Морана звала к себе со старых разрушенных капищ и деревенских кладбищ, отовсюду, где правила смерть.
Её лицо – снежная буря. Её кровь – ледяная вода. Её поцелуй – ночь.
Ворон закричал, пытаясь разорвать вуаль, расправить крылья, победить ветер. Но чернота была сильнее.
И когда ворон уже не мог лететь, крыло растеряло оперение и превратилось в руку.
А с пальцев ведьмы слетело золото и прожгло вуаль ночи.
Смерть закричала, завыла лютым зимним ветром, оглушая всю округу. Она отступила.
Но ворон с человечьей рукой не мог лететь.
«Обращайся, – взмолилась Дара. – Скорее обращайся».
Неслась навстречу земля, кружило вокруг небо. Приближались стремительно покрытые снегом могилы. Дара разобьётся. Она будет лежать мёртвой среди этих холмов.
Но когда она почти упала на землю, рука снова стала крылом, и ворон устремился ввысь. Он полетел прочь от проклятого места. В глазах двоилось чёрно-белой мозаикой.
Вдалеке Дара заметила белую ленту, что разрывала лес надвое, виляла, словно змея.
«Река, – подумала она. – Быть может, река её остановит».
Ведь говорили в сказках, что если перейти реку, то нечистая сила не последует за тобой. И ворон поспешил вперёд. Но река оказалась дорогой, и на краю её стоял большой дом.
Ночь вступила в полноправные свои владения. Богиня-пряха будет становиться с каждым часом только сильнее, нельзя лететь дальше.
Морана по-прежнему звала к себе.
Только когда босые девичьи ноги коснулись колючего снега, далёкий голос разочарованно вздохнул, упустив добычу. Управлять человеком, в чьей крови плескалось золото, ей было куда сложнее, чем Вороном, поклявшимся ей служить.
Дара приземлилась у незнакомого постоялого двора. В конюшнях ворчали негромко лошади, из печной трубы тянулся дымок, и свет, пробивавшийся через ставни, обещал тепло и горячий ужин.
Дара стояла совершенно обнажённой во дворе, только длинные смоляные волосы прикрывали её грудь. Что она сможет предложить в обмен на приют? И кто пустит её, голую и простоволосую, в свой дом?
Но, умирая от холода на улице, некогда было о том думать.
Девушка торопливо пробежала по ступеням незнакомого дома и остановилась у самой двери. Без перьев, что сохраняли тепло, не осталось ни страха, ни стыда, только желание укрыться от мороза.
Дара забила в отчаянии в дверь, и как только та приоткрылась, ввалилась внутрь.
Было темно, и Дара не сразу смогла разглядеть, что происходило вокруг, только услышала испуганный вопль и стук захлопнувшейся двери.
– Батюшки, это что ж… такое? – ахнула в полумраке женщина.
Дара оглянулась, щурясь слепо, как кутёнок.
– Помогите мне, – проговорила она едва слышно. – Помогите.
Она не знала, чего ждать, и готовилась как к оскорблениям, так и к ударам, но ей на плечи вдруг упал шерстяной платок.
– Ох, девонька, кто ж тебя так?
Наконец удалось разглядеть перед собой полную женщину с толстой косой, уложенной венцом на голове. Она смотрела с жалостью и сочувствием. Это было ново.
– Я… – Дара растерялась, не зная, что сказать.
– Наши или узкоглазые? – допытывалась женщина.
Дара не поняла вопроса и только замотала головой, но женщина уже сама что-то для себя решила.
– Ох, сколько их теперь на дорогах, никакого житья, – вздыхала она. – Вадим! – крикнула в сторону. – Вадим, у нас опять беженцы. Девчонку на дороге обокрали. До последней нитки обобрали да поизмывались ещё, твари!
– Сколько ж можно? – донёсся голос из-за стены. – Веди её сюда.
Дару провели в просторную клеть, где стояли печь и стол, и вокруг навалены были корзины и мешки – всё больше пустые. За столом сидел мужик в драной одежде, перед ним стояла миска с кашей, и мужик уронил ложку прямо в миску, когда увидел Дару.
– Твою мать! – вырвалось у него.
Дара крепче обвязала платок вокруг груди, но голые ноги всё равно остались на виду.
– Отвернись, Вадим, – грозно прикрикнула хозяйка. – Я ж говорю: до последней нитки обобрали. Её одеть нужно. Голуба! Голуба, подь сюда!
Женщина силой усадила Дару на лавку в углу, и та закуталась в платок, насколько это было возможно.
Голуба всё не шла, и хозяйка отправила Вадима за платьем для Дары.
– Сейчас тебя согреем, – женщина отодвинула заслонку печи, достала горшок с кашей. – Ой, забыла совсем, настоечка же осталась клюквенная. Быстро кровь разгонит…
На кухню забежала молодая девчушка лет двенадцати, в руках она держала выцветшую понёву некогда синего цвета да рубаху всю в заплатках.
– Только это нашла, – выпалила она, уставившись во все глаза на Дару.
– Ну, давай что есть, – вздохнула хозяйка с досадой. – На, девонька, – протянула она одежду Даре. – Всё остальное эти сволочи забрали давно. Нас они тоже обобрали, скоты проклятые.
Голуба осталась в дверях, она не сводила глаз с гостьи. Дара одевалась, не обращая ни на кого внимания. Уставшие закостеневшие пальцы, что весь день оставались когтями, свело, и никак не получалось ни повязать пояс, ни заплести косы.
– Давай помогу, бедняжка моя, – предложила хозяйка и присела рядом с Дарой на лавку, выхватила откуда-то гребень, шустро управляясь с длинными спутанными волосами. – Голя, принеси клюквенной настойки, гостью напоить надо, она промёрзла до самых костей. Посмотри, как пальцы скрючило.
Девчушка неохотно вышла, но вернулась почти сразу, держа двумя руками полупустую дутую бутыль.
Дверь следом за Голубой приоткрылась, и в клеть заглянул Вадим.
– Можно мне? А то ужин стынет.
– Давай, заходи, – разрешила хозяйка и обратилась к Даре: – Я ж назваться забыла, меня Истомой кличут. А тебя?