Футбольный матч сорван
На короткий отдых мы расположились в подвале, сложенном из серого камня-известняка, каких немало в поселке Демидовка. Подкрепились сухим пайком - сухарями да американской тушенкой. В подвале было прохладно и уютно. Обстановка, можно сказать, располагала к задушевной беседе. Такие минуты - самое подходящее время, когда комсорг может поговорить с людьми. Я достал из кармана номер журнала "Блокнот агитатора", перелистал его:
- Послушаем-ка "Слово Фомы Смыслова".
В журнале регулярно печатался раешник, полюбившийся бойцам. Вот и на этот раз снайперы с интересом слушали бывалого солдата Смыслова, его рассказ о фронтовых делах, изобилующий шутками и прибаутками. Да и у наших ребят нашлось острое словцо, и мы вдоволь посмеялись. А смех - это, если хотите, новый заряд бодрости.
В часы досуга мы читали газеты, журналы и конечно же письма от родных. Часто читали эти письма сообща, делясь самым сокровенным.
- От кого письмецо? - спросил Хромов Алешу Адрова, когда увидел в его руках конверт-треугольник.
- От мамы.
- Читай вслух, - попросили друзья. - А если что сугубо личное пропусти.
Алешина мама сообщала, что в Поволжье хороший урожай, а собирать пшеницу трудно: в селах одни старые да малые. "Мимо станции Кумылга, писала она, - идут поезда с ранеными, и я глаза проглядела: все смотрю, нет ли тебя, Алеша. Когда же увидимся, сынок?"
Алеша отвернулся, скомкал письмо, в глазах его заблестели слезы.
- Ничего, друг, не унывай, - успокаивал я Алешу. - Гитлеру и его армии несдобровать. У нас с тобой "снайперки". И счет у тебя за сорок перевалил...
- Ты об этом напиши матери, - советовали Алеше друзья. - Пусть земляки узнают о твоих боевых делах.
- И что орден Красной Звезды получил.
В подвал вошел старший лейтенант Николай Рыбалко - помощник командира батальона.
- Вы тут сидите! - сердито выпалил он. - А фрицы у нас под носом в футбол играют.
Мы повскакивали со своих мест. Где? Какие фрицы? Какой еще футбол?
- Я не шучу, - сбавил пыл Рыбалко. - Разведчики сообщили. За восточным скатом высоты, в лощине, около дубравы, гитлеровцы играют в футбол. Непорядок!
- Ясно, что непорядок. Но как так? - недоумевал Хромов. - Фронт и... футбол?
Мы направились на северную окраину Демидовки. Траншея вела нас по западному берегу Миуса. В том месте, где траншея, как и река, делает петлю, нам повстречался боец высокого роста с добрыми серыми глазами.
- Куда, хлопцы-снайперы, путь держите? - полюбопытствовал он.
- С фрицами в футбол играть.
Сероглазый боец недоверчиво смотрел в наши лица.
- А табачку нема? - спросил он, убедившись, видно, что ничего путного у нас не выведаешь.
Украинский акцент, слова "а табачку нема?", высокий рост стрелка кого-то мне напомнили. Но кого? Ну конечно же Гринченко! Пантелеймона Гринченко! Это он когда-то стоял в этом же окопе. Весной здесь была в обороне четвертая рота, сейчас - шестая.
Алеша Адров отсыпал сероглазому бойцу махорки, а я никак не мог избавиться от нахлынувших вдруг воспоминаний.
* * *
...Пантелеймон Гринченко. Это был худощавый, с продолговатым лицом боец. Родом он из Ростова, где осталась его многодетная семья. По характеру Гринченко был прямым и открытым, немного даже резковатым. Первое знакомство мое с ним состоялось весной в его стрелковой ячейке. Остановившись, я посмотрел на высокий бруствер:
- Ну и окопчик себе вырыл... Глубокий.
- Это не окоп глубокий, а ты мелкий, - сердито ответил Гринченко.
Он тут же крепко выругался, бросив на землю окурок, от которого отдавало неприятным запахом.
- Табачку даже нет. О чем там думают тыловики наши? Жди, когда доставят...
- Терпения не хватает? - заметил я.
Гринченко посмотрел на меня укоризненно. Безусый боец упрекал его, бывалого фронтовика, в отсутствии терпения.
- Иш ты какой шустрый, - быстро заговорил он, - да знаешь ли ты, что у меня терпения до самого Берлина хватит?
- А почему ругаешься? - не сдавался я.
Гринченко отыскал в кармане помятый клочок бумаги, насыпал какой-то сушеной травы и стал скручивать цигарку.
- На, затянись... - сунул он мне самокрутку. - Горло дерет. Табачку нема, вот и ругаюсь. Может, чиновник какой в тылах завелся? Ты бы, комсорг, поинтересовался...
Вечером, встретившись с комбатом, я рассказал об острой нужде бойцов. А дня через три мы снова оказались в траншее, где была ячейка Гринченко. Он старательно чистил винтовку. Увидев меня, оживился:
- Сказывают, что ты от имени нас, курящих, с комбатом разговаривал. Спасибо, комсорг. Махорочку доставили.
Гринченко был расположен к разговору, но мы с Адровым торопились на новую позицию.
Потом мы не раз с ним встречались.
Как-то к нашим окопам пробрались немецкие разведчики. Первым заметил их Гринченко.
- Гляжу, ползут цветущим садом, - рассказывал Гринченко, - меня не видят. Кустики им мешают. Как сразить гитлеровцев? До нашей траншеи осталось им пути на один рывок. Под руку подвернулась противотанковая граната. Первых трех в клочья разнесло. Четвертый бросился бежать назад. Того пулей достал.
Расчет немецких разведчиков строился на внезапности: они хотели напасть на нас в обеденное время. Не вышло! Наши бойцы шутили:
- Шел фриц на обед, а ушел на тот свет.
За смелый поступок Пантелеймон Гринченко был награжден орденом Красной Звезды.
В полдень погиб и сам Гринченко. На КП роты его принесли еще живого. Он лежал несколько минут, силясь что-то рассказать о детях, и умер в полном сознании. Не верилось, что вот так просто могут уходить из жизни люди.
У Гринченко была большая семья и неуемная любовь к ней. Он чуть ли не каждый день получал письма от жены и взрослых детей. Казалось, что эта любовь накрепко связывала его с жизнью. И вдруг Гринченко не стало.
Его похоронили в лесу на небольшой полянке, метрах в двадцати от реки Миус. Старший лейтенант Туз глухо произнес: