9 мая 1945 года полк вылетел в Быдгощ. Здесь была проведена реорганизация полка, а также обновлена его материальная часть. После реорганизации он постоянно базируется на аэродроме в Модлине.
Танки под Варкой
Уже целую неделю гитлеровцы методически обстреливали из дальнобойного орудия, тщательно замаскированного и скрытого где-то в лесу на левом берегу Вислы, скорее всего в окрестностях Варки, наши аэродромы в Гарволине и Желехуве и железную дорогу между городами Миньск-Мазовецки и Демблин. Снаряды с каждым днем ложились все точнее, все больше было потерь в людях, особенно в районе Миньска. Обстрелы затрудняли работу обоих аэродромов. С этим надо было кончать.
1 сентября 1944 года в 14.00 с аэродрома в Задыбе-Старе поднялось звено штурмовиков в сопровождении четверки истребителей. Нужно было найти и уничтожить это орудие, которое, как предполагали, было установлено на железнодорожной платформе и совершало маневр по дороге, проходящей параллельно Висле.
Сидя в кабине своего "яка", хорунжий Човницкий время от времени поглядывал на землю, по которой стремительно скользили четыре распростертые тени "илов" 3-го штурмового полка. Вел звено Герой Советского Союза поручник Китаев. Опытный летчик, всегда пренебрегавший опасностью, он как будто был уверен, что из любой переделки выйдет целым и невредимым. Недаром про него говорили, что его и пуля не берет.
Горбатые "илы", прозванные немцами "черной смертью", идут тесным строем и поблескивают на солнце выпуклыми стеклами своих кабин. Над ними самолет подполковника Талдыкина, который летит в паре с хорунжим Габисом, а еще выше, метрах в двухстах правее, - хорунжий Човницкий в паре с поручником Баевым. Човницкий должен прикрывать Баева в случае внезапной атаки. Легко сказать прикрывать Баева. Ведь Баев - опытный воздушный ас, хотя ему двадцать шесть лет и он старше Човницкого всего лишь на пять лет! Он уже совершил немало боевых вылетов, а молоденький летчик летит с ним в паре на первое в своей жизни боевое задание.
Човницкий всматривается в небо. Тонкий слой облаков с частыми голубыми просветами тянется на высоте 2500 метров. Солнечные лучи, словно через кружевной занавес, проникают сквозь облака и рассеиваются в слегка прозрачной, почти опаловой туманной дали. Солнце совсем не светит, но в его лучах расстояние скрадывается и контуры предметов расплываются в мутноватой дымке. В этом рассеянном свете светло-серые силуэты истребителей противника легко могут ускользнуть от внимания летчика.
Но фашистские самолеты теперь редко появляются в воздухе, поэтому встреча с ними вряд ли состоится. Зато их противовоздушная оборона по-прежнему действует довольно четко.
Внизу, на перепаханной бомбами и снарядами земле, тянется линия железной дороги, видны полусгоревшие развалины станции Ласкажев. А впереди, вся в солнечных бликах, сверкает Висла. Штурмовики делают плавный разворот небольшое изменение курса вправо. Вслед за ним.и послушно поворачивает пара подполковника Талдыкина, затем - Баева.
Вдруг из-за строений, из траншей на левом берегу и с опушки леса вслед самолетам понеслись розовые и зеленоватые бусинки, огненные строчки.
До сознания молодого летчика только теперь доходит: огонь зенитных батарей! Човницкий внезапно осознает, что это снаряды, что достаточно даже одного из "их, чтобы остановить мотор, зажечь баки, убить...
- Внимание, Човницкий!
Это Баев предостерегает его по радио. Машина ведущего, слегка накренившись, скользит вниз, а затем резко взмывает вверх. В том месте, где секунду назад был самолет Баева, расцветают облака разрывов.
С земли снова срывается огненный рой и устремляется вверх.
Човницкий тут же бросает самолет на крыло, вниз... вверх! Инстинкт действует быстрее, чем разум. Снаряды проносятся мимо.
- Молодец! - слышен в наушниках спокойный голос Баева. - Теперь понятно?
- Ну, это еще не так страшно, - говорит Човницкий. Говорит то, что действительно сейчас думает. И мысленно добавляет: "Прежде всего осмотрительность".
Они пролетают над Вислой, снижаются с небольшим отклонением к югу, и первая пара истребителей отделяется от группы еще больше влево: начинается поиск. Они летят между Магнушевом и Грабувом, потом дальше, на восток, вплоть до берегов Пилицы, и снова на юг и на север, заходя даже за Варку.
Тут и там видны многочисленные железнодорожные ветки и тупики, разбегающиеся по обе стороны от основной железнодорожной магистрали. Они ныряют в лес и там исчезают. И невозможно увидеть, что делается там, под раскидистыми кронами старых деревьев.
Самолеты еще раз поворачивают от Хынува и Дрвалева на юг, снижаются до четырехсотметровой высоты. Летчики пристально всматриваются в зеленый ковер леса, тянущегося по обе стороны железной дороги до самого Радома, в еле заметные нити лесных дорог и просек. Их взгляд как бы процеживает частую мелкую стежку железнодорожных шпал и задерживается на каждом подозрительном предмете. Они ищут...
Но даже с этой опасно малой высоты нельзя увидеть всего, что скрывает лес. И вдруг откуда-то из густого ельника, а возможно и с опушки соснового леса, где, казалось, ничего подозрительного быть не может, заговорили крупнокалиберные пулеметы, ударили зенитки. Огонь прекратился так же внезапно, как и начался. И снова все спокойно.
По шоссе, ведущему на Козенице, лениво клубится пыль. Бурым туманом поднимается она над деревьями, стелется между ними и резко обрывается сразу же за мостом через Радомку. Дальше шоссе поворачивает влево и взбирается на небольшую возвышенность. А железная дорога отклоняется вправо и уходит от шоссе.
И как раз в тот момент, когда первая пара истребителей пролетает над речкой, с земли открывают шквальный огонь зенитки. Это уже не беспорядочный, а плотный заградительный огонь многих батарей, подчиненных, по-видимому, одному опытному командиру.
Острый взгляд Човницкого быстро находит на земле причину столь яростного обстрела: на обоих берегах Радомки, слева и справа от шоссе, большое скопление танков. Вот почему гитлеровцы так упорно не желали пропустить наши самолеты! В ту же минуту в наушниках раздаются голоса Баева и Талдыкина:
- Внимание! Танки!
- Танки в лесу у реки!
Уже было заговорили пушки одного из "илов", ударили по танкам, но в это время поручник Китаев, дав полный газ, стал быстро уходить на юг. За мим, подчиняясь команде, один за другим последовали остальные три "ила". За штурмовиками, как на невидимом буксире, - "яки". Машины вытягиваются в длинную цепочку, чем-то похожую на огромного сказочного дракона, расчлененного на части.
Китаев снова делает разворот, пролетает над шоссе и приближается к реке, где притаились вражеские танки. Семь частей расчлененного дракона следуют за "им с равными интервалами.
Внезапно "ил" Китаева стремительно понесся к земле. Началось! "Черная смерть" мчится прямо на устремленные на нее жерла пушек. И вот уже из-под крыльев скользнули реактивные снаряды. Заговорили пушки штурмовика, зачастили, захлебываясь, пулеметы.
В тот же миг с земли бешено загрохотали зенитки. В сплошном облаке разрывов штурмовик, словно огромный снаряд, с нарастающим ревом мчался навстречу огненному потоку. Казалось, он вот-вот пробьет густые кроны деревьев и врежется в землю.
Но нет! Вот, почти задевая макушки деревьев, машина взмывает вверх. За первым, наметив цель, яростно устремляется вниз второй штурмовик.
И снова в последние доли секунды, буквально в десяти метрах над деревьями, следующий штурмовик, выпустив реактивные снаряды, уходит в сторону. То же повторяет четвертый.
Шквальный огонь с земли слабеет с каждой минутой. Вот уже видны только отдельные вспышки. Вот уже сквозь густые кроны деревьев пробивается багрово-красное пламя.
Теперь устремляется к земле "як" подполковника Талдыкина. От торопливой дроби его пушек затрепетали верхушки сосен, уже дымится земля и вспыхивает пламя новых пожаров.
Длинной очередью хорунжий Габис опережает уцелевшие танки, пытавшиеся открыть огонь по самолетам.
