19 июня я отправился в путь, пересек Дунай и вновь вступил на землю Болгарии. На этот раз я отправлялся в Добруджу, где и велись сейчас основные боевые действия. Еще в пути я узнал, что наш полк, украшение всей армии, отправился к городу Базарджик, в южной Добрудже, рядом с которым османы собрали восьмитысячный отряд.
24 июня я прибыл в полк, доложился Бакланову и встретился с папашей, которого давно не видел. Батяня при виде меня просто лучился от счастья.
- Арсений! Живой! Здоровый! - искренне радовался "родитель". - Уберегла богородица! А урядник Бирюков и все остальные казаки сгинули. Вот же судьба какая! Как говорится, человек предполагает, а бог располагает.
25 июня турки сдали нам Базарджик без боя. Это был милый провинциальный городок, состоящий из скопища глинобитных хат с с соломенными крышами.
Болгария - основной производитель розового масла. Меня это интересовало постольку, поскольку местные гончары и стеклодувы выпускали разнообразные небольшие емкости для этого ценного продукта. В русской армии мародерство строго запрещено, но я сумел, поигрывая кинжалом, вынудить одного торговца "подарить" мне три емкости, величиной с хороший кулак.
Будет основа для гранат. Внутрь я положил вощеной бумаги и аккуратно деревянной лопаткой, роняя со лба капли ледяного пота, переложил туда свой самодельный динамит из привезенного горшка. Вымоченную в растворе селитры конопляную веревку я привез с собой. Будет вместо фитиля. Маленькие фитили я приделал к горшкам, большой, тлеющий возьму с собой в бой, чтобы при нужде запаливать гранаты. Потому, что турки, собравшиеся рядом с городом, готовились дать нам решительный бой.
Последним штрихом, был приделанный к каждой гранате кожаный ремешок. Буду, раскручивая их, метать как "боло". Надо же чем-то заменить отсутствие у меня пистолетов.
Русская армия собрала здесь ударный кулак, состоящий из четырех тысяч воинов. У османов было где-то в два раза больше солдат, хотя половина из этого воинства составляли башибузуки.
И вот сегодня настал тот день и час, когда две армии будут сражаться за победу.
Наше дело - противодействие вражеской кавалерия. У неверных турок конница называется "спаги". Пестрое войско! Там всякой твари по паре. Курды, албанцы, боснийцы, отуреченные сербы и болгары, арабы, турки-"анадолу", ближневосточные туркмены, европейские татары. В своем большинстве - дикари, пришедшие из отдаленнейших провинций Османской империи, настоящие варвары.
Их блестящие кирасы и нагрудники, пестрые, тканые золотом головные уборы, белые чалмы и бурнусы и оружие, отделанное драгоценным серебром, делали из этих всадников самую блестящую конницу в мире. Красочные шелковые накидки развевались на ветру. Со стороны это выглядело как самый настоящий цветник на весеннем поле.
Эти всадники были вооружены в основном только копьями из коленчатого тростника, кривыми саблями и кинжалами. Огнестрельного оружия у них было мало - в основном кремневые пистолеты. Часто это была самая настоящая рухлядь. Сидя на лошадях, легких, как ветер, противники с криком носились по полю, словно радужное облако. Солнечные зайчики, пробивая облака поднятой пыли, блестели на обнаженных саблях или наконечниках копий.
А у нас - все единообразно, дисциплинированно и профессионально. И мы тоже имели пики. Солнечные блики зловеще играли на их стальных остриях. У меня еще вокруг левой руки, держащей пику поднятой, был обернут тлеющий фитиль. Соперники готовились к неизбежному столкновению.
Наш бравый полковник Петр Бакланов, окруженный ореолом доблести и героизма, выехал перед нами, в его глазах горел огонь. Осадив коня, он громко крикнул:
— Вперед, с Богом! Вперед! За Дон!
Эту команду повторили сотники.
Что же, как в песне поется: "Пусть ярость благородная, вскипает как волна! Идет война народная, Священная война!"
С страшным шумом склонился к конским шеям целый лес пик, и четыре сотни человек казачьей конницы, которая привыкла ломать все на пути, двинулись, подобно громадной грозовой туче, в бой. Обычно мы, врезаясь клином во вражескую армию, пробивали ее насквозь, в результате лихой, стремительной атаки.
Конница, как всегда, разгонялась постепенно, чтобы в нужный момент, обрушиться на врага всей своей неукротимой мощью. Прирожденные наездники, привычные к широким степным просторам, казаки являлись лучшей легкой кавалерией в мире.
Рысью двинулись с места наши эскадроны, стремясь держаться единой, плотной массой, стремя в стремя, и, сделав сотни две шагов, сотники скомандовали: «Вскачь!», а казаки, тигры степей, ответили криком: «Бей! Руби!» и наклонились к гривам.
Скоро наши лошади, разогнавшись, помчались во весь дух. Эта лавина вихрем мчащихся коней, степных рыцарей, склоненных пик была неудержима как необузданная стихия. Она неслась, как ураган, как бешеная волна, с грохотом, шумом. Болгарскую равнину огласил топот громыхающих копыт.
Земля стонала под нашей плотной тяжестью, и было очевидно, что если бы даже никто из казаков не ударит пикой, никто не вынет сабли, то одним своим натиском и тяжестью мы, как огромный таран должны свалить турецкую кавалерию с копыт долой, растоптать, уничтожить все перед собою, как свирепая буря ломает и опрокидывает деревья.
Мы с гиканьем и криками "ура" неслись вперед, навстречу смерти, в руках у нас было оружие и ветер играл гривами наших коней! Как здесь говорят: "Если в тридцать лет ты еще жив - ты не гусар!"
Но и турки неслись нам навстречу с дикой отвагой. Взывая к своему Аллаху.
— Гар! Гар! Гар! Братья, ударим за повелителя нашего султана! - раздавались воинственные кличи с противоположной стороны.
Смуглые бородатые лица, глаза, как у бешеных собак, свирепые взгляды из-под тюрбанов, высоких меховых шапок или старинных остроконечных шлемов, знамена с изображением полумесяца, - все пребывало тут. В полном комплекте.
Впереди у противников я заметил бородатого Мухаммед-хана, восседающего на огромном белом жеребце в окружении эмиров, словно на параде. Казалось, блеск сабель и вопли сражающихся были для него подобны скучным состязаниям по козлодранию. Я понял, что мне довелось увидеть лицо истинного властителя.
Вокруг Мухаммед-хана теснились его военачальники с ястребиными лицами — Кай Кедран, курд, Абдаллах-бег, Мирза-хан, Дост Саид, Ахмед Атабек, Али эль-Гор, бей Болбоссы, что расположена в Верхнем Египте, и Яр Акбар, косматый великан, перебежчик из Луристана, считавшийся самым сильным человеком в этой армии.
Кое-где в передовых рядах несущейся нам на встречу турок, нехристи, не выдержав открывающегося их взору страшного зрелища казачьей лавины, начали стрелять на скаку из пистолетов. Клубы порохового дыма отмечали места выстрелов. Хотя пистолет и был неточным оружием, но мы так стеснились и сгрудились, что некоторые пули попадали в цели. Естественно, что упавший всадник тут же рисковал погибнуть под копытами своих товарищей.
Я тоже не мешкал. Запалив фитиль, я раскрутил сбоку над головой за ремешок одну из гранат и оправил ее в полет, по высокой параболе. Граната взорвалась, не долетев до рядов неприятеля. Но все же последовавший взрыв несколько напугал лошадей, заставив их раздаться в сторону.
В железной монолитной стене вражеской кавалерии появилась трещина. Туда я и отправил остальные две гранаты. Взрывы! Бах-бах. Фонтаны огня, дыма, высокие гейзеры из искр и пыли. Лошади валятся, ломая ноги, всадники летят кувырком через голову. Стена из конников передо мной треснула, кони подались в обе стороны, масса стала рыхлой. Османы в этом месте не выдержали и расступились, рассеялись подобно водяным брызгам.
Теперь пришло время взяться за пику. Слава богу, что турки в стычке пиками пожиже моих земляков будут!
Удар! Столкновение армий, больших конных масс, где воины не думали ни о лошадях, ни о собственных жизнях, сопровождалось огромным шумом и ужасным грохотом! Все вокруг содрогнулось и затряслось, словно бы внезапно началось сильнейшее землетрясение.
Мы с казаками прорывались в ослабленном взрывами месте сквозь ряды врагов, действуя плечом к плечу, и, клянусь богом, за нами оставались лишь трупы!
Живая стена колеблется, гнется, распадается! Глухой треск ломающихся пик заглушает на мгновение все другие звуки, затем раздается лязг железа и удары, — словно это тысячи молотов ударяют о наковальню, — и стук, — словно это тысячи мясников опускают топоры на колоду, — крики, стоны, отдельные выстрелы из пистолетов, вой ужаса.
Турки и казаки смешавшись, клубятся в каком-то ужасном вихре; наступает резня, струится кровь, теплая, дымящаяся, наполняющая воздух сырым запахом.
Я пикой вынес из седла своего пышно разряженного противника, так что тот и пикнуть не успел. Турка понизило как букашку булавкой. Я увидел залитое кровью лицо с обезумевшими от ужаса глазами, и мусульманин с диким криком рухнул с коня на землю.
Моя пика намертво застряла в теле врага и я быстро выхватил шашку. Пошла лихая рубка! Копыта наших коней ступали по обезглавленным телам! Казаки жалили, как кобры. Ряды турок дрогнули и начали рассыпаться. Даже лошади, возбужденные резней, участвуют в борьбе, бросаются на неприятельских лошадей и яростно кусают их, пока всадники рубятся и крушат противников.
Мы - ломим! Орда подалась назад. Уже десять рядов турецкой кавалерии в пылу кровавой сечи превращены в груды тел, истоптанных копытами, исколотых пиками, изрубленных клинками. Но непримиримые мусульмане еще сражаются. Бешенство овладевает ими, смертью они дышат, шахидами стать жаждут.
Битва между тем достигла высшего накала.
Я упорно, раздавая молодецкие удары во все стороны, прорывался сквозь конную схватку, сквозь окружающий меня океан беснующейся стали и вздымающихся облаков пыли, прямиком к Мухаммед-хану.
- Мухаммед-хан, собака, я иду к тебе! - кричал я в запале сражения.
Вахмистр из моей полусотни следовал за мной по пятам, но свирепый Мирза-хан, пылая неугасимой ненавистью, одним ударом отрубил ему голову. В это время другие спутники турецкого эмира набросились скопом на меня.
Я заорал, как обезумевшая от крови пантера, и, встав в стременах, рубил направо и налево, как сумасшедший, не переставая ни на мгновение усердно работать своей длинной шашкой. За смертельным вихрем ее эскапад не мог уследить глаз человека.
Лязг клинков оглашал округу, и искры летели, как от наковальни. Моя жестокость, дикая свирепость, животная энергия и нечеловеческая сила все же вызволили меня из этого безнадежного на вид положения. При этом я убил трех командиров, в том числе Ахмеда Атабека.
Мухаммед-хан, не выдержав нашего натиска, сбежал. Пропал мой замечательный трофей! Но и остальные турецкие кавалеристы, заметив, что их командиры обратились в бегство, тоже теперь улепетывают во всю прыть. Османы бросились врассыпную, как стая птиц, спасая свои жизни.
Наша конница гналась за ними, а они, не находя временами свободного места для бегства, сбивались в плотную массу, за которой по пятам мчалась казачья кавалерия, оставляя за собой потоки крови. Идеальный полигон для резни!
Тут мчится обезумевшая лошадь, влача за собой окровавленный труп своего всадника; а там лошади, более человечные, чем люди, стараются не наступать на жертв этой ужасающей мясорубки. Я догнал храброго Дост Саида и так страшно ударил с потягом его шашкой по спине, что у того брызнул спинной мозг из разрубленного хребта и запачкал шелковый кафтан и серебряный пояс.