И это означает, друг мой, что ты по уши в дерьме.
— Ты ощущаешься так хорошо, — шепчет она тем сексуальным, хриплым голосом, который использует только тогда, когда я глубоко погружаюсь в нее. Никогда в другое время, только когда мы вот так вдвоем. Как единое целое. Когда мой член в ее киске, кожа к коже, и наши сердца бьются в унисон. Я двигаю бедрами, углубляя свое проникновение, и Люси с самым сладким стоном, который когда-либо слышал, закрывает глаза.
— Детка, я могу заниматься этим всю ночь, — говорю я ей, она неистово кивает, отчего ее волосы рассыпаются по моей подушке темным, волнистым облаком вокруг ее очень красивого личика.
Наклоняюсь и целую эти неотразимые губы, проникая между ними языком. Она легко открывается мне, язык встречается с моим, и я медленно начинаю двигаться. Внутрь и обратно, бархатные объятия ее внутренних стенок так хороши. Охренительно хороши. Я обливаюсь потом. Мозг пуст, в нем нет ничего, кроме честолюбивого намерения заставить ее кончить.
Сильно.
— О, Люс, — выдыхаю я, когда она обхватывает своими сексуальными ногами мою талию, подталкивая глубже в себя. Она цепляется за меня, сжимая руки вокруг моей шеи. Она держится изо всех сил, прильнув ко мне, пока я ускоряю движения, трахая ее. Внутрь. Обратно. Погружаясь в жар ее гостеприимного тела. Снова и снова, и снова.
— Гейб… — Ее голос — едва слышный шепот, я наклоняюсь и целую ее щеку, подбородок, шею, рот. Она откидывает голову назад, и я протягиваю руку между нами, лаская ее грудь, проводя пальцем по краю лифчика, по ложбинке между грудями, прежде чем наклонить голову и поцеловать ее там, проводя языком по узкой впадинке между грудями. Она восхитительна на вкус.
Она потрясающая.
Никогда не хотел девушку сильнее, никогда не чувствовал потребности быть с девушкой снова, как с Люси. Быть с ней вот так… что-то значит. Что именно, точно не знаю.
Моим чувствам нет предела. Не могу думать. Не могу сосредоточиться ни на чем, кроме нее. И себя. И нас вместе. Наконец-то. О чем я мечтал с тех пор, как увидел ее на лекции. Черт, да с тех пор, как расстался с ней в Санта-Барбаре. Теперь, когда она подо мной, мой член внутри нее, и наши тела соединены, все прежние сожаления, что я оставил ее, исчезают в одно мгновение.
— Детка. — Остановившись, провожу рукой вниз по ее животу, по волоскам на лобке, к клитору, касаясь его большим пальцем и заставляя ее задыхаться. — Я хочу, чтобы ты кончила.
— Н-не останавливайся, — выдыхает она, и кажется, как и я, не в состоянии справиться с чувствами. Снова дотрагиваюсь до ее клитора, на этот раз сильнее. — Да. Боже, именно так.
Я снова начинаю двигаться в ней, мой контроль ускользает, но мне все равно. Я двигаюсь быстрее, погружаясь глубже, так глубоко, как только могу, и чувствую, как она вздрагивает вокруг моего члена. Ее киска такая влажная, клитор набух, а бедра плотно сжимаются вокруг моих бедер. Мы двигаемся так быстро, что мое дыхание учащается, грудь болит, яйца подтягиваются к телу. Не верится, что вот-вот снова кончу, и так скоро. Надеюсь, она близко. Боже, надеюсь, что она кончит раньше меня, потому что больше не могу сдерживаться…
— О-о… — Мягкий, чудесный звук срывается с ее губ как раз перед тем, как я чувствую, как ее киска крепко сжимает мой член, снова и снова. Она стонет, уткнувшись лицом мне в плечо, и мой палец скользит по ее клитору. Я тянусь к ее бедрам и крепко держу, когда начинаю жестко входить, потому что хочу почувствовать. Почувствовать свой оргазм, в то время как она тоже кончает. Я хочу, чтобы она отправила меня через край, и я мог присоединиться к ней.
Удивительно, но от моего освобождения я в такой эйфории, что даже начинаю стонать. Я кончаю в нее, от ощущения ее горячих стенок, сжимающихся вокруг моего члена, полностью теряю самообладание. Несколько долгих, затянувшихся минут мы оба содрогаемся и дрожим, пока, наконец, не падаю на нее сверху, уперев руки по обе стороны ее головы, чтобы не придавить Люси своим весом.
— Гейб. — Она снова гладит меня по спине, и от этого нежного прикосновения по мне пробегает еще одна легкая дрожь. — Кажется… мы не предохранялись.
Я поднимаю голову и смотрю на нее, сильно хмурясь, пытаясь сосредоточиться. Без презерватива? Клянусь, он был. Мне казалось, что я взял один, положил его на тумбочку и…
Мой взгляд останавливается на резинке, все еще в обертке, лежащей на прикроватном столике, как я и помнил. Может, я и подумал о презервативе, но использовал ли я эту чертову штуку?
Проклятье. Нет.
Люси
— Эй. — Я касаюсь его щеки, заставляя посмотреть на меня сверху вниз. Он все еще во мне, я чувствую, как он быстро смягчается, и мне интересно, не связано ли это с тем, что он только что понял, что мы не использовали защиту. — Все нормально. Я чиста.
Гейб резко выдыхает и опускает голову, его волосы падают вперед. Поднимаю руку, чтобы убрать их с его лица, наслаждаясь тем, как мягкие пряди прилипают к моим пальцам.
— Я-я совсем забыл, Люс. А я никогда не забываю.
— Все хорошо. Правда. Как ты, хм, знаешь, я никогда не была ни с кем другим. — На сей раз, это хорошо, ведь так? По крайней мере, я не заразна.
Он закрывает глаза и качает головой.
— Я никогда не забывал про презерватив.
— Тогда все в порядке, — настаиваю я, стараясь говорить как можно спокойнее. Он ощущался так удивительно внутри меня, без каких-либо барьеров между нами. Я могла бы привыкнуть к этому очень быстро.
Он открывает глаза, его ярко-голубые глаза встречаются с моими.
— Но ты можешь забеременеть.
О. Дерьмо. Я даже не подумала об этом, а ведь первое, о чем должна бы была волноваться, — это как не забеременеть. Это всегда было моим самым большим страхом, худшим страхом моей мамы, и теперь, возможно, он сбудется. Тем не менее, у меня совершенно вылетело из головы, что такое может случиться.
Я определенно лишилась рассудка.
— У меня недавно были месячные, — успокаиваю я его. Неделю назад? Две недели? Если они были две недели назад, это опасно. Одну неделю — все будет в порядке.
Надеюсь.
Боже, не знаю. Я не новичок в таких вещах, но никогда не обращала особого внимания на свой цикл, а только раздражалась, когда они начинались в неподходящее время. То есть почти каждый раз. У меня довольно регулярные месячные. У меня обычные нормальные месячные. Сейчас нет таких сильных спазмов, как в детстве. И раньше, когда мы с Гейбом занимались сексом, мы всегда пользовались презервативом. Я чувствовала себя в безопасности. И все еще чувствую себя в безопасности.
Наверное, это глупо и наивно, но ничего не могу поделать с собой. Я думаю, нам ничего не грозит. Если достаточно сильно в это верить, это станет правдой, верно?
О, мой бог. Мне что, десять лет?
— У нас все будет хорошо. Я совершенно уверена, что сейчас у меня нет овуляции, — подбадриваю я его, когда он все еще молчит. Так почему же это мне надо быть уверенной, что с ним все в порядке? Если я залетела, то толстой, беременной и несчастной будет не он, а я. Потому что, если забеременею, то аборт делать не стану. Это противоречит моим убеждениям. Я никого не осуждаю, так как считаю, что у женщины есть выбор, и я бы предпочла иметь этого ребенка.
Однозначно.
Плечи Гейба опускаются с видимым облегчением.
— Хорошо. Это ведь хорошо, верно?
— Да. Безусловно хорошо. — Я киваю, чертовски надеясь, что это означает — нам ничего не грозит. Мы должны быть в безопасности. Я не готова к ребенку, а уж Гейб и подавно. Я даже не уверена, что он готов к обязательствам, не говоря уже о долбаном ребенке. — У нас все хорошо. — Я снова провожу пальцами по его волосам и поднимаю голову, надеясь, что он поймет мой намек.
И он понимает, легко целуя, его влажные губы такие теплые и мягкие, что я плавлюсь изнутри. Я вздыхаю, когда он отстраняется и выходит из моего тела, перекатывается на бок, обхватив меня и прижав к себе. Теплая жидкость вытекает из меня, я напрягаюсь, осознание того, что только что произошло, ударяет меня в полную силу.
Гейб кончил в меня. А я, глупая, даже не заметила, что он забыл надеть презерватив. Как я могла быть настолько безответственной? Наверное, была под влиянием момента, старейшее оправдание в мире. Если бы об этом узнала мама, она бы отвесила мне хороший подзатыльник и назвала тупицей.
А она ни разу в жизни не называла меня тупицей. Никогда. В моем доме это слово было ругательством, всегда. У меня бывали неприятности, стоило мне произнести его. Мама довольно быстро избавила меня от этой привычки.
— Прости, — шепчет он мне в лоб, губами касаясь моей кожи. Он держит меня за талию, распластав большую ладонь по моей спине. То, как он обнимает меня, успокаивает, но мысли — в полном смятении. — Я облажался, мне жаль.
— Все будет хорошо, — говорю я ему, гадая, кого пытаюсь успокоить больше, его или себя. — Я тоже не должна была забывать. Мы оба ответственны, так что не вини только себя.
Он на мгновение замолкает, став таким тихим и неподвижным, что начинаю гадать, не заснул ли он, но тут снова слышу его голос:
— Я слишком увлекся.
— Слишком увлекся чем? — Провожу пальцами по его груди, касаясь светлой поросли, растущей между его грудными мышцами. У него самое потрясающее мужское тело, которое когда-либо видела. Несмотря на мое беспокойство, несмотря на мое разочарование из-за того, что только что произошло, меня все еще тянет к нему, я не могу перестать касаться его тела. Я хочу и дальше прикасаться к нему. Я позволю ему делать со мной все, что он захочет, несмотря на наш грандиозный провал.