- Да, встречался. Незабываемые были встречи! - сказал Эренбург и задумался, видимо восстанавливая в памяти события далекого времени.
Но он, к сожалению, не успел нам рассказать о своих встречах с В. И. Лениным. Из штаба прибежал посыльный и сообщил, что его срочно вызывают к телефону. После телефонного разговора Эренбург торопливо вышел из штаба и направился к машине. Взглянув в нашу сторону, он сокрушенно развел руками, сожалея, что не может удовлетворить наше желание. Мы долго провожали взглядом удалявшуюся машину.
* * *
Сломив сопротивление противника, конно-механизированная группа начала быстро продвигаться на запад. Один из ее корпусов, овладев городами Вилейка и Красное, перехватил железнодорожную магистраль Минск - Вильнюс. Пути отступления противника из Минска на северо-запад оказались отрезанными. А 3 июля мы узнали об освобождении столицы Советской Белоруссии. Еще крепче стала наша уверенность в том, что скоро вся советская земля будет очищена от фашистской нечисти.
В Лепеле наш полк задержался на несколько дней. Летали по-прежнему мало: не хватало горючего. Его доставляли на транспортных самолетах. Железнодорожный путь еще не успели восстановить, а перевозка бензина на автомашинах отнимала много времени.
Здесь мы крепко сдружились с партизанами. После освобождения города они вышли из лесов и по-хозяйски принялись за мирные дела. Мы с восхищением смотрели на веселых бородачей, которые три года вели мужественную борьбу в тылу врага. Их созидательный энтузиазм, казалось, не знал предела. Но это не помешало им взяться за обучение нас приемам владения трофейным оружием.
- Пригодится, - убежденно утверждали партизаны, - до Германии - рукой подать.
И пригодилось. Но об этом разговор пойдет позже. Только освоение оружия не для всех прошло благополучно. Из-за небрежного обращения с гранатой погиб техник Серебряков. Тот самый полковой "соловей" Серебряков, голосом которого все восхищались.
И еще одну неоправданную потерю понес полковой коллектив в Лепеле. Разбился летчик Павел Тарасов, который вместе со своим ведомым пленил на Кубани "мессершмитта". Ему поручили облетать новый истребитель Як-3. Все шло нормально до тех пор, пока летчик не начал испытывать машину на перегрузку. При выходе из пикирования у самолета неожиданно начало разваливаться крыло. Тарасов на небольшой высоте покинул машину, но парашют зацепился за хвост и не успел раскрыться.
Выяснилось, что причина разрушения крыла - в плохой клейке обшивки. Когда упрекнули в этом прибывшую в полк заводскую бригаду, пожилой рабочий сказал:
- Вы бы, товарищи, посмотрели, кто эти самолеты собирает. Мальчишки да девчонки! Из-за станка не видать. Им бы мяч гонять, а они по две нормы вырабатывают...
Больно было за нелепую гибель Павла Тарасова. Но мы прекрасно понимали и старого рабочего. Война! Она даже подростков заставила прийти на помощь взрослым. Пройдут годы, и повзрослевшие мальчишки и девчонки, свидетели сурового времени, все сделают, для того чтобы над Родиной никогда не грохотали военные грозы. Не по публикациям и рассказам, а по своей многотрудной жизни они осознают великую значимость слова "Мир".
* * *
Стремительно развивалось наступление Советской Армии. Каждый день приносил радостные сообщения об освобожденных родных городах. Не давая опомниться врагу, войска рвались на запад, к границам Восточной Пруссии. Наш полк едва успевал менять аэродромы.
С середины июля, по распоряжению штаба дивизии, я почти полностью переключился на воздушную разведку. Остальные летчики эскадрильи прикрывали боевые порядки наступавших наземных войск, особенно кавалеристов, преследовавших фашистов по белорусским лесам.
Однажды вечером меня вызвали на командный пункт полка и приказали завтра утром вылететь на разведку путей подхода вражеских резервов к Неману из районов Тильзита и Инстербурга. Вместе с лейтенантом Казаком мы изучили по карте маршрут полета, наметили план действий и легли спать.
На рассвете, задолго до вылета, нас разбудил гул авиационных моторов. Оказалось, что нашу эскадрилью подняли по тревоге. Мне стало как-то не по себе: подчиненные - в воздухе, а командир - на земле. Правда, и у меня есть задание, но все же... Группу повел Мартыненко, мой заместитель. Хотя я считал его хорошим летчиком и командиром, тревожное чувство не проходило. Я с нетерпением ждал возвращения группы.