Хорунжий Човницкий зорко следит, не появятся ли фашистские самолеты. Но в воздухе ни одной чужой машины. Командир звена "илов" быстро сокращает интервал между самолетами, а Баев уже ныряет на своем "яке", нажимая на гашетку. Над лесом все выше и выше поднимается черный столб дыма.
"Легче будет прицеливаться", - дума.ет Човницкий, глядя на столб дыма. Но вот и его очередь. Вниз! Машина послушно опускает нос и со свистом набирает скорость: гудит антенна, вибрирует корпус. На какую-то долю секунды Човницкий видит набирающий высоту самолет Баева и тут же нажимает на обе гашетки. От выстрелов "як" весь дрожит. В грохоте очередей можно различить торопливый басок пушки и звонкую трель пулемета. Сквозь кроны деревьев уже видны серые корпуса танков. "По ним! - думает Човницкий. - По ним!" И в ту же минуту о,н замечает, что земля совсем близко: срезанные рыжеватые стволы сосен, зеленые ветки. Даже коричневые шишки быстро растут в глазах, мчатся прямо в рамку прицела и вот-вот расплющатся в ней при столкновении.
Ручку на себя! Хорунжий инстинктивно тянет ручку, опережая мысль о маневре. "Як" послушен и ловок, он, как буря, проносится над самыми верхушками деревьев и взмывает вверх. Човиицкий с облегчением вздыхает: "Пронесло!"
В это время "илы" снова атакуют, выпуская последние реактивные снаряды. Вслед за ними - истребители. Теперь Човницкий стреляет уже экономнее. Надо на всякий случай оставить кое-какой запас: и на обратном пути штурмовики не должны оставаться без прикрытия.
Возвращение домой проходит спокойно, если не считать обстрела над немецкими позициями в районе Свежа. Огонь, открытый гитлеровцами, совсем слабый, совершенно не стоящий внимания. Бронированные "илы" даже не меняют курса; истребители, летящие по сторонам и выше их, сманеврировав, легко уходят из зоны огня.
Вот уже и Желехув. Издалека видно сизо-зеленое поле аэродрома в Задыбе-Старе. Зайдя против ветра, самолеты один за другим, идут на посадку.
Задание выполнено.
Патрульный полет над Варшавой
24 сентября 1944 года в 12.00 с аэродрома в Задыбе-Старе поднялось звено истребителей под командой майора Вихеркевича. Летели попарно - майор Вихеркевич с подпоручником Подгурским и подпоручник Поручничак с подпоручником Лобецким. Летчики должны были патрулировать над Варшавой и вести борьбу с вражескими самолетами, обстреливавшими и бомбившими позиции повстанцев.
- Это был мой шестой боевой вылет, - рассказывает мне Вихеркевич (теперь он уже полковник). - Всего лишь шестой, так как в сентябре тридцать девятого... вы ведь сами знаете, летать было не на чем.
Да, я знаю об этом. Горсточку польских летчиков, которые имели возможность летать в первые дни войны, сражаться с врагом, все считали счастливчиками. Вихеркевич, тогда еще поручник, не относился к числу этих "избранников судьбы". Я встретил его во время нашего отступления из Демблина, - кажется, под Коцком, а может, и под Влодавой или Красныставом, когда уже не было никаких сомнений в том, что мы разбиты. Он выполнял какое-то задание по эвакуации и старался выполнить его как можно лучше и добросовестнее.
Сегодня, вспоминая прошлое, мы оба видим, каким ненужным и нелепым было это поручение; но в то время оно казалось нам важным и ответственным. Именно чувство ответственности заставило тогда поручника Вихеркевича остаться в тылу. Он считал, что должен во что бы то ни стало выполнить приказ. 1939 год разлучил нас с Вихеркевичем. И только сейчас, в Модлине, я наконец снова встретил его, уже как командира полка "Варшава". Мы вспомнили нашу давнюю мимолетную встречу в дни сентябрьской катастрофы.
О своей судьбе он рассказал мне в нескольких словах, сжато и без излишних лирических отступлений.
Когда я спросил его о патрульном полете над пылающей Варшавой, Вихеркевич посмотрел на меня с улыбкой: