— А зачем Вы пишете в «Русскую Мысль»? — снова спрашивает «4-й», разворачивая газету. — Вот тут есть Ваша статья о А. Марченко.
— Потому что он — инвалид, потерявший свое здоровье в тюрьмах и лагерях, — отвечаю я. — А сейчас он получил новые 15 лет лишения свободы.
— Но зачем же это писать в махровой антисоветской газете?
— Мне все равно какого Вы мнения о «Русской Мысли». Я считаю, какая бы газета ни опубликовала правду об этом человеке, правда эта все равно останется правдой.
— Нам известно, что Вы связаны и с западными организациями… — слово «западные» у «4-го» прозвучало настолько саркастически, что при этом он даже поморщился. — Зачем Вам это нужно?
Новая уловка КГБ: зачем перечислять какие именно «западные организации», а вдруг попадется?..
— Я не отрицаю своих отношений с западными инвалидными организациями, — подчеркнул я это слово. — А зачем мне это нужно, Вы никогда не были инвалидом, чтобы это понять.
В своих беседах с кагебешниками я старался всегда допускать некоторую свободу в своих выражениях. По их поведению я видел, что препятствием к более жестоким и суровым мерам ко мне была все-таки моя инвалидность и то, что я был известен не только узкому кругу людей. «Вам не деньги нужны, вы не для этого занимаетесь всем этим, — заметил однажды подполковник КГБ Коровушкин, — вы политический капитал копите…» Поэтому, в конце разговора, на предложение работников КГБ уезжать из санатория я категорически отказался. «Если им надо, пусть отправляют с милицией, — подумал я. — Пусть на виду у всех грузят меня в „воронок“ и везут на вокзал». И действительно, вскоре мой лечащий врач приносит подписанный Деревянко «Приказ» о моей досрочной выписке из санатория. Причем в «Приказе», помимо найденных у меня «антисоветских документов» значится еще и их «распространение».
— Распишитесь, — показывает мне врач место под «Приказом».
— Здесь как раз ничего не соответствует действительности, — отвечаю я. — Поэтому, зачем я должен подписываться под своим приговором?
И наотрез отказался от подписи.
Зная, что в подобных случаях огласка может сыграть немаловажную роль, я позвонил по телефону Юрию Киселеву, передал ему происшедшее и свое твердое намерение оставаться в санатории, несмотря ни на что. Расчет был прост, телефон у Ю. Киселева прослушивается сотрудниками московского КГБ, поэтому пусть о случившемся знают еще и в Москве, но уже от меня. Поэтому, если предпринять против меня какие-то чрезвычайные меры, это будет «на совести» еще и московского КГБ — знали и допустили… В дополнение к этому, на следующий день я написал заявление в народный суд г. Славянска, требуя в нем возвратить мне мои личные бумаги (поскольку санкции на их изъятие не было) и… наказать виновных в воровстве. Мой расчет оправдался. На следующий день меня уже никто не беспокоил. Еще через день ко мне снова подходит лечащий врач и голосом, заискивающим и даже как-то торжественно и таинственно произносит:
— Ввиду Вашего положения, Валерий Андреевич, главный врач санатория разрешил Вам остаться в санатории до конца срока путевки.
Сразу стало понятно, откуда исходит эта «милость».
— А почему он такой беспринципный и бессовестный, этот Ваш главный врач? — спрашиваю я лечащего врача.
— Как это?.. — не сразу поняла она вопрос.
— Очень просто: сначала выписывает, издает «Приказ», а потом сам же его и отменяет?
— Я ничего не знаю, — замахала она руками. — Мне было поручено это передать, вот я и передаю…
Конечно, власти и КГБ не обошли своим «вниманием» других членов Инициативной Группы, Юрия Киселева и Файзуллу Хусаинова. Обыски, шантаж, угрозы заключением в тюрьму или в психбольницу и т. д. пришлось испытать и им Ю. Киселева, после одного из обысков, на следующий день, избили неизвестные в подъезде его дома. Накануне XXVI съезда КПСС, проходившего в конце февраля — начале марта 1981 года, к Ю. Киселеву под предлогом проверки паспортного режима толпой пришли милиционеры, стали ломиться в дверь, угрожая ее взломать. Затем поставили в подъезде караул из 5-ти человек и выключили свет в квартире. Начальник караула, подчеркивая гуманность всевластных органов, от их имени сквозь дверь прокричал:
«Пока тебя терпят — еще живешь, но скоро мы тебя прикончим!»
Это было накануне съезда. А сразу же по его окончании, в ночь с 4 на 5 марта, видимо, в ознаменование этого события, бьет подожжен и сгорел дотла дом-мастерская Ю. Киселева в Крыму вместе с находившимся там имуществом и мотоколяской. Об этом доме хотелось бы сказать особо. Ю. Киселев сам спроектировал и построил в Крыму этот первый и до сих пор единственный в Советском Союзе дом, полностью отвечающий специфике потребностей инвалида. Ни одна советская проектная организация никогда не занималась ничем подобным. Поистине дом этот можно считать чудом. На высоком холме, видимый со всех сторон поселка, стоял дом, построенный безногим инвалидом буквально своими руками. Ю. Киселев сам рыл траншеи и клал кирпичи, а когда ураганом сорвало крышу, сам восстанавливал ее, забравшись наверх. Ю. Киселеву помогали многие его друзья и нужно ли говорить о том, сколько любви, труда и надежд вложил этот удивительный человек в дело рук своих. Летом со всего Советского Союза съезжались туда его друзья, знакомые и т. д. Поэты читали там свои стихи, барды пели свои песни, музыканты играли на разных инструментах…
Сейчас дома Ю. Киселева в Крыму больше нет. Его сожгли, а затем бульдозерами и отбойными молотками снесли оставшиеся после пожара каменные стены. Кому же этот дом помешал? Кому было выгодно лишить инвалида его убежища, политого трудовым потом? Как впоследствии выяснилось, двое неизвестных в штатском в тот вечер перед пожаром ходили по соседям, спрашивая керосин. Затем нахально, на виду у всех взломали дверь дома, включили свет, находились внутри до глубокой ночи. А в 3 часа все вспыхнуло, как огромный факел.
В этой цепочке событий, в ее жестоко направленной последовательности — угрозы, обыски, избиение и пожар не могут быть случайностью. Никто не поверит, что кто-нибудь из простых людей безо всякого повода способен избить парализованного или человека без ног. Мало кто способен поджечь дом, тем более, что он был достаточно известен по стране и за ее пределами, и был выстроен руками инвалида с помощью его друзей. И уж тем более выясняется подлинное положение событий, если Ю. Киселеву уже задолго до этого грозили уничтожить его дом тем или иным способом и расправиться с ним самим, если он не прекратит правозащитной деятельности. Перед этим по нескольку раз в месяц в дом врывалась милиция, осматривала его и переписывала фамилии гостей, рассчитывая, вероятно, этим их запугать. А во время одного из обысков следователь Бурцев заявил: «Это для вас плохо кончится…». И действительно, дом можно поджечь разве что из жажды мести, из желания сделать человеку зло. Интересно и то, что для подготовки местного населения к этой акции в поселке, где этот дом простоял без малого четверть века, специально распространялись слухи о том, будто Киселев (его там знают все и уважают) «связался с бандой, спекулирующей наркотиками, за что из мести бандиты и сожгли дом, а сам он посажен в тюрьму за пьянство, разврат и торговлю наркотиками». Таким образом, бездушная государственная машина отомстила Ю. Киселеву за его правозащитную деятельность, целью которой было улучшение положения инвалидов в СССР.
Сейчас продолжают постоянно ломать автомобиль Ю. Киселева, особенно на дни торжественных праздников или событий. Так, например, на время Олимпиады прокололи колесо и отвернули стеклоочиститель. А на День Прав Человека, который каждый год 10-го декабря проводится в Москве на Пушкинской площади молчаливой демонстрацией, в машине Ю. Киселева происходят самые неожиданные поломки, — то испортился аккумулятор, то отвернули фары и так далее. И весь этот ремонт ему приходится делать своими руками, так как стоимость работы на станции техобслуживания очень высока. Однажды, когда Ю. Киселев не смог поехать на демонстрацию на машине, он решил поехать на троллейбусе. Прямо на остановке его схватили неизвестные в штатском, насильно засунули в машину и отвезли в милицию, где продержали весь вечер. При этом у Ю. Киселева отлетели пуговицы на рубашке, куда-то была выброшена одна из специальных палок, которые служат ему опорой при передвижении, а один из непредставившихся назвал его «сукой». Перед расставанием начальник группы задержания ради благополучия Ю. Киселева цинично посоветовал ему «не вылезать из дома».
Неизвестно, сколько еще предстоит выстрадать Ю. Киселеву, так как известно, что власти в СССР никогда не успокаиваются до тех пор, пока человек еще окончательно не сломлен, пока в нем остались хоть небольшие ростки справедливости, пока он продолжает оставаться непримиримым к злу, насилию и произволу. Таков Юрий Киселев… И пусть каждый, кто прочтет эти страницы, помнит о борьбе мужественного человека за право жить по-человечески и думает о том, как помочь ему во исполнение общечеловеческого долга помощи брату, попавшему в беду…
В мае 1981 года моя жена была вызвана в Управление КГБ г. Владимира, где ей сказали, чтобы мы подавали заявление на выезд из СССР. «Да что вы, какой выезд, — начала возражать жена, — да у нас за границей и родственников-то нет, которые могли бы послать нам вызов…» — «Это неважно, вы только захотите, а „родственники“ найдутся…» Но мы принципиально отказались уезжать.
Ровно через год, после 5-го обыска в моей квартире сотрудниками КГБ, в мае 1982 г., на меня было заведено уголовное дело по ст. 191 УК РСФСР «сопротивление властям». Участились и визиты сотрудников КГБ, всякий раз с предложениями уезжать, — «иначе посадим, так что другого выбора у вас нет».
Следователь Цыклинский: «Что же Вам, Валерий Андреевич, еще остается делать, ведь статья предусматривает срок заключения до 5-ти лет!..».
Вызов пришел удивительно быстро, всего за 6 дней (судя по почтовому штемпелю). Мы начали оформлять документы на выезд. Разумеется, все это было связано с огромной бюрократической волокитой и сбором всевозможных бумаг. Власти г. Юрьева-Польского, к которым приходилось обращаться, уже давно зачислили нас в категорию «антисоветчиков» и «отщепенцев». Поэтому всякий раз они заставляли нас подолгу ходить за каждой бумажкой. Вот уж поистине, правая рука не знает, что делает левая… Наконец-то, решил я, если наш выезд из СССР нужен прежде всего не нам, а КГБ, пусть они и оформляют документы. Стоило нам обратиться к начальнику УКГБ г. Кольчугино Маликову, «обслуживающего» наш район, по тому или иному вопросу, как все решалось без всяких замедлений. Мы отказались даже выплачивать по 700 рублей за каждого из нас за отказ от гражданства, и ничего, только пришлось написать объяснение, что таких денег у нас нет. И действительно, где нам было их взять?
Наконец, документы собраны и мы получили выездные визы в ОВИРе г. Владимира. Уже перед тем, как мы должны были выезжать на нашем «Запорожце» из г. Юрьева-Польского, к нам пожаловал сам Павел Павлович Маликов, чтобы «высказать несколько напутственных слов», которые сводились к тому, чтобы «не клеветать на Западе…». С женой П. П. Маликов был более откровенен: «Не думайте, что на Западе вы будете в безопасности, — если надо, мы вас и там достанем…». Вот какой диалог произошел у меня с Маликовым после таких «напутственных слов»:
— Я знаю, что вы, Валерий Андреевич, хотите ехать в ФРГ, — сказал Маликов, — уж вас там, наверное, хорошо встретят…
— Как всех выезжающих… — ответил я.
— Вы, наверное, едете к этому, как его? — делает Маликов вид, будто забыл имя человека, к которому мы «едем».
Я сразу понял уловку Маликова и кого он имеет в виду, но не подал виду.
— Кого Вы имеете в виду?
— Ну этого, как его?.. — при этом Маликов сделал даже жест рукой, как бы прищелкивая пальцами. — Который тоже недавно уехал…
— А! — ответил я «понимающе», — как же, к нему едем!
На лице Маликова выразилось удовлетворение от удачно сыгранной им роли.
— К Мюльбергу… — добавил я после небольшой паузы.
Лицо Маликова приняло разочарованный вид.
— Да нет, не к нему, а к этому, ну, как его, ну!.. — ждал он моего ответа. — К Любарскому, да?!..
— Извините, — еще больше разочаровал я Маликова, — барского я почти не знаю, даже не видел никогда, как же я к нему поеду?
