- Непонятно, товарищ лейтенант, - недоуменно развел руками Патраков.
- Сейчас объясню. Камушек потому, что бросает тень на методику обучения наших летчиков стрельбе. Давайте подумаем: всегда ли мы учитываем возможность противодействия противника, когда ведем огонь по конусу? Тюгаев обвел взглядом летчиков и после небольшой паузы заключил: - На мой взгляд, не всегда.
- Я согласен с вами, товарищ лейтенант, - поддержал его сержант Василий Луговой. - Ведь как мы стреляем? Подходим к конусу на пятьдесят - шестьдесят метров, когда на нем даже швы видны, и режем очередью. А если вместо него будет самолет противника? Ведь он тоже врезать может... Так, наверное, случилось и с тем летчиком, о котором рассказал Крысов.
- Да и стреляем мы только на попутном курсе и на малой скорости, включился в разговор старшина Павел Заспин, самый молчаливый летчик в эскадрилье. - Какая же здесь внезапность атаки?
Молодец Сергей Крысов! Интересный вопрос затронул. Правда, мы и раньше иногда говорили на эту тему, но не так конкретно и не в такой тесной связи с нашей учебой. Какое же решение примет командир эскадрильи? Ведь это же замах на установленные в полку порядки... Батычко не заставил себя ждать:
- Сделаем гак, товарищи. Завтра я буду у командира полка и доложу об этом разговоре. Я согласен, что в нашу учебу надо внести изменения. И чем раньше, тем лучше.
Но командир полка не спешил с принятием решения, несмотря на энергичный нажим комиссара Пасынка, поддержавшего нас. Лишь после того как этот вопрос был утрясен с инспектором из Москвы, проверявшим дивизию, наши предложения начали претворяться в жизнь. Но довести дело до конца мы не успели, с тем и уехали на фронт.
А фронтовой опыт требовал внести и другие коррективы в боевую подготовку летчиков. Взять хотя бы учебные воздушные бои. После Халхин-Гола, как известно, начали широко практиковаться поединки между большими группами истребителей. Эскадрилья мерялась силами с эскадрильей, полк с полком. Результаты этих боев занимали важное место в оценке боеготовности части и подразделения. И если мне не изменяет память, только в начале 1942 года летчики-дальневосточники прекратили вести учебные бои такими большими группами. С этого времени стали чаще практиковаться поединки между звеньями и отдельными самолетами. Летчики оттачивали групповую слетанность, согласованность в действиях, учились вести борьбу с противником в широком диапазоне скоростей и высот.
Помнится, в ту пору возникали жаркие споры и о боевых порядках истребителей. До нас уже доходили слухи, что на фронте истребители довольно часто действуют в составе пар. У нас же узаконенной тактической единицей было звено, состоящее из трех самолетов. Сравнивая его с парой, мы находили в том и другом боевом порядке как положительные стороны, так и недостатки. Звено нам казалось мощнее, пара - маневреннее, а предпочтение все-таки отдавалось первому. Лишь в конце 1942 года пара стала чаще и смелее использоваться в учебных воздушных боях. Окончательно в ее преимуществах мы убедились уже на фронте.
Таким образом, боевая подготовка летчиков под влиянием фронтового опыта становилась все более целеустремленной: учиться тому, что необходимо на войне. Но в целом она, пожалуй, не отвечала предъявляемым требованиям.
Вести с фронта вызывали оживленные разговоры и о боевых качествах наших самолетов. Особенно запомнился мне спор об истребителях И-153, которыми была вооружена наша эскадрилья. Мы привыкли к "чайке", считали ее приличной боевой машиной. Но до поры, до времени...
Поводом для разговора послужил учебный воздушный бой между истребителями И-16 и И-153, который нам довелось наблюдать. Для "чайки" он сложился неудачно. Как только она где-то на вираже приближалась к "ишаку", тот или круто уходил вверх, или пикировал. Когда же атаковал И-16, то "чайке" не всегда удавалось использовать свои высокие маневренные качества.
- Я думаю, не случайно "ишак" победил, - начал Луговой. - Превосходство в скорости - великая вещь.
- - На одной скорости далеко не уедешь, - возразил ему Патраков, горячий поклонник "чайки". - Маневренный истребитель всегда увернется от огня противника.
- А почему тогда немцы отказались от малоскоростных, но маневренных бипланов? - отпарировал Луговой. - Бесперспективными, наверное, считают эти самолеты...
- Немцы мне не указ, - сверкнул глазами Патраков. - А ты читал, как на Халхин-Голе "чайки" лупили самураев?
- Читал, конечно. Только, говорят, там было и по-другому...
- Тогда давай спросим Новикова, он сейчас у комэска. - Этим предложением Патраков как бы заключил перемирие.
Старший лейтенант Тимофей Новиков, заместитель командира третьей эскадрильи нашего полка, участвовал в воздушных боях в районе Халхин-Гола, был награжден орденом Красного Знамени. Когда он вышел из землянки Батычко, мы забросали его вопросами. Новиков рассказал, как действовали "чайки" в Монголии. К месту боя они подходили с выпущенными шасси, на небольшой скорости. Японцы, конечно, скептически посматривали на "тихоходов". Но в решающий момент наши летчики убирали шасси, давали полный газ двигателям и устремлялись на врага. Внезапность атаки, шквал огня (И-153 был вооружен четырьмя скорострельными пулеметами) вносили замешательство в ряды японцев, и они, неся потери, покидали поле боя.
- Но так продолжалось недолго, - заключил Новиков. - Японцы раскусили нашу тактику, пообвыклись и стали вступать в бой с "чайками" охотнее, чем со старенькими И-16.
Рассказ Новикова заставил нас призадуматься. Обычно каждый новый самолет обладает гораздо лучшими качествами по сравнению с предшествующими. А вот истребитель И-153 почему-то не подчинился этой закономерности. Поступив на вооружение в 1939 году, он оказался не лучше существовавшего до него "ишака". Невольно возникали вопросы: почему наши конструкторы создали такой самолет, не является ли биплан И-153 шагом назад по сравнению с монопланом И-16? Более того, не затормозила ли "чайка" оснащение нашей авиации лучшими истребителями?
Разговор, как говорится, начал переходить на крутые виражи. Но нам не удалось довести его до конца. Над аэродромом появился самолет, который мы еще не видели. Остроносый, с тонким удлиненным фюзеляжем, он стремительно сделал круг и пошел на посадку.
- Неужели комдив на новом? - высказал догадку Батычко и поспешил к самолету.
Так оно и оказалось. Подполковник Савицкий, всегда первым в дивизии осваивавший новые машины, на этот раз прилетел на истребителе Як-1. Мы, конечно, окружили самолет, с нетерпением ожидая окончания разговора между командиром дивизии и Батычко. Вот Савицкий подошел к нам и, похлопав рукой по крылу "яка",сказал:
- Хорошая машина. Скорость около шестисот. Исключительно легка в пилотировании. Вооружение - пушка и крупнокалиберный пулемет. Смотрите, а то времени у меня в обрез.
Мы удивленно переглянулись. Обычно командир дивизии, беседуя с летчиками, не ссылался на недостаток времени. Он всегда доводил разговор до конца, отвечал на все наши вопросы. Особенно когда речь шла о чем-то новом. А тут... Видимо заметив наше недоумение, Савицкий внес ясность:
- Прощаться прилетел. Уезжаю на фронт.
Вот оно что! И сразу же мелькнула мысль: а может, всей дивизии приказано подняться с места? Но Савицкий погасил нашу робкую надежду.
- А когда же мы на фронт, товарищ подполковник? - спросил командир эскадрильи.
- И ваше время придет, товарищ Батычко. Непременно! Война оказалась тяжелой. Всем дела хватит, - ответил Савицкий, садясь в самолет.
Провожая взглядом удаляющийся истребитель, мы не переставали любоваться им. Куда "чайке" и "ишаку" до него! Вот бы нам такие! Мы понимали, что новые самолеты нужнее там, на фронте, но все же не теряли надежды, что и нам скоро доведется полететь на "яке", а может быть, и повоевать на нем.
3
И наше время, правда спустя несколько месяцев после прощального разговора с командиром дивизии, все же пришло. В конце 1942 года летчики полка, передав "чаек" новым хозяевам, пололи руки своим боевым друзьям техникам, механикам, мотористам - и сели в скорый поезд Владивосток Москва.
Незадолго до отъезда в руководстве полка произошли изменения. Командиром был назначен майор Еремин. Осанистый, спокойный, с требовательным баском и волевым подбородком, он производил впечатление человека командирского склада. И все же мы без особого воодушевления восприняли его приход. Еремин был новым человеком в полку, людей не знал, да и мы не успели как следует присмотреться к нему. А ведь нас отправляли на фронт...
Заместителем командира полка по летной подготовке назначили капитана Николаенкова, который раньше возглавлял третью эскадрилью. Невысокого роста, подтянутый, он был хорошим летчиком и пользовался авторитетом у подчиненных.
Как только мы проехали Байкал, майор Еремин собрал руководящий состав и сообщил!
- Едем в запасной полк. Будем переучиваться на новые самолеты.
Наконец-то! Неважная эта вещь - неизвестность, даже на фоне радостного сознания, что с каждым днем приближаемся к фронту. Но какие самолеты нам дадут? "Яки", "лагги", "миги"? Хорошо бы получить "яки". В оставшиеся дни пути нас не покидала надежда, что наши мечты сбудутся.
И они сбылись. Прибыв на новое место, мы начали переучиваться на истребителе Як-1. Все трудились старательно, с огоньком, стремясь до винтика изучить боевую машину. К удивлению инструкторов, все наши летчики уже после двух-трех провозных полетов вылетели самостоятельно. Забегая вперед, отмечу, что после окончания переучивания командир запасного полка издал специальный приказ. В нем наш сколоченный, дисциплинированный и настойчивый коллектив ставился в пример другим подразделениям, осваивавшим новую технику.
Эскадрилью Батычко переучивал опытный летчик-инструктор старшина Алексей Машенкин. В запасном полку, пожалуй, никто не знал "як" так хорошо, как он, никто не мог соперничать с ним в технике пилотирования.
- Художник полета, - сказал о нем Пасынок, и это была заслуженная характеристика.
Понравился Машенкин всем и как человек. Скромный, общительный, с обаятельной улыбкой, он охотно делился с летчиками всем, что имел: знаниями, опытом, добротой. Алексей, как и мы, рвался на фронт. Но его не отпускали: тыл нуждался в опытных инструкторах.
- Замучил рапортами командира, - жаловался Машенкин, - но он все отказывает. А вчера пообещал посадить на гауптвахту, если снова буду надоедать.
- Не горюй, Леша, - успокаивали мы его. - Закончим переучивание, заберем с собой. Украдем...
Осторожные люди предупреждали Машенкина и нас, что такая "кража" в военное время может квалифицироваться кое-кем, как дезертирство и пособничество ему. Тогда наверняка не избежишь трибунала. Но большинство считало, что побег на фронт - поступок патриотический. Тем более такого хорошего парня, как Машенкина. Кто-кто, а он принесет больше пользы на фронте, чем в тылу.
Но как все это сделать? Пошли к Пасынку посоветоваться. А он сидит хмурый, недовольный. Таким мы впервые видели Тимофея Евстафьевича. Наверняка у него что-то случилось. Поинтересовались, в чем дело.
- В полк нового замполита назначили, - ответил Пасынок. - Мне предлагают остаться здесь.
- Как это нового? - возмутились мы. - Вместе ехали, переучивались...
- Бывают такие чудеса, - Тимофей Евстафьевич невесело улыбнулся. - Но не все потеряно. Есть последний шанс восстановить справедливость. И с Машенкиным что-нибудь придумаем. Я давно его взял на заметку. Только никому ни слова...