узоры заклятий давались с трудом. Кто мог подумать, что Даре пригодилось бы мастерство швеи? Она всегда предпочитала работать на мельнице, пока Веся вышивала обережные знаки на нарядах.
Сложнее всего получалось повторять плетение чар непрерывно. Раз за разом, стежок за стежком. Дара оставалась в укрытии, пока не убедилась, что могла удержать заклятие. Только тогда она выглянула из-за угла, огляделась настороженно и вышла на дорогу.
Улица казалась безлюдной, но издалека доносился хриплый кашель и неразборчивый разговор, и Дара не прерывала заклятия. Если бы случайный прохожий заметил её, то тут же отвёл бы взгляд, не запомнил её или посчитал, что одинокая девушка ему только почудилась. Но только если заклятие не прервётся.
И звуки шагов, и следы на снегу всё равно выдавали её. Перед закатом прошёл снегопад, и город побелел за одну лучину. Ночью мороз усилился. Под ногами хрустел снег, сапоги оставляли чёткие следы. Если кто-нибудь решил бы её выследить, заклятие бы не помогло.
Стежок за стежком. Нельзя обрывать плетение.
«Никто не знает. Никто меня не ищет».
Никто, кроме людей ландмейстера. Зачем он позвал к себе Дару, о чём хотел поговорить?
Холодный воздух вдруг показался слишком душным. Дара задыхалась, хотя пальцы её заледенели. Нужно было успокоиться. Она не прошла ещё и половины пути.
Дара остановилась, перевела дух. Повторила узор заклятия. Раз за разом, стежок за стежком. Ей нужно было двигаться дальше.
Идти предстояло до городского кладбища на севере столицы. Там под каменными плитами нашли вечный покой князья, короли и чародеи Совиной башни. Стжежимир рассказал, что могилы колдунов не посмели потревожить даже после Хмельной ночи, но засадили маками, чтобы ни один мертвец не смог отомстить за своих товарищей живым.
Кладбище было огорожено каменной стеной, и войти можно было только через ворота. Ещё один город в городе – что Совиная башня, что кладбище стояли будто отдельно от столицы. Дара остановилась перед воротами, не смея пересечь границу.
Имела ли она право войти в чужие владения?
В груди зашипело раскалённое золото, сливаясь с чёрной смолой. Дара стала Вороном. Быть может, только там, среди мёртвых, ей и осталось место?
Она поклонилась низко, прислушалась к тишине. Никто не попытался её остановить.
Оказавшись за кладбищенской оградой, Дара оборвала заклятие и наконец натянула шерстяные рукавицы, принялась тереть руки друг о друга.
Припорошенные надгробья походили на седых стариков, склонившихся до самой земли в поклоне. Чему они молились, о чём просили? Даре казалось, что она слышала их шёпот, но, быть может, это Морана посылала проклятия всему городу, а ветер разносил её слова? Быть может, то была и вовсе не Морана, а сама Аберу-Окиа, о которой говорили, что она мать всех навьих тварей? Дара могла разобрать только острый, точно клинок, женский голос, звучавший в порывах северного ветра. Дара открыла мешок и достала нож. Дорогим был подарок Снежного князя, но вместо того, чтобы проливать им человеческую кровь, Дара принялась копать, вгрызаясь клинком в замёрзшую землю.
Страшно было тревожить могилы, но пришлось перебороть себя. Земля промёрзла, затвердела. Работа шла тяжело, немало времени Дара потратила на то, чтобы нагрести хотя бы две горсти земли, а её требовалось куда больше.