…19 октября 1982 года мы приехали в пограничный город Чоп. В 9 часов утра подъехали к контрольному посту, граничащему с Венгрией. Спросили одного из пограничников, стоящего у шлагбаума, как долго займет вся процедура переезда через границу. «Да как обычно, минут пятнадцать, не больше», — ответил тот и показал нам куда мы должны подъехать для осмотра машины и проверки документов. Подъезжаю к смотровой яме, рядом с которой стол длиной метров в двадцать. Выходит служащий таможни, осматривает наши выездные документы, уходит. Минут через 15 нам предлагают подъехать к другой смотровой яме, с обратной стороны здания, где проверяют грузовые автомашины. Предлагают вынуть из машины все вещи и занести в специальную комнату для осмотра. Молча выполняем все указания таможенников, при этом переносить вещи нам помогает какой-то простой рабочий. «За что это вас так?.. — не удержался он. — Первый раз вижу, чтобы так проверяли!». Затем нам предлагают каждому по отдельности, в том числе детям, пройти в небольшую комнату для личного осмотра. Там уже проверяют все, вплоть до нижнего белья, которое заставляют снимать тоже… Всей процедурой обыска, как потом выяснилось, руководил сам начальник таможни Глеба и специально приехавший для этого из Москвы сотрудник КГБ.
Пока таможенники осматривают наши вещи, куда-то предлагают пройти жене «для беседы»… «Потом поговорят с Вами», — сказали мне. Оказывается, как и Маликов, приехавший из Москвы гебешник тоже захотел сказать нам «последнее напутственное слово» — не клеветать на Западе. Правда, меня к нему так потом и не вызывали…
Вскоре приступили к обыску машины. Московский гебешник предупредил жену: «Если везете что-нибудь из антисоветской литературы, отдайте сразу, иначе все равно найдем… двери с машины снимем, а найдем!». И действительно, машину осматривали особенно тщательно: снимали колпаки с колес, отворачивали фары и подфарники, что-то засовывали в бензобак, специальным прибором просвечивали запасное колесо, жестяные банки с автолом и т. д. Обыск длился до половины пятого вечера. В итоге у нас отобрали 252 фотографии моих друзей, знакомых, правозащитников. Не отдали пенсионную книжку («не положено»), а о газете «За коммунизм», в которой была напечатана обо мне статья «Что же вы хотите, Фефёлов?» Глеба сказал: «Зачем она Вам, если Вы ее уже читали? Больше она Вам не понадобится…». Когда обыск был закончен и составлен протокол об изъятых у нас документах, было уже около 5-ти часов вечера. Вся таможня, и даже сам Глеба, вышли нас проводить перед тем, как мы на «Запорожце» переедем советско-венгерскую границу (не вышел только московский гебист): «Вы уж, Валерий Андреевич, напишите нам, как устроитесь на Западе, — а может быть еще и вернетесь!?»
Я не буду останавливаться на том, как мы проезжали Венгрию. Чувствовалось, что это уже другая страна, другой мир. Один раз только встретился нам военный грузовик с советскими солдатами, где-то в районе Дебрецена. Хотелось бы сказать еще только о пограничном пункте на австро-венгерской границе, где нам пришлось ждать еще около 2-х часов, прежде чем нас пропустили в Австрию. Особенно запомнился металлический шлагбаум в диаметре не меньше метра, который нам открыли… И, вот она, Австрия. Только здесь я почувствовал, что уже недосягаем для всяких провокаций, которых невольно ждал на всем пути от Юрьева-Польского…
Уже здесь, на Западе, мне стало известно, что после нашего выезда из СССР в г. Юрьеве-Польском стали распространяться слухи, будто я «погиб в автомобильной катастрофе». Затем стали говорить, что я просто «умер, а жена пошла по миру». Как недавно мне сообщили, меня уже давно там «похоронили». Уже официальные лица не стесняясь распространяют такой слух, будто меня «уже давно нет в живых». Мне хорошо понятно желание властей г. Юрьева-Польского и КГБ меня «похоронить». Почему бы это и не сделать в назидание всем жителям города? Рассказывают же советские пропагандисты, что якобы на Западе люди умирают от нищеты (от голода, холода и т. д.), тогда как СССР — самая счастливая страна в мире.
А вот и еще одна, с одной стороны, очень трагичная весть. В июне 1983 года в психбольницу был помещен мой знакомый, инвалид, Василий Первушин из г. Новосибирска.
Во время следствия над ним, прокурор сказал родным В. Первушина: