Шалашов (нотариус г. Ю.-Польского): Я не могу дать вам такой доверенности.
Жена: Почему?
Шалашов: У меня есть на то основания.
Жена: Какие основания?
Шалашов: Я не могу сейчас их вам сказать, но они есть.
Я: Значит, только по каким-то своим надуманным соображениям Вы отказываетесь дать моей жене эту доверенность? На каком основании Вы нарушаете закон?
Шалашов: Есть все основания предполагать, что эта машина будет использована вами не по назначению…
Я: Как это понимать?
Шалашов: У меня была консультация с одним высоким начальством, которое объяснило мне, что машина будет использована вами в ущерб интересам государства. (!)
Кто такие «высокие начальники», думающие об охране интересов государства, думается, уточнять не нужно. Но о том, что «охрана» эта состояла фактически в заключении меня под домашний арест, было ясно как день. Поэтому, несмотря ни на что, я продолжал ездить на своем маленьком автомобиле, стараясь выезжать из дома больше по ночам, и возвращаться ночью. Я даже знал, когда меньше всего можно попасться на глаза инспекторам ГАИ и знал, когда их чаще всего можно встретить на дорогах. Например, после полудня в четверг и пятницу и носу нельзя было высунуть из дома — все главные перекрестки в городе буквально кишели ими, чтобы ловить пьяных шоферов или тех, кто возит краденое со строек или из совхозов и колхозов (зерно, кирпич и т. д.) Я всегда поражался — в таком маленьком городе как Юрьев-Польский, с населением в 25 тысяч, так много милиции. Ходили слухи, что штат милиции был еще далеко не полон…
Но вот однажды мне срочно понадобилось ехать в г. Александров, за 75 км. Это было 2 июля 1981 г. Не успели мы с женой выехать из города, нас догоняет на своем «Москвиче» инспектор ГАИ старший лейтенант Шекк. Прекрасно зная о том, что водительских прав у меня нет, я уже давно их лишен, Шекк стал снимать с машины номерные знаки — «вы только небо коптите, а мы работаем». Провозившись с креплением номера минут 15, он так и не смог снять его, так были заржавлены болты. Бросив с досадой, «ну и номера у вас», он потребовал вернуться в гараж, сопровождая нас до самого дома.
В тот же день вечером ко мне явился другой сотрудник ГАИ Попков и долго, настойчиво уговаривал меня, чтобы я сам снял с машины номера и отдал их в ГАИ, обещая взамен вернуть мне водительские права, а через 3 дня — новый автомобиль. Весь этот вечер милиция на машинах поочередно дежурила около нашего дома.
На следующий день ко мне явились сразу Шекк и Попков.
— Ночью кто-то украл кузов «Запорожца», и нам нужно уточнить номер кузова Вашей автомашины.
— Но ведь вы только вчера его «уточняли»… — отвечаю я.
— Нет, надо уточнить еще раз.
Они выкатили машину наполовину из гаража и Шекк с гаечными ключами бросился снимать передний номерной знак. Я попытался вмешаться, но на коляске было невозможно проехать через узкое пространство между гаражом и машиной. Злорадно поглядывая на мои тщетные усилия проехать, Шекк торопливо откручивал болты. Видя, что на сотрудников ГАИ никакие мои слова о незаконности подобного рода действий не оказывают никакого влияния, я слез с коляски и пополз в гараж. Закрыв номерной знак своим телом, я потребовал прекратить беззаконие: «Можете хоть убивать меня, но снимать номера не дам».
— Мы хотим по-хорошему, Валерий, — с угрозой сказал Попков.
— Если хорошим делом вы считаете снять номера с машины парализованного инвалида, то и говорить мне с вами не о чем.
Видя, что дело усложняется, сотрудники ГАИ не решились оттаскивать меня на глазах у собравшихся соседей. Шекк и Попков сели в милицейскую машину и уехали…
Между прочим, был момент, когда сотрудники КГБ в «воспитательных целях» уже было хотели вернуть мне водительские права. Но если я снова буду вести себя «плохо», то права на управление автомобилем меня лишать снова. В одной из бесед сотрудников КГБ с моей женой произошел такой разговор:
Шибаев: Мы могли бы отдать Вашему мужу водительские права. Но мы не уверены, исправится он или нет… Поэтому мы хотели бы попросить Вас: если он будет продолжать заниматься своей деятельностью, Вы должны будете нам помочь, чтобы мы могли снова отобрать у него права.
Жена: Что я должна сделать?
Шибаев: Ну, например, Вы бы поехали со своим мужем на машине куда-нибудь в лес, предварительно нам об этом сообщив. Выпили бы в лесу вина, и все…
— Да нет, это непорядочно, не по-мужски… — возразил было подполковник Коровушкин.
— Почему непорядочно? — обрушился на него Шибаев, — нужно думать по-государственному и делать то, что необходимо в интересах государства.
В надежде, что я не буду чересчур утомителен читателю, я позволю себе рассказать еще об одном случае. Было это почти накануне моего выезда из СССР, в середине 1982 года. Через народный суд мне наконец-то удалось отвоевать еще одну путевку в санаторий. 12 мая того года я приехал в санаторий «Славянский», который и находится в г. Славянске Донецкой области. Через две недели дежурная медсестра отделения объявила о предстоящей беседе зам. главного врача с больными в клубе. Настойчиво предлагалось явиться на беседу и мне, — «беседа эта касается всех, поэтому и Вы должны быть там…». Спустя полтора часа, когда я снова появился в палате, узнаю, что все имеющиеся в шкафу чемоданы и сумки больных по палате перенесены в камеру хранения, в том числе и мои вещи. Через некоторое время меня вызывает к себе главный врач санатория Деревянко. Еду к нему на коляске и вижу, кроме Деревянко по разным сторонам его кабинета сидят еще трое мужчин.
— Вот, Валерий Андреевич, при транспортировке Вашей сумки из нее выпали бумаги, содержащие антисоветский характер, — говорит Деревянко, — поэтому мы вызвали этих товарищей, которые хотели бы с Вами побеседовать.
Узнаю на столе главврача мои «выпавшие из сумки» бумаги: 2 Бюллетеня (№№ 8 и 10), газета «Русская Мысль» и др.
— Мне хотелось бы узнать, — спрашиваю я Деревянку, — как из запертой сумки они попали к Вам на стол. Они не могли выпасть, их можно было только выкрасть.
— Нет-нет, — вступает в разговор один из сидевших ближе всех ко мне мужчина, — они выпали…
— И мы считаем, — добавляет другой, — что наличие у Вас этих материалов несовместимо с Вашим пребыванием в санатории.
— Извините, — спрашиваю я, — но я вас еще не знаю. Может скажете, кто Вы?
— Мы из госбезопасности г. Славянска.
— Ну, тогда представьтесь.
После некоторых колебаний сидевший ближе ко мне достает книжечку старшего лейтенанта КГБ Попова.
— Да-да, — не унимается второй, — эти документы и Ваше пребывание здесь несовместимы, и мы будем ставить вопрос о выписке Вас из санатория.
— А Вы кто будете? — спрашиваю.
— Я секретарь парторганизации санатория, но… может быть не обязательно показывать Вам свои документы?!.
— Пожалуй, не обязательно, — соглашаюсь я.
Вступает в разговор до сих пор молчавший 4-й мужчина:
— Откуда у Вас эти документы, кто Вам их дал?
— Это мои личные бумаги, и потом я еще не знаю кому отвечаю?..
«4-й» замялся. По всему было видно, что это был сам начальник славянского Управления КГБ.
— Какое это имеет значение? \
— Очень простое, я не разговариваю с незнакомыми мне людьми на такие темы.
— Хорошо, — «выручает» «4-го» Попов, — тогда этот вопрос задаю Вам я.
— Я не считаю для себя необходимым отвечать на этот вопрос.
— Почему?