Вот истребители один за другим подходят к аэродрому, садятся. Их шесть. А где же еще два? Бегу к самолету Мартыненко. Он с трудом вылезает из кабины, опираясь на правую руку. Левая - в крови. Пока подоспевший доктор перевязывает рану, спрашиваю, что случилось. Мартыненко, бледный и уставший, скупо рассказывает:
- Нас навели на группу из шестнадцати "фоккеров". В бой пришлось вступить на горизонталях. Шувалов и я сбили по фашисту. Но и сами мы потеряли два самолета...
Неприятное известие. Когда я обо всем доложил командиру полка, тот преподнес еще один сюрприз:
- Звонил генерал Савицкий. Он наблюдал за боем и остался недоволен действиями наших летчиков. Потребовал объяснений...
А вечером из штаба корпуса была получена телефонограмма о снятии меня с должности командира эскадрильи и назначении командиром звена. Такое решение, конечно, обидело и расстроило меня. Но делать нечего. Приказ нужно выполнять. А кому передать эскадрилью? Никто в полку не мог ответить на мой вопрос. Возникла своеобразная ситуация. Новый командир не назначен, я не имею права командовать, а эскадрилью без руководства оставлять нельзя. Тем более сейчас, когда вылетать приходится часто. Мартыненко отправили в госпиталь, и все обращались ко мне по любому вопросу. Распоряжений я не отдавал, но эскадрилья продолжала жить по заведенному порядку.
В конце июля войска 3-го Белорусского фронта перешли в наступление на каунасском направлении. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление, часто предпринимали контратаки. Вражеская авиация группами по пятнадцать-двадцать самолетов бомбила советские войска и переправы через Неман. Особенно напряженной была обстановка на правом фланге. Фашистское командование подтянуло резервы и бросило их в бой. На помощь нашим наземным войскам пришли бомбардировщики и штурмовики.
Наша эскадрилья сопровождала полк штурмовиков, который должен был нанести удар по колонне вражеских танков юго-западнее Шауляя. Вместе со своим ведомым Казаком я находился сзади и выше группы. Отсюда хорошо было видно, как штурмовики, устремляясь один за другим в пикирование, сбрасывали бомбы и вели огонь реактивными снарядами. Попытки фашистских истребителей помешать им ни к чему не приводили: наши летчики надежно прикрывали боевых друзей. Закончив работу, штурмовики взяли курс на свой аэродром. Мы шли рядом с ними.
До линии фронта оставалось километров восемь, когда на нас с Казаком свалились сверху две пары "фокке-вульфов". Имея преимущество в скорости и высоте, они стали поочередно атаковать нас. Мы еле успевали отворачивать от пушечных трасс, ища выхода из тяжелого положения.
- Уходим на вертикаль! - кричу Казаку и тяну ручку на себя. Расчет прост: нужно использовать преимущество наших истребителей в этом виде маневра.
Но беда, как говорится, не приходит в одиночку. Едва мы оторвались от "фокке-вульфов" и облегченно вздохнули, как попали под атаку "мессершмиттов". Первая же вражеская очередь перебила у моего "яка" трос руля поворота. Самолетом стало трудно управлять. А фашисты продолжают наседать. Ну, думаю, все, конец. Сейчас "мессершмитты" подойдут поближе и в упор расстреляют подбитый самолет. И вдруг мелькнула мысль: а не попытаться ли использовать огонь своих зенитчиков? Это единственная надежда на спасение.
- Пикируем к рубежу отсечения! - командую по радио ведомому.
С большим трудом я довернул самолет и направил его к земле. "Мессершмитты" бросились за мной, ведя огонь короткими очередями. Один из снарядов угодил в бронеспинку, и его разрыв оглушил меня. Осторожно вывожу "як" из пикирования и вижу, как с земли устремились вверх трассы зенитных автоматов. Они пересекают путь вражеским истребителям. Спасибо, друзья! Оглядываюсь, но вижу лишь одного "мессершмитта", уходящего на запад. Как потом выяснилось, второй был сбит зенитчиками.
Подойдя к аэродрому Шяуляй, пытаюсь выпустить шасси. Не получается. Видимо, повреждена воздушная система. Вот оказия! Что же делать? Садиться на бетонку с убранными шасси? Опасно. Самолет может загореться, и не успеешь выскочить из него. И бросать его жалко - из такого переплета вместе выбрались, да и пригодится он. После небольшого раздумья решаю садиться на грунт, параллельно бетонной полосе. Еле-еле разворачиваю "як" и плюхаюсь на землю. От резкого торможения бронеспинка срывается с кронштейна и бьет по спине. В глазах темнеет, позвоночник пронзает тупая боль. Меня вытаскивают из кабины, сажают в машину и отправляют в медсанбат.
Ночью медсанбат, расположенный на окраине Шауляя, подвергся жестокой бомбардировке. Около трех часов, с небольшими перерывами, фашистские самолеты висели над городом и методически бросали бомбы. Яркие вспышки и грохот разрывов, объятые пламенем дома, проклятия раненых - все это жутко действовало на психику. Хотелось сорваться с койки, бежать, зарыться глубоко-глубоко в землю. Но я не мог сдвинуться с места и покорно отдался в руки капризной фронтовой судьбе. И, к счастью, она оставила меня в живых наполовину оглохшего и охваченного нервной лихорадкой. Да, это страшно: чувствовать опасность и не иметь сил для борьбы с ней. Лучше любой бой, пусть самый безнадежный, но не пассивное ожидание решения своей судьбы...
Через несколько дней в медсанбат заявился Пасынок. С большим трудом нам удалось уговорить врачей отпустить меня в полк. Мне пришлось заверить медсанбатовское начальство, что буду обходить все противопоказанное...
- Как дела в полку? - спрашиваю Пасынка.
- Нормально, - отвечает он и улыбается. - Генерал Савицкий справлялся о твоем здоровье и сказал, что можешь принимать эскадрилью.
- У кого?
- У самого себя...
Хорошо возвращаться в полк в веселом настроении!
2
1 августа 1944 года советские войска освободили Каунас. Еще над одной столицей Советской республики взметнулось алое знамя свободы. Дальнейшее наступление наших частей натолкнулось на упорное сопротивление врага. Гитлеровцы цеплялись за каждую деревню, за каждую складку местности, пытаясь оттянуть час вторжения Советской Армии в Восточную Пруссию.
В это время резко активизировалась вражеская авиация. Фашистские истребители, действуя небольшими группами, стали наносить штурмовые удары по боевым порядкам наших войск. Бороться с ними было трудно. Они появлялись на большой скорости, малой высоте и, сбросив бомбы, быстро уходили. Командование корпуса решило уничтожать вражеские самолеты на аэродромах. Но для этого необходимо было их найти.
Меня снова вызвал в штаб дивизии майор Цыбин. Я, конечно, знал зачем и, хотя любил разведывательные полеты, побаивался, как бы без меня в эскадрилье опять не случилась неприятность. Но Цыбин, не придав значения моим сетованиям, сказал:
- Командир корпуса приказал вести разведку наиболее опытным летчикам. Кстати, и Федоров получил такую же задачу...
Мы подошли к карте. На ней в полосе наступления нашего фронта не значилось вражеских аэродромов, если не считать хорошо известных стационарных. Начальник разведки провел ладонью по участку местности между нижним течением Немана и Шауляем:
- Вот ваш район разведки. Нас интересуют полевые аэродромы. И не только где они находятся, но также количество и типы базирующихся на них самолетов.
- Когда вылетать?
- Завтра.
...Второй день утюжим с Федоровым воздух в намеченном районе. Внимательно осматриваем каждую мало-мальски подходящую для самолетов площадку. Но аэродромов нет. Майор Цыбин, разумеется, недоволен. Мы, конечно, его понимаем: на него давит корпусное начальство, - но ничего сделать не можем. А вдруг здесь вообще полевых аэродромов нет? Но откуда тогда налетают фашисты? Стационары далековато, очевидно, с них гитлеровцы перелетают на временные полевые площадки. Где же эти площадки?
Как-то утром мы пролетали над поселком Немокшты. Знакомое место, не раз над ним бывали. Вот дорога, хугорок, редкий кустарник и большое ровное поле. Но почему часть его вспахана? Это в августе-то! Снижаемся и видим трактор с прицепом, напоминающим тяжелый каток. Уж не готовится ли место для посадки самолетов? Но ничего другого поблизости нет - ни строений, ни машин. Может, все это делается для отвлечения нашего внимания от других мест? Такие вещи фашисты не раз проделывали. Все-таки завязываем узелок на память относительно Немокшты...
К вечеру я снова оказался в этом районе. И ахнул от удивления. Аэродром забит самолетами - "мессершмиттами" и "фокке-вульфами". Насчитал их около пятидесяти. Вот так удача! Прохожу мимо аэродрома, будто ничего не вижу, и включаю фотоаппарат. А затем - быстрехонько домой.