Починки - два ряда домов. У каждого - приусадебный участок. Всего дворов сто. В этой деревне мы поселились всей семьей, и здесь отец прожил до конца своих дней - более пятидесяти лет.
Жизнь в деревне Починки я вспоминаю с особенным светлым чувством добра и удовлетворения. Это был замечательный период в жизни всей нашей семьи. Вскоре после переезда в деревню мы разработали небольшой участок кустарника, превратив его в пахотную землю. Через год приобрели лошадь. И вот на этой земле, а также на пришкольном участке отец установил четырехпольный севооборот с занятым вико-овсяной смесью паром и с носовом многолетних трав. На пришкольном участке, кроме того, выращивали корнеплоды - кормовую свеклу для скота. Эти мероприятия были конкретным показом крестьянам прогрессивных способов землепользования, а для школьников - примером труда на нашей далеко не плодородной супесчаной земле.
Я в то время стал гимназистом 1-й рязанской мужской гимназии. Учился хорошо. Но жизнь в городе казалась мне ограниченной, поэтому на каникулы приезжал домой и летом с удовольствием пахал, бороновал, сеял, косил траву, сушил сено, жал рожь, молотил на гумне цепами, веял зерно, выучился уходу за лошадью, коровой. Труд на земле - тяжелый, но полезный труд на вольном воздухе - был источником здоровья нашей семьи и благодарного отношения, любви к природе.
С тех пор прошло уже более полувека, а запомнилась мне эта лесоустроительная работа на родной земле, которую немало исходил и изъездил. Я и сейчас покажу бывшую лесосеку по дороге от Горьковского шоссе на железнодорожную станцию Монино, которую отводил купавинцам в 1918 году. Но тогда мог ли я подумать, что именно в этом лесу, принадлежавшем когда-то владельцам фабрики "Бабкины сыновья", через десять лет будет военная академия, городок для слушателей, куда я вернусь уже доктором географических наук, профессором, одним из первых открывателей неведомых воздушных трасс, которым рабоче-крестьянская республика доверила пронести красные звезды на крыльях к чужедальним странам...
Нахлынувшие воспоминания без остатка смывает темнота ночи. Поезд мчит нас к столице Соединенных Штатов - Вашингтону. Позади уже Ванкувер, Портленд, Окленд, Сан-Франциско, Чикаго. Всюду безудержная спешка, царство бега, нескончаемого шума. В Америке, кажется, вся жизнь несется, как наш поезд, пролетающий с металлическим лязгом по мостам воздушной дороги. И первое впечатление - здесь все напоказ, чтобы ошарашить, раздавить приезжего необычайным видением мощи, размаха, миллионов. И над всем величием американская одинаковость. Все производится сериями: города, одежда, ходячие идеи массового употребления. Все рассчитано на многомиллионного потребителя, читателя, зрителя. По данному плану, будто бы прямо с модной картинки, выбрасываются на рынок 500 тысяч безупречно схожих шляп. В один прекрасный день все, как по команде, насадят их себе на голову. Сразу же строится тысяча домов - точно по одной форме отлиты, и в них многие тысячи людей. Не отличишь одного от другого, на первый взгляд меньше разницы, чем в шляпах: та же работа в конторе, та же резинка во рту после обеда, с той же вечерней газетой столкнутся у входа в один из десятков кинематографов, все равно у которого, ведь один и тот же фильм демонстрируется во всех кинотеатрах, принадлежащих какому-нибудь тресту. Поговоришь с ними - одинаковые слова, схожие мысли, все наполнены одной и той же духовной начинкой. Оказывается, не только продукты массового потребления вырабатывает Америка, но и массовое производство умственного штампа, выбрасывание на рынок человеческих серий, в которых выучка, пресса и общая нивелировка раз установленного строи исправили или уничтожили досадные отличия беспокойной оригинальности.
Но вот и Вашингтон.
Город расположен недалеко от Атлантического океана, примерно на той же широте, что и Константинополь. Климат здесь влажный, жаркий. Летом бывают частые грозы и ливни, после которых снова наступает солнечная погода.
Конечно, и Вашингтон - Америка, но не та Америка - кричащая и ошеломляющая числами и этажами. Здесь архитектура не давит и не глушит: линии столичных зданий тут словно дышат некой державной благопристойностью, благолепием. Величественный Вашингтон заботился о том, что презренно в деловой Америке: об эстетике. Это единственный город выдержанного стиля. Правда, есть в этом стиле какая-то чужеземностъ, искусственность: недаром по римскому образцу построен необъятный Капитолий - вместилище сенаторов и депутатов, памятник президенту Линкольну - дорический храм, и древнегреческие портики ведут в мраморное казначейство. Он все заимствовал со стороны, этот самый европейский из американских городов, - и только циклопические камни его строений, только пышный размах его перспектив опять напоминает о Новом свете.
Он немного чопорен, этот город американских владык и иностранных послов, холодком державности веет от его домов с зеркальными окнами, он хочет быть аристократом среди бешеных выскочек своей страны. Не хватает ему, правда, своей аристократии: титулы большинства знатных обитателей Вашингтона занесены не в геральдические книги, а в банковские рисконтро, и неизменный герб их - решетка долларовой монеты.
Если пройти днем по улицам Вашингтона, у всех тротуаров тысячи пустых автомобилей ждут своих владельцев, работающих в правительственных учреждениях или совершающих хождения по мукам и кругам бюрократического чистилища.
Отсюда управляют. Здесь издают законы и подписывают договоры в Большом зале Белого дома. Здесь в самой большой типографии мира печатаются синие доллары, паспорта с государственным гербом и марки с портретами Вашингтона. Отсюда из министерств и департаментов посылают распоряжения, правила, увещевания от океана до океана. Отсюда исходят электрические волны, зажигающие страсти партий и честолюбие вождей, здесь за власть борются тресты и организации, здесь разрабатывают ходы и гамбиты, которые от севера до юга и с востока на запад повторяют миллионы пешек. Отсюда правят державой и завоевывают мир потомки квакеров, еретиков и революционеров.
Может быть, правильно, что столица - не громокипящий Нью-Йорк, не скотобойный Чикаго: для законодателей и правителей, для чиновников и иностранных гостей выстроен особый город - вне суеты и шума, без небоскребов и подземки. Понятна мысль тех, кто его строил: для трудной работы управления нужна некая отрешенность. Уединенность города, отрыв физический думали они превратить в духовную независимость правящего страной государственного аппарата. Конечно, это не получилось. На первый взгляд Вашингтон может представиться особым миром, но тысячами нитей связан он с той самой американской жизнью, над которой простирается его власть. Управляют сенаторы и министры - подсказывают банкиры и короли трестов. Тих Белый дом в кущах мирного сада, но где, как не в его торжественных покоях слышнее горячка чикагской биржи и нью-йоркского Уолл-стрита?! Сюда, в тихую уединенную столицу, направлены требования промышленников, воля банков, замыслы трестов, искания партий, чтоб претвориться, через работу немногих, в ясные формулы американской политики. И под спокойно-мудрой оболочкой тишины и бесстрастия кипит неустанная деятельность. Внешне все благостно и выдержанно. Но за зеркальными окнами правительственных зданий бритые сенаторы и седые дельцы затевают новые войны, замышляют битвы на нефтеносных полях и рудоносных приисках, и летят их распоряжения по радио на линии огня - в канцелярии посольства, на запасные позиции - в конторы трестов, банков и газет.
Вашингтон - гостиная Америки. В других комнатах спят, едят, работают там усовершенствованные машины, практичная мебель и никаких украшений. В вашингтонских парадных покоях - как и в старосветских европейских столицах стильные кресла, зеркало паркета и зеркала стен, роспись потолков и портреты предков.
Из любого конца города виден исполинский гранитный обелиск с алюминиевой пирамидой, сверкающей высоко в небе. Это памятник Вашингтону полководцу и отцу отечества, основателю города ж первому президенту. На площадях и в парках статуи его сподвижников и современников: мудрый Франклин в длинном сюртуке, заложив руку за спину, сохраняет пыл юности на лице всезнающего старца; благородно тучен Визерспун, подписавший акт о независимости, вероятно, с тем же достойным видом, с каким сейчас глядит он с каменного пьедестала своего памятника; за ним Лафайет, полковник Гамильтон - мраморно-бронзовая плеяда мужей, создавших это государство, определивших его законы, мечтавших об его великом будущем.
Недалеко от обелиска - памятник Линкольну. На холме, поднимающемся террасами, здание в виде греческого храма с неохватными колоннами. Внутри мраморный Линкольн, вытянув тонкие руки, сидит в широком президентском кресле, а по бокам, на серых голых стенах, высечены слова его посланий к народу, огромные колонны поддерживают четырехугольный свод: светло, холодно и величаво. Если спуститься в город, если проехать по улицам возле Капитолия, то можно увидеть и театр Форда - здесь актер Бут убил Линкольна, А ведь президент хотел американского единения и отмены рабства. На этих улицах, при аресте, погиб и сам Бут от руки солдата.
Здесь кипела борьба за рабство и против рабства и началась гражданская война между Севером и Югом. Там, где высится великолепный отель "Капитолий", был некогда рынок рабов; сюда сгоняли негров, и плантаторы в высоких сапогах и с хлыстом под мышкой оценивали крежость зубов и упругость мускулов двуногого товара.
Наши автомобили остановились у подъезда дома "М 1119 на 16-й стрит, где помещалось советское полпредство. Мы немного отдохнули и поехали по раскаленным от жары улицам на прием, который в честь нас устраивал начальник воздушных сил США генерал Оскар Вестовер. На приеме я увидел авиационных командиров, а так" же летчиков, прилетевших в Вашингтон для встречи с нами. Они были в военной форме - френч защитного цвета и брюки навыпуск. Генерал Вестовер был в белом штатском костюме. В Америке военные часто появляются " штатском не только на официальных приемах, но и на службе.
Вестовер был с нами любезен и явно польщен тем фактом, что советский самолет совершил посадку на военном аэродроме.
- Я сожалею, - сказал он, - что не мог встретить и лично поздравить вас с величайшим вкладом, который вы внесли в дело укрепления связи между нациями.
И тут же рассказал, как он достиг положения начальника воздушных сил американской армии. Свою службу Вестовер начинал наблюдателем на дирижабле.
Попрощавшись с Вестовером, мы поехали с визитом к министрам. Министр земледелия Уоллес, к которому мы в первую очередь направились, так же как и президент Рузвельт, - представитель либеральных элементов страны. Но господина Уоллеса мы не застали в министерстве. Впрочем, Уоллес, узнав, что мы у него были, счел нужным явиться вечером в наше полпредство и лично поздравить нас. В разговоре с нами он особенно интересовался работой магнитных приборов во время перелета.
В беседе с Уоллесом мы еще раз выразили американскому правительству признательность за все услуги, которые нам были оказаны.
Наше правительство просило Канаду и Соединенные Штаты обеспечить перелет метеорологическими сводками, то есть еще задолго до начала перелета регулярно давать сведения о погоде по нескольку раз в день. Для этого необходимо было на многих метеостанциях вести дополнительные наблюдения. И эта работа Канадой и Соединенными Штатами была проведена безвозмездно.
Советский Союз просил, кроме того, выделить на время полета в Канаде и на Аляске несколько передающих радиостанций и пунктов для постоянного прослушивания самолёта и приема радиограмм с его борта. Все эти средства связи правительство Соединенных Штатов предоставило также совершенно бесплатно.
Американские радисты работали на совесть. Часто бывало, что из пятнадцати - двадцати выделенных пунктом только два-три сносно принимали наши радиограммы. Тогда радисты этих пунктов немедленно передавали содержание радиограмм в другие пункты.
Только за внутренние телеграммы и телефонные переговоры, которые вели советские представители в пределах страны, надо было платить большие суммы: междугородный телефонный разговор или телеграмма обходятся в Америке дорого. Но связь работает надежно и быстро.
Вы живете в Вашингтоне, и вам надо поговорить не телефону со знакомыми, живущими в Сиэтле, на другом конце материка. Не огорчайтесь, если вы забыли номер абонента и не помните его точного адреса. Через пятнадцать минут вашего знакомого разыщут и позовут к телефону.
Вы написали неправильный адрес на телеграмме или ваш адресат не проживает в данном доме - его все равно, разыщут, и настойчивый агент вручит ему телеграмму.
Работу связи возглавляет министр почт и телеграфа. Мы познакомились с ним в первый же день пребывания в Вашингтоне. Министр интересовался, возможно ли, по нашему мнению, установить воздушное сообщение из Америки в СССР через Арктику.
Мы ответили, что на ближайшее время считаем реальной воздушную связь с Советским Союзом через Аляску. Наша страна уже разрабатывает план таких рейсов черен Чукотку и Берингов пролив. Эта линия, безусловно, имеет будущее. И быстрая доставка почты не только в СССР, но и в Азию играет здесь не последнюю роль. Кроме того, заметили мы, вполне возможно воздушное сообщение; СССР - Соединенные Штаты и через Арктику.
Разговор этот происходил в присутствии государственного секретаря мистера Хэлла. Этот высокий худой старик, министр иностранных дел, еще 20 июня, в день посадки нашего самолета на аэродром Ванкувера, прислал на имя советского полпреда приветственную телеграмму:
"Примите мои сердечнейшие поздравления по поводу успешного окончания рискованного полета трех советских летчиков из Москвы в Соединенные Штаты через Северный полюс. Прошу выразить летчикам мой восторг по поводу их блестящего достижения".
Сейчас мы имели возможность лично поблагодарить министров за прием, который встретили в стране, и за услуги, оказанные нам американским народом.
Как и всякий американский деятель, мистер Хэлл интересовался, какими приборами пользовались мы во время полета от полюса до Северной Америки. Это было не простое любопытство. Он понимал, что во время полета через Северный полюс надо было решить очень сложную навигационную проблему вождения самолета вблизи магнитного полюса. Министр признал, что мы эту проблему разрешили.
У подъезда советского полпредства нас ждал бьюик, поблескивавший под горячими лучами солнца.
Мы готовились ехать с визитом к президенту.
Перед тем как садиться в машину, я одернул пиджак Валерия. Мне казалось, что он не совсем ровно лежит на его широкой спине.
- Повернись-ка, я посмотрю на твой галстук, - сказал я.
Меня немного смущало то обстоятельство, что к президенту США мы отправились в тех же костюмах, которые приобрели в Ванкувере.
- В Америке гораздо меньше считаются с этикетом, чем в Европе, - сказал нам полпред. - Президент примет нас в своем рабочем кабинете, а для делового посещения костюмы вполне приличны.
- Я предлагаю остановить машину и пройти пешком до резиденции президента, - сказал Чкалов, когда мы подъехали к окруженному парком Белому дому.
Белый дом - двухэтажное здание с балюстрадами и колоннами, наподобие хорошего помещичьего дома. Фонтаны бьют среди клумб, газонов и портиков, огромные сосны, канадский бук и мохнатые ели осеняют его входы. Зелень и мрамор. Тишина.
Мы прошли сначала к секретарю президента. В просторной приемной могло свободно поместиться полсотни посетителей. При нашем появлении из-за письменного стола поднялся небольшого роста старичок. Он приветствовал полпреда и нас. На столе секретаря лежали две-три книги. На ярко-зеленом сукне стоял один-единственный телефон.
- У нас в месткоме и то больше телефонов, - заметил Георгий Филиппович и, разочарованный, отошел к окну...
Дверь в это время открылась, и секретарь пригласил нас в кабинет президента.
Мы вошли в обширную комнату с открытыми окнами, выходившими в тенистый парк. Оттуда врывался запах цветов и зелени. Около входной двери справа стоял большой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Рузвельт сидел за столом и писал.
Полпред стал знакомить нас с президентом, начиная с "чиф-пайлота" Чкалова.
- Ко-пайлот Джорджи Байдукоф, - продолжал полпред, представляя Георгия Филипповича и делая ударение на букву "а" в фамилии Байдукова.
- Нэвигейтор Александр Белякоф, - указал полпред на меня.