- Не стрелять, ребята! Живыми взять! - негромко приказал Иванов.
От машины полыхнул огонек. Саша качнулся, почувствовав, как ему обожгло руку, но удержался на ногах. Катадзе и Мовшев, подкравшись к машине, обезоружили немецкого офицера и волоком потащили его к Иванову. Машину уже лизали огненные языки...
Иванов был ранен в левую руку немного ниже плеча. Пуля прошла навылет, не задев кость. Руку наскоро перевязали, наложили жгут и двинулись к лесу.
Пленного офицера пришлось буквально тащить за собой силком. Он упирался, не желая идти по хлюпкой грязи: на нем был новый мундир, лакированные, с высокими голенищами сапоги. Катадзе подталкивал его и сердито ворчал:
- Давай пошевеливайся... Живее топай! Нянчиться не буду - некогда...
Вскоре достигли опушки леса, опасность осталась позади. Присели отдохнуть. А в это время далеко-далеко, в стороне Сейтлера, раздался глухой взрыв. Подрывники весело заулыбались. А Мовшев даже обнял Катадзе и негромко крикнул:
- Ура! Это наша сработала!
Пока отдыхали, Катадзе с трудом добился у пленного, куда направлялась машина и с какой целью. Оказалось, в ней был убит штурмбаннфюрер СС, ехавший в Керчь с секретным пакетом командующего 11-й немецкой армией теперь уже генерала Матенклотта.
- Эх ты, черт подери, - расстроился Иванов. - Как же это мы? Из-за меня, из-за ранения...
- Машину я осматривал, - сказал Мовшев, - и никакого портфеля не видел. Забрал у убитого бумажник и пистолет. А больше у него ничего не было.
Пленный был сопровождающим штурмбаннфюрера. Он мог разговаривать по-русски, правда сильно коверкая слова. Зато все понимал, о чем говорили ребята. И когда речь зашла о нем, залебезил:
- Я буду говориль, все говориль... Не упивайт... Я все говориль...
- Да не устраивай панихиду! - бросил ему Катадзе. - Так или иначе расскажешь. Куда ты денешься?
- Да, да, все говориль... Все!
- Жидковат, стерва. Совсем жидковат наш унтерштурмфюрер...
- Хитрит, - брезгливо заметил Иванов. - Изворачивается.
После отдыха долго шли лесом, изредка тихонько переговариваясь. Шли бодро, весело.
Вот и источник, где партизаны обычно делали привал. Из-за камней выбивался, журчал и струился родничок. Придешь, бывало, к нему, упадешь на колени перед этим крохотным оконцем, огороженным камнями, зачерпнешь горсть-другую хрустальной влаги, и ты свеж и бодр.
Меня всегда удивляла целебная сила этого маленького волшебника. Сколько партизан к нему приходило, и со всеми он щедро делился своей студеной влагой. Уходили от него все в каком-то приподнятом настроении и будто помолодевшие.
Подрывники, утолив жажду, сидели у костра, сушили одежду. Пленный достал серебряный портсигар, не спеша помял сигарету, закурил.
- Нехорошо так, господин унтер, нехорошо. Сам закурил, а мы, думаешь, не хотим? Давай папиросы! - строго сказал Катадзе.
В глазах фашиста полыхнули страх и плохо скрываемая ненависть. Спрятав в нагрудный карман портсигар, он затравленным волком поглядывал то на одного партизана, то на другого, ища защиты.
- Давай, давай папиросы! - требовал Катадзе. - Ну и жмот...
Тогда немец достал одну сигарету и протянул ее Катадзе, а портсигар снова спрятал в карман.
- Ты что? Всем давай! Мне, ему, ему, - указывал Мовшев рукой на товарищей. - Мы все хотим курить.
Но гитлеровец, видимо, и не думал угощать остальных. Тогда Мовшев не выдержал и забрал у него портсигар.
- Жадоба ты, фриц, - сказал он и дал каждому по сигарете. - О, братцы, а вещица-то у него именная! С гравировочкой!
Когда все закурили, Мовшев вернул портсигар пленному. Тот схватил его, повертел, словно, убеждаясь, что это - то самое, и быстро сунул в карман. Все засмеялись.
Просушив одежду, подкрепившись последним запасом конины, подрывники двинулись дальше. Саша шел впереди твердой, уверенной походкой. За ним Мовшев, потом - остальные. Омытые дождем деревья раскачивал ветер. Разлитый между гор туман рассеивался. На востоке занималась заря.
С восходом солнца группа добралась до партизанского лагеря. Пленного офицера передали начальнику особого отдела, а сами завалились спать. Врач Митлер перевязал Иванову рану и отвел его в партизанский госпиталь. Ночью самолетом пленный офицер был отправлен на Большую землю.
В два часа ночи я принимал сводку Совинформбюро. Николай спал. Вдруг приоткрылся полог, и вошел Алексей Ваднев. Улыбаясь, он кивнул мне и, присев к тлевшему костру, закурил. Когда я закончил принимать сводку, Алексей достал из своей полевой сумки засургученный пакет.
- Вот, парень, Яша тебе привез. А ребята несут батареи.
- На батареи просто везет, - откликнулся я.
Пакет был из штаба фронта. Писал заместитель начальника разведотдела Северо-Кавказского фронта подполковник Кочегаров. Копия у меня сохранилась, и я позволю привести письмо полностью:
"Здравствуйте, дорогие товарищи: Выскубов, Григорян, Шишкин, Фокин, Воробьев... Шлю вам свой большевистский привет. Желаю сил и здоровья для уничтожения всей нечисти, которая оскверняет нашу Родину.
О ваших делах я кое-что знаю. Вы сделали много для Родины, и я надеюсь, что вы еще сделаете больше. Вместе с вами будем уничтожать врага до последнего солдата.
Я верю вам, что хочется драться, хочется делать еще больше, чтобы скорей освободить наш народ из когтей проклятого фашизма. Но не забывайте, что, находясь в Крыму, вы тоже делаете большое дело. И если вы пока не можете активно истреблять врага, то не забывайте, что наша работа отнюдь не меньше, а в несколько раз больше. Своей работой .радистов вы даете возможность бить врага не единицами, а десятками и сотнями: уничтожать его запасы продовольствия и боеприпасов. Ваша профессия почетная и необходимая в Отечественной войне. Больше того, радиосвязь необходима нам сейчас, как воздух.
Мы готовим вам смену, и вы ее получите...
До скорой встречи! Больше терпения! Не думайте, что Родина вас забыла. Помним и всегда с вами.
Жму вам всем крепко руки и обнимаю всех вас.
С командирским приветом подполковник
Кочегаров.
27 сентября 1942 года".
На следующее утро это письмо читали всем оставшимся в живых парашютистам. Десантников уже было всего ничего! Смотрел я на ребят, на их худые задубелые лица, и мне казалось, что людей этих не устрашат ни голод, ни холод, ни кровопролитные бои.
Письмо читал Саша Иванов, и все слушали его затаив дыхание. Несмотря на то, что адресовалось оно радистам, причастными к нему были все парашютисты: все ведь работали от разведотдела.
Саша читал, а кругом было тихо. Пахло сосной, грибами, какими-то неизвестными для меня травами... От речушки приятно тянуло студеностью... Все было так мирно!
* * *
29 октября 1942 года на партизанском аэродроме впервые приземлился тяжелый самолет ТБ-3. Правда, при посадке он наскочил на камень, и на правом колесе сорвало покрышку. Поэтому машина стояла накренившись, и партизаны, приготовившиеся к отправке на Большую землю, не решались садиться в самолет.
Но размышлять было некогда - могли нагрянуть каратели, и командир корабля Георгий Васильевич Помазков стал торопить с посадкой.