- Вас не слышу, вас не слышу... - передавали нам в эфир международным кодом. - Усильте питание...
А чем его усилить? Запасных батарей у нас ведь не было! Николай то звал, то слушал, то снова пробовал вызывать... А в ответ летело одно: "Вас не слышу..." Григорян чертыхнулся, сдернул с головы наушники и выключился: у него от злости аж лицо побагровело.
- Проклятая гора! Заколдованная гора! - ворчал он, доставая красиво вышитый кисет - подарок кубанских девушек. Жадно затягиваясь, Николай закурил.
Я сидел в стороне и не обращал на него никакого внимания. Зная вспыльчивый характер Григоряна, не торопился с разговором о неудавшейся связи, и стал выжидать, когда напарник приостынет, когда уляжется в нем негодование.
Выкурив одну цигарку, Николай тут же свернул другую, прикурил и, вспомнив, видимо, что не дал мне покурить, протянул цигарку.
- На, возьми, - сказал он, смущенно моргая. - Ты извини меня, друг... Это я виноват в срыве...
- Брось! Ничего срочного не было, и не надо об этом думать.
Николай с удивлением посмотрел на меня.
- Тебя это, что, не трогает?
- Почему не трогает? Еще как трогает! А что поделать? Наши волны где-то затухают, не доходят до Большой земли. Тут уж, Коля, не наша с тобой вина...
- А чья же? Небесной канцелярии? - Николай засмеялся. Но глаза у него не смеялись, да и губы только слегка растянулись. Потом он нахмурился, вышел из палатки, снял с деревьев антенну с противовесом, упаковал "Северок" и подсел ко мне.
- Объясни все-таки, почему нас не слышат.
- Видимо, у этой горы какие-то особенности. Поэтому и поглощаются излучающие радиоволны, - немного подумав, ответил я. - А ты заметил, что и сигналы Центра слабее, чем с восточной стороны? Так что никакого колдовства и волшебства тут нет.
Следующий сеанс связи проводили с той стороны горы. Обоюдная слышимость была хорошей. Хочется заметить: шестьсот восемьдесят девять дней и ночей проработали мы в тылу врага, но с таким явлением природы столкнулись лишь однажды!
И снова мы получили радиограмму, где штаб фронта интересовался Клейстом, просил уточнить цели его визита в Крым, рекомендовал установить за ним наблюдение.
С тех пор почти каждый день летели от нас на Большую землю радиограммы о фельдмаршале. Передали о его выезде в Феодосию, в Севастополь, на Перекоп, об инспекторских проверках в Керчи, в Феодосии. А разведчики приносили все новые и новые данные о Клейсте...
* * *
Через несколько дней мы вернулись в свой старый лагерь на высоту 1025. Связь больше не прерывалась. Наш "Северок" вел себя безупречно.
26
В утреннем сеансе связи 18 сентября 1942 года мы получили радиограмму, в которой сообщалось о сброшенных на парашютах боеприпасах, медикаментах, взрывчатке, продовольствии и радиобатареях. Радости нашей не было конца! Наконец-то заменим подсевшие батареи, и тогда увеличится мощность нашей станции.
Но рано мы радовались. Батарей не было. Обычно накануне предупреждали о выброске, о сигналах, о количестве парашютов, о месте их сбора... А тут вдруг сброшены парашюты, и все. Но сколько?
В девять утра вышла первая поисковая группа. За весь день было найдено девять парашютов с боеприпасами и продовольствием. Батарей там не было. Вечером Большая земля радировала, что прошлой ночью сброшено тринадцать парашютов. Значит, четыре еще не найдены. Где же они?
На другой день я ушел с поисковой группой. Рядом со мной все время двигался Алексей Ваднев, ни на шаг не отпускал меня от себя. Когда садились отдыхать, он ворчал:
- Ну и сковал ты меня, парень... Надо же было привязаться к нам! Что, боишься, не принесем твои батареи? Да разве мы не знаем, что они нужнее, чем сухари?
- Все правильно говоришь, Леша. Но мне хочется самому походить, поискать. Понимаешь, самому!
- Самому, - сердился Ваднев. - Ходи тут с тобой и охраняй, как какую важную персону...
Я засмеялся:
- А ты не охраняй! Не маленький. Видишь, рации и документации у меня нет. Значит, в данное время я такой же, как все. И охранять меня ни к чему.
- Знаешь что, парень, - строго посмотрел на меня Ваднев, - расскажи эту басенку своим внукам! Мне приказали.
Разговор наш прервал какой-то странный звук. Алексей замолчал. Я посмотрел на него, он на меня. Звук повторился снова: громче, ближе. А потом из зарослей вышла огромная черная птица. Она выглядела неуклюже: крылья волочились, почти голая шея с крупной головой была вытянута вперед. Так и казалось: сейчас набросится.
Мы с Вадневым переглянулись. Ни я, ни он такую птицу в жизни не видели. Птица-великан, с крючкообразным клювом. Видать, хищная...
В трех-четырех шагах от нас птица остановилась и уставилась своими крупными, немигающими круглыми глазами. Полностью она еще не оперилась: на крыльях и шее рос бурый пух. Явно птенец еще, но раза в два больше гуся или индейки. Летать, наверное, не умеет, иначе не был бы здесь.
Несколько минут стояли мы и рассматривали эту редкостную птицу. Потом Ваднев порылся в своем вещмешке, отыскал кусочек конского мяса и, надев на палочку, сунул птенцу.
- Бери! Чего же ты? Голоден, наверное, - сказал он.
Птенец несмело и осторожно приблизился к протянутому куску и схватил мясо крючковатым клювом. Ни на секунду он не спускал с нас глаз, будто боялся, что отнимем добычу. Захватив когтистыми лапами кусочек мяса, он с жадностью принялся его рвать.
Оказалось, Вадневу рассказывал однажды работник заповедника о черных грифах, которые гнездятся на горе Черной и Чатыр-Даге. Судя по всему, это и был черный гриф.
Птенец быстро расправился с мясом и вопрошающе смотрел на нас, будто просил еще. Но ни у меня, ни у Алексея больше ничего не было с собой.
Ваднев попытался поймать птенца, но тот не дался. Своими огромными, почти двухметрового размаха, крыльями он бил нас по рукам и норовил клюнуть крючковатым носом.
- Ну драчун! И это в благодарность? - укорил птицу Ваднев. - Ладно, гуляй... Не трону!
Мы поднялись на вершину горы. Над самым оврагом, как бы отбившись от всех, стояли две старых высоких сосны, их ветки туго переплелись. На самой макушке Алексей увидел огромное гнездо. Подошли ближе, но подобраться к гнезду не решились: высоко в небе парила темным пятном какая-то птица. Возможно, кто-то из родителей птенца...
Мы с Вадневым нашли один парашют с сухарями. Поисковая группа принесла два - с боеприпасами. А батарей по-прежнему не было. Тринадцатый парашют обнаружил лишь на шестой день. Ну теперь мы живем!
* * *
Разведчики принесли очень важные сведения. В районе Перекопа немцы сооружают мощные укрепления по плану фельдмаршала Клейста. Значит, собираются обороняться со стороны Перекопа и Сиваша... Это нас радовало: немцы чувствуют себя неустойчиво.
Но сводки Совинформбюро были по-прежнему неутешительны. Наши войска на Северном Кавказе снова оставили несколько населенных пунктов... В районе Сталинграда идут ожесточенные бои...
Штаб фронта просил командование района усилить диверсии на железной дороге. В связи с этим несколько ночей подряд летчики Фадеев и Калмыков доставляли нам на своих "уточках" мины, взрывчатку, медикаменты, продовольствие, а также газеты, письма.
Было письмо и нам с Николаем от начальника разведотдела Северо-Кавказского фронта, который сообщал, что мы представлены к правительственным наградам, говорил, чтобы крепились, что недалеко то время, когда Крым будет очищен от захватчиков.
Да, хотя фронт и отодвигался все дальше на восток, мы глубоко верили, что победа все равно будет за нами. Но до того заветного дня оставались еще бесконечные версты голодных, тревожных и кровавых боевых будней.
27
Незаметно подкралась осень. Буйно-зеленые кроны дуба и клена окрасились красной медью и упорно выдерживали порывы резкого ветра. Ели и красногрудые сосны по-прежнему стояли в нарядном сарафане.