Гармахис зарычал от отчаяния. Кровь, коснувшаяся каменного идола, заискрилась. От дыма глаза у Милоша заслезились, он прищурился.
Неужели почудилось?
Но нет. Это и вправду происходило. Камень жадно пил кровь, пил без остатка, и кровь стремительно испарялась. Точно путник в пустыне, нашедший колодец, идол пил и пил, и когда, наконец, насытился, ото сна пробудились чары, почуяв вкус родных песков.
Стражники схватили Гармахиса за подмышки, подняли и только тогда увидели, что идол смотрел жёлтыми горящими глазами прямо на них.
– Это что за хрень ещё такая?!
Кожа стражников покраснела, вены вздулись. Они не успели даже вскрикнуть. С хлопком кости, кровь и плоть разлетелись по улице.
Глаза идола пылали колдовским огнём, искали, кого ещё наказать за нарушенный покой.
Город умирал.
Толпа унесла Ежи прочь от Веси и Горицы. Он видел, как Стрела и Небаба потащили женщин в закоулок, свернув с главной улицы. Он видел, рвался к ним, но никак не мог совладать с людским потоком. Его сбили с ног. Ежи упал, и тут же по нему прошлись с десяток ног. Из последних сил он рванул в сторону и выполз к чужому крыльцу.
Сердце билось в груди, словно птица в силках. Ежи не мог разобрать ничего перед собой, и только гул от людского крика стоял в ушах.
От дыма слезились глаза. Над городом поднимались чёрные клубы. Алым окрасилось хмарное небо. Рождённый в Забытом переулке пожар стремительно нёсся по улицам Совина, перепрыгивал с крыши на крышу.
Нужно было бежать из столицы. Нужно было найти Весю и мать. Нужно было подняться.
Ежи не смог заставить себя пошевелиться, силы оставили его.
– Спасайся, щенок, – Его подхватили за шиворот, будто он и вправду был кутёнком, поставили на ноги.
Ежи пошатнулся, опёрся рукой о стену, пытаясь устоять.
Чья-то рука грубо схватила его за подбородок, повернула голову в сторону. Ежи захлопал ресницами. Перед глазами повисла серая пелена, и он не мог ничего различить. Его мутило.
– Вот же курва, – сказали рядом. – Теперь-то ты мой.
Милош расстался со Стжежимиром на дороге к Южным воротам. Там ещё остались стражники, они мешали грабить дома и останавливали драки, там ещё можно было спастись, но стоило Милошу свернуть с главной улицы, и он оказался среди дикарей. Ожесточённые, беспощадные, как звери, люди грабили, давили, убивали. Одни спасались от пожара, затаптывая насмерть тех, кто был слабее, другие грабили и убивали, третьи пытались спастись и умирали, не в силах бороться за жизнь.
В лавках копошились воры, тащили товары и деньги. Остались торговцы, что пытались спасти своё добро, глаза их пылали от алчности, и они умирали, задохнувшись в дыму, сгорев заживо в огне или получив нож в сердце.
Милош проходил мимо, стараясь оставаться незамеченным. Он не вмешивался, он не спасал и не помогал. Один против обезумевшего города он не мог ничего сделать, да и не желал.
Совин горел, ревел, рыдал. Летел пепел с севера, и от дыма свербило в носу. Милош поднимался по улице к Торговой площади, впереди маяком полыхало зарево пожара. Ранняя зимняя ночь упала на город, пахло горелой плотью, и уши разрывались от плача, а Милош опять оказался один посреди охваченного пожаром Совина. Он снова был один, и Совин снова горел. Все сны ожили, все стёршиеся воспоминания запылали новыми красками.
Он утёр слёзы, размазывая по лицу копоть.
Найти Дару оказалось несложно. Там, где царила смерть, там, где наступал на город огонь, была и лесная ведьма. Её окружили Охотники. Четверо. Но куда им было против лесной ведьмы и жыжа за её спиной? Огненный дух метался чистым буйным пламенем, нападал в неистовстве на дома и людей и только ведьму не трогал, принимая за свою.
Милоша, как и любого рдзенца, с детства пугали навьими духами, но даже самая страшная из сказок не могла описать эту дикую мощь. Жыж был огромен. Он то возвышался над домами, то расстилался по земле, пожирая дерево и плоть. Там, где он проходил, оставался пепел, и одной только лесной ведьме не было опасно пламя.
Дара взмахнула руками, и в ладонях её родился огонь. Она не черпала его из горящих домов и лавок вокруг, она не брала его у жыжа, она сама творила огонь из собственной силы.
– Дура, – выдохнул Милош.
Она не замечала его, не видела во всполохах огня и пляске теней. Милош пошёл навстречу, избегая горящих домов и лавок. Хотел бы он побежать со всех ног, но силы снова покинули его, рана билась, кровоточила.
Дара призывала пламя, поджигая своих врагов, и с каждым разом всё ярче, всё сильнее был огонь в её руках.
– Дура, – в отчаянии повторил Милош.
Даже силы лесной ведьмы не хватит для таких заклятий. Даже лесную ведьму однажды уже убил порождённый ею же пожар.
Трое Охотников горели заживо, метались по площади, пытаясь погасить на себе пламя. Они выли, как звери, корчились в предсмертных судорогах, а жыж весело рычал, пожирая их плоть. Милош сжал кулаки. Лучше не смотреть, не прислушиваться к воплям, не думать о той боли, что они испытали.
О той боли, что испытал любой чародей, сожжённый на костре. Любой, кто становился случайной жертвой Охотников. Лучше не думать о Весе, чьё лицо и руки навеки изуродовал металл Холодной горы, не думать о Чернаве, сгинувшей в Долгую ночь под одобрительное улюлюканье толпы. Лучше не думать. Лучше не чувствовать.
Но Охотники кричали, кричали отчаянно и беспомощно, и сквозь крики их прорывался женский смех. И тогда с ужасом Милош разглядел улыбку на лице Дары.
Она хохотала. Неистово, словно само пламя, безумно и весело смеялась лесная ведьма, и золото в её крови обращалось в пламя на ладонях. А Охотники горели, умирали у её ног.
– Стой! – закричал Милош. – Остановись!
Дара не услышала его.
Она топнула ногой, и земля заворочалась. По Торговой площади прокатилась волна, затрещали лавки, попадали люди. Шатаясь и едва удерживаясь на ногах, грабители кинулись прочь. Земля затряслась, а Дара всё топала и топала ногой, пока рядом с ней не провалилась земля и из ямы не выглянул огненный дух. Ещё один…
На площади показались рыцари, все укрытые железными доспехами. Охотники. Милош слышал, что лучшие из них носили доспехи из того же металла, из которого делали их мечи.
– Дара, остановись! – завопил он. – Нужно бежать!
Она замерла, услышав наконец его голос, забегала глазами по площади, но, кажется, не увидела его.
Жыж выбрался из провала, духи двинулись в разные стороны. Огонь перекидывался с крыши на крышу.
Наконец Дара заметила Милоша и застыла, жуткая улыбка сползла с её лица. Он увидел, как зашевелились её губы, как прошептали его имя.
– Бежим! – крикнул Милош.
Он не мог подойти ближе, опасаясь огня, он просто не мог идти дальше, силы покинули его. Но Дара бежать даже не думала.
Чары затуманили её разум, заклятия ослабили волю, и, конечно, она не заметила, как прямо из огня появился Охотник в железных доспехах. Он замахнулся мечом. Милош закричал. В последний миг Дара обернулась, взвизгнула, прикрываясь рукой. Из пальцев её хлынуло пламя, отбросило мужчину в бушевавший огонь. И когда Милош оказался уже достаточно близко, когда оставалось не больше двадцати шагов, другой Охотник, шагнувший в пламя, нанёс удар жыжу туда, где билось сердце духа Нави.
И огонь завыл, взвиваясь к небу. Из разорванной души вырвалась золотая сила, ударила вверх прямо из пронзённого сердца, и пламя столбом обрушилось на площадь, погребая её под собой, как волна погребает корабль в бурном море.
Милош вскинул руки над головой, загребая пламя в объятия. Кожа на ладонях покрылась пузырями, огонь вырывался, шипел, ревел ему в лицо. Он рвался на свободу, рвался разорвать и уничтожить этот город, но Милош слишком любил Совин, он уже однажды умирал с ним вместе, он уже лежал в его могиле и готов был лечь снова.
Ноги подкосились. Огонь бил сверху, давил, пытаясь спалить дотла, но Милош выставил щит и медленно, по глотку поглощал пожар, тушил его, забирая в себя силу погибшего жыжа, и сила та перемалывала его. Тело чародея не создано для такой мощи. Тело чародея не могло её вместить.
Золото в крови тухло, оно утекало вместе с кровью из разошедшейся раны. Оно бурлило на камнях площади, оно растекалось по городу и… тухло…