Большинство историков знают о нашествии неких двух народов - хабири и сагассу в Месопотамию в XV веке до н.э. Слово саг означает у ингушей ``человек'', и в XV веке до н.э. на территории Северной Сирии родилось государство Митанни, действительно созданное пришельцами с Севера. Иола ``закон, обычай'' на языке башкордов. Интересно отметить тот факт, что в Ингушетии имеется древнее святилище Ал би-Ерды, которое, как это показал ингушский этнограф Б. Алборов, являлось основным культовым местом поклонения ингушей своей богине огня Аларды - Галерды. Б. Алборов при этом сопоставлял имя Аларды с этнонимом ``алародийцы'', упоминаемых Геродотом как жителей Передней Азии.
Действительно, уже в древнеугаритских текстах с эпитетом ``мать всех богов'' упоминается богиня Элат-Алат. Израильский ученый Ариэль Голан говорит о народности халиб, которая обитала во II тысячелетии до н.э. к юго-востоку от Черного моря, увязывая их с жителями Дагестана аварцами, называемых соседями алби. Возможно, к этим жителям Передней Азии - народу алби восходит, по мнению А. Голана, и название города Халиб (Алеппо), ранние сведения о котором относятся ко II тысячелетию до н.э. (см. Ариэль Голан, Миф и символ. М., ``Руслит'' 1994 г., стр. 185).
Возможно, самоназвание ингушей Гал Гал восходит к этнониму народа алиб, жившему во II тысячелетии до н.э. и давшему впоследствие имя государству ``Кавказская Албания''. Этимологически слово Гал Гал можно вывести из башкордского понятия высоты -[~кал~кыу], [~кал~кыулы~к], по крайней мере, топоним ингушско-чеченского местечка Бамут, на иврите бама, означает ``возвышение; высоты, избираемые для приношения языческих жертв''. Именно в таком смысле слово бама использовал пророк Иеззекиль (XX 29), который известен как порицатель евреев (Хабири?) за связи с Хеттами (абхазы?).
На языке хеттов термин qal qal означал музыкальный инструмент, и соответствует башкордскому [гау~га] - ``шум, издавать шум''.
Башкорды и чечены именуют волка одним именем буре, борз, а абхазы называют жителей Кипра и Крита не греками, а борзенами. Башкордское племя борзен известно историкам по упоминанию в ``Авесте'' в связи с переселением древнеиранских племен (во II тыс.ячелетии до н.э) с Урала через Среднюю Азию (Хорезм) на Иранское Нагорье.
Как известно, культ бога Зевса (зый-змей, корд.) зародился на острове Крит (жителей которых абхазы и сегодня называют борзенами) и если перевести его имя с чеченского языка Deos (Де-из), то получаем ``День-он'', то есть имя существительное, взятое в родительском падеже, называемое языковедами как эргативная форма, которая сейчас исчезла во всех ``индоевропейских'' языках, но сохранилась в языках чеченском, абхазском, адыгейском, аварском. Таким образом, рушится еще один миф о так называемом ``чисто индоевропейском'' происхождении имени Зевс (см. Мифы народов мира. Том I, стр. 463).
Это все будет видно на примере из ``древнегреческого'' языка, где выражение Deys hyeis означает ``дождь идет'', но в буквальном переводе ``Зевс дождит''. По поводу этого предложения А.Ф.Лосев писал следующее: ``Здесь, можно сказать раскрыты все карты мифологического мышления, которые в новых языках запрятаны под местоимением 3-го лица'' (см. А.Ф.Лосев. ``Знак, символ, миф''. М., 1982 г., стр. 316).
Действительно, в так называемом безличном предложении субъект действия не именуется, а подразумевается, например - ``светать'' (кто? что?), ``оно''. ``Даже и нам теперь во всеоружии современного научного мышления, современной логики и языкознания, не так легко сказать, что это за субъект в бессубъектном предложении. Однако нет никакой возможности сомневаться в его существовании, поскольку о нем взывает сама морфология, само личное окончание глагола в 3-м лице, так называемого безличного предложения'' (см. А.Ф.Лосев, указ. соч., там же).
В свое время Дж.Киекбаев заметил, что финское местоимение ``он'' не имеет своей краткой формы,что вполне закономерно, так как 3-е лицо является и без того абстрактным (неопределенным) с точки зрения собеседников, т.е. 1-го и 2-го лица (см. Дж.Киекбаев. 1996 г., стр. 197).
Это определение финского местоимения пэн абсолютно верно применительно к современному состоянию финского языка. Однако еще в недалеком прошлом человек мыслил не ``абстрактно'', а чувственно недифференцировано, как заметил А.Ф.Лосев ``животно инстиктивно'' и доказательством этого являются 3 лица из, узаш в чеченском языке, форма глагола be - is для 3 лица, а также притяжательное местоимение 3-го лица в английском языке; и местоимения II лица единственного и множественного числа hин - [he~з] в башкордском языке.
Даже само выражение Деус Хия - Deys hyei является исконно башкордским и никакого отношения к каким-то там грекам, да еще и ``древним'' не имеет, поскольку слово Дейеу, означает у башкордов - ``див'', слово хыу-хейя, означает соответственно ``вода - писить, мочиться''. Короче говоря, на языке башкордов выражение дейеу хейя означает ``див мочится''. Кто-нибудь может сказать, что ``это все не так'', однако для этого ``этим кому-то'' придется объяснить, почему и в башкордском, и в английском, и в чеченском эти слова выражают одни и те же понятия.
Следует добавить, что археологи уже давно и не раз подтверждали факт заселения Севера Европы, включая Скандинавию, в эпоху мезолита выходцами с Урала (см. Брюсов, 1952 г.).
Археология - точная наука, она исключает всевозможные ненаучные домыслы, поэтому идентичность фонетики башкордского и английского языков следует признать закономерной, поскольку она происходит из некогда единого в прошлом для двух народов (башкорды - англы) одного ПРАЯЗЫКА.
Эргативный строй предложения
В связи с данным в этой книге объяснением омонимии слов в древних языках дологическим характером мышления древнего человека на примере башкордского языка, необходимо привести мнение языковеда К.Уленбека по поводу эргативной конструкции предложения как особой исторически-закономерной ступени развития человеческого мышления. Как писал А.Г.Климов (``Очерк общей теории эргативности'', М. 1973, с. 206-207): ``Согласно этой гипотезе, постановка подлежащего эргативной модели в одном из косвенных падежей диктовалось тотемистически ориентированными представлениями первобытного носителя языка о том, что он является всего лишь орудием в руках некоторой высшей силы, которой, собственно, и приписывалось действие''
Как подчеркивал при этом К.Уленбек: ``для примитивного мышления высшей причиной является не тот, кто фактически совершает действие, а действующие помимо человека тайные силы, для которых последний служит только послушным и пассивным орудием''. ``...Для примитивного языкового сознания деятель в собственном смысле слова является какой-то тайной силой, которая действует через посредство кажущегося деятеля, то есть последний является первичным орудием, которое, в свою очередь, может употребить вторичное орудие''.
Действительно, такие слова, как например, ``день'', ``молния'', ``ночь'', ``сон'' являются словами - предложениями и имеют смысл в самих себе, так как сами из себя этот смысл и производят. Но по отношению к человеку они являются III лицом, которое в древности человеческое мышление воспринимало как живое действующее лицо, живой субъект, поэтому в ``Риг-Веде'' существовали боги ночи, боги зари, боги дня, бог Солнца, боги воды, и т.д., и т.п.
В предложениях с участием того или иного глагола, сам глагол является не чем иным, как показателем какого-либо I, II, III лица. Но в некоторых ``европейских'' языках произошло сращение корня глагола с местоименным аффиксом. Например, башкордское слово шыу - ``скользить'' применительно к человеку выглядит как шыл - ``подвинься'' и состоит из глагола шыу и местоимения III лица единственного числа ул - шыу ыл - шыл. Это башкордское слово в русское языке приобрело формы: шел, ушел, пошел, зашел и т.д. и т.п. Точно также и по той же схеме из приведенных ниже башкордских слов предложений произошли следующие слова в ``европейском русском языке: куп ``много'', куп ит - ``сделай (ты) много'' (купить, копить), ауа ``валиться'', ауа ул - ``валится он'' (валить, валять и т.д.), [т~он] ``ночь'' (тонет, утонул), (ул - ``он'', теге - ``тот'' в башкордском языке), [а~кыраъ, [~кыс~кра], [ба~кра] ( ул - ``он'') ``кричать, крикнул'', ул [уб~е] - ``он, она целует'' (любит).
Все глаголы русского языка имеют окончание Т в инфинитиве, и это окончание есть не что иное как аффикс, происходящий от указательного местоимения ``тот, те, тому''. А само же местоимение III-го лица ``он, она, оно'' в русском языке полностью соответствует и произошло от местоимения для III лица [уны~н] в башкордском языке. Сравните, прилагательное: железный, деревянный, что имеет более правильную и более верную форму: железооный, деревооный. В башкордском языке этот показатель III лица еще более краткий: [а~гастан], [тимер~зэн], и в буквальном переводе означает из дерева, из зелени, из железа (сотвореное). То же. самое мы наблюдаем ив английском языке, например: wood ``дерево'', но wooden - ``деревянный''. Окончания III лица на ``л'' в русском языке, например: любил, любила, вошел, ушла, угнал, угнала и т.д. и т.п., происходят от местоимения III-го лица ул в башкордском языке; ла - ``она'' в абхазском языке и il, ella - во французском языке.
Но что интересно, в абазинском и башкордском языках, различных по своему грамматическому строю, перевод ``русского'' местоимения III-го лица ``она, оно'' означает [ин~ей] (башк), [~еней] (абхазск) - ``Мать''( прародительница).
Более того, само деление по родам не мыслимо без наличия предмета, говоря короче - нет предмета, нет и мужского, женского, среднего родов. И если мы наделяем какое-либо слово в разговоре мужским или женским родом, то тем самым наделяем слово теми качествами, которыми оно - слово не обладает, а значит это есть ``фетишизм''. Поэтому абсолютно прав К.Уленбек говоря о том, что древний человек мыслил любое действие следствием некой первопричины. И если эта первопричина женского рода, то и ее действия, ее прилагательное, ее имя существительное, будут оформлены соответствующими аффиксами; если мужского рода - то своими; а если среднего рода, то, естественно, соответствующими окончаниями среднего рода. Для лучшего понимания утверждения К.Уленбека читателем, мы приведем следующий пример: в русском языке рука даже у мужчины наделена женским родом, следовательно, когда мужчина говорит предложение типа ``рука взяла'', или ``рука схватила, ухватилась'', то из самого предложения следует, что эта рука живое существо. Именно это представление о копье, стреле, дубине - как о живых предметах, таких же, как рука человека, и имел ввиду К.Уленбек, говоря о дологическом характере зарождения человеческого языка в эпоху господства ``мифологического мышления''. Для того, чтобы понятия - ассоциации некоей самостоятельности бытия этой ``руки'' исчезли в русском языке, как и в других языках, допустим, в пигмейском, папуасском, бушменском, татарском... используются местоимения - указательное или притяжательное ``мой, твой, наша, его, их'' и т.д., что в конечном счете определяет, что ``рука'' эта часть человека. Именно поэтому в башкордском языке каждый глагол имеет окончание, состоящее из притяжательного местоименного аффикса, например: бара+лар - ``они идут'', барам - ``я иду'' и т.д. и т.п., а в форме инфинитива имеет повелительное наклонение бар - ``иди''.
В башкордском языке местоименный аффикс любого глагола указывает на неотчуждаемость действия от человека и говорит об неотъемлемости и органической взаимосвязанности причины и следствия. Если мы примем во внимание тот факт, что в древности человек не мыслил себя вне своего рода, и его субъективное ``я'' было полностью подчинено коллективному ``мы'', то становится вполне понятным, почему притяжательное местоимение ``мое'' в русском языке совпадает с местоимением ``мы''.
Интересно, что и во французском языке слово улица Rue совпадает с башкордским словом ырыу - - ``род'', поскольку в древности люди (бургунды [б~ор~з~ен]) селились всегда со своим родом и на одном месте. Это же явление мы наблюдаем в чеченском и кордском языках, где вар - место, занимаемое одним родом на кочевке (у кордов) и ``род - племя'' на чеченском языке, а также тейп - ``род'' на чеченском и [т~ейфэ] - ``род'' на кордском языках. От этих слов по всей видимости и происходит английское tape. Соответствие притяжательного местоимения первого лица ``мой'' с множественным числом первого же лица ``мы'' есть не случайное явление, а историческая закономерность и заключается в отождествлении человеческого индивидуума со своей общинно-родовой формацией, вследствие чего человек не ограничивал свое ``я'' пределами своего физического тела. Одним словом, налицо отождествление своего физического ``я'' - ``мой'' с социальным ``мы'' - ``наш'' бытием. А в более древние времена человеческой истории мышление человека отождествляло не только органическое с социальным, но и социальное с биологическим, о чем свидетельствуют данные современных меланезийских языков.
Отождествление мышлением человека социального с биологическим, а последнее с неорганическим бытием, и есть основа любой мифологии, и поняв это, мы знаем где, как, и почему древние люди верили в демонов, способных вселяться в людей, почему река представлялась змеем, поедавшим (затопление, наводнение) людей, почему лебеди превращаются в девушек и т.д. В современном башкордском языке реликтом подобного мышления являются омонимы. В кавказских языках - чеченском, абхазском и некоторых других, субъект не отличается от действия, вследствие чего в этих языках существует специальный эргативный падеж. Дело в том, что мифологическое мышление не допускало возвышения человеческого ``я'' над окружающей его дикой природой, а прямо наоборот, человек чувствовал себя беспомощным, подчиненным, подвластным природным стихиям, которые к тому же мыслились живыми богами. И воевать с этими богами человеку в эпоху мезолита не представлялось возможным, а в эпоху всего палеолита подобная мысль даже не могла придти ему в голову. По этой причине боги различались на добрых и злых (Урал -[Шуль~гэн]), а их прародителем считалось некое безликое и бесформенное Первоначало, безразличное и к богам и к жизни людей. Поскольку мифология формировала мышление древнего человека, его язык и речь, через которые, главным образом, мышление себя реализует, то в эпоху господства мифологии анимизма не могло быть различия между именем и глаголом; в эту эпоху все предметы вместе и каждый в отдельности являлись и именем существительным и глаголом одновременно. Например, в башкордском языке баш - ``голова'' и ``начало'' одновременно; haya - ``небо'', с которого капает дождь и ``доить корову'' одновременно; бот - ``ноги''; [б~от] - ``заканчивать что-либо''; ялан - ``степь'' и ``голый человек'' и т.д., и т.п.
Различие между именем существительным и глаголом в языке древнего человека в полном ``грамматическом'' смысле этого слова, по всей видимости, началось в эпоху неолитической революции (9000 тыс. до н.э. по 6000 тыс. до н.э.). Иными словами, переход от охотничье-собирательского способа ведения хозяйства к земледелию и скотоводству поставил труд каждого отдельно взятого индивидуума в зависимость не столько от сил природы, от которых он, конечно, по -прежнему зависел, но и в зависимость от ума и смекалки самого человека. С течением времени человек стал творцом необходимых для жизни предметов, и, следовательно, их имен, то есть новых слов, а значит, лексика любого языка начала расширятся по объему. Старая ``грамматика'', основанная на мифологическом мышлении, в котором главным действующим и исполняющим лицом были боги, перестала соответствовать реалиям нового времени, где главным стала деятельность человека, зависящая от него самого. Постепенно мышление человека открыло и осознало различие между причиной и следствием, что не замедлило найти свое выражение в языке, в котором глагол в предложении стал подчиняться имени .существительному; иными словами, действия человека стали пониматься зависящими от воли человека, а не от желания того или иного божества. В каждом отдельном случае подчинение глагола существительному происходило, по видимому, одним путем - усилением роли местоимения, так как возросла роль человеческого труда, его деятельности, его личных способностей. Однако в некоторых языках, например, в чеченском и абхазском, до наших дней сохранилась некая ``пассивность глаголов, некая их ``предопределенность действия'' изначала. Например, в чеченском языке нет активных глаголов, а есть глаголы средние, которые для выражения того или иного действия приобретают форму страдательного залога, который, в свою очередь, и есть единственно возможный способ передачи действия в этих языках. Например, чеченец говорит ``мною любим'', ``я любим'', ``он любим'', но никак не ``я люблю'', ``он любит'', поскольку последняя форма глагола не возможна в нахских языках. Можно было бы сказать, что эргативный тип предложения в нахско-абхазо-адыгейских языках не имеет прямого отношения к номинативному типу предложения в башкордском и английском языках. Это мнение глубоко ошибочно хотя бы только потому, что чеченское местоимение вай - ``мы'' сохранилось и в английском, где we ``мы''. Абхазо-абазинское местоимение II лица уара - ``ты'', сокращенная форма уа, идентична английскому местоимению you - ``ты'' и you are - ``ты есть''. В чеченском языке активным падежом местоимения 1-го лица со является форма Ас, например: ас byutyiy - `` я иду''. Но мы хорошо знаем, что местоимение Аз, является показателем 1-го лица при непереходных глаголах в функции субъекта действия и в кордском языке, который вышел из более древнего башкордского языка. В кордском языке местоимение Аз заменяет в вышеуказанных случаях местоимение мин - ``я''. Кордское местоимение 1-го лица единственного числа Аз - ``я'' вышло из башкордского местоимения 1-го лица множественного числа [Бе~з] - ``мы'', которое исторически первично, так как в эпоху общинно-родовой формации индивидуум не знает субъективного Я. И только с распадом родовой общины из местоимения мы рождается местоимение Я в его полной субъективной форме.
И если в башкордском и в английском языках, изначально родственных между собой по древней лексике и по фонетике, влияние чеченского языка, в частности, как бы незначительно, то положение меняется при сравнении лексического материала чеченского языка с языком кордов, давно признанным индоевропейским.
В настоящее время в языкознании укрепилось мнение об эргативном типе языка, как особой исторической ступени в развитии человеческого языка и мышления. Так, например, Л.А.Пирейко констатирует, что ``в эргативной конструкции современных индоиранских языков мы имеем такое соотношение морфологических форм и синтаксических конструкций, которое характерно для типично эргативных языков'' (см. Г.А.Климов ``Очерк общей теории эргативности'', стр.32).
В свою очередь языковед С.Д.Кацнельсон выявил пережитки эргативного строя на материалах исторически засвидетельствованных германских языков (см. Г.А.Климов, указ. соч., стр. 33). Изучение проблемы эргативного типа предложения в древности представляет для башкордских языковедов первоочередную задачу на будущее, поскольку в кордском языке, от которого и происходит современный язык башкордов Урала, в двух его диалектах - авромани и курманджи, наличие эргативности зафиксировано лингвистами давно. Но, что интересно, в ``... Эргативная конструкция в курманджи не использует такие морфологические элементы, которые были бы специфичны только для эргативной конструкции, т.е. нет специального эргативного падежа, специальных глагольных форм и пр. Специфичным в эргативной конструкции является именно синтаксическое употребление морфологических форм, очень часто инверсионное по отношению к их синтаксическому использованию в номинативной конструкции'' (см. Л.А.Пирейко. К вопросу об эргативной конструкции в иранских языках - ЭКПЯРТ, с. 137). Как видим, в кордском языке, происходящем из одного с башкордским языком корня, эргативый тип предложения сохранился и смешался с номинативным типом языка, возникшем на следующем этапе исторического развития человеческого мышления и речи.
В связи с тем, что в современном кордском языке наблюдается совмещение синтаксических конструкций предложения, характерных для языков номинативного строя с одной стороны и употребление старых морфологических форм, свойственных для языков эргативного типа, какими в древности являлись шумерский, эламский, хурритский, то особое место занимает проблема изучения синтаксиса в башкордском языке. Самым авторитетным ученым - языковедом по вопросу синтаксиса башкордского языка является академик Гали Галиевич Саитбатталов, чьи научные работы и публикации по этой теме стали классикой в башкордском языкознании.
Интересное наблюдение по поводу зависимости между эргативной конструкцией предложения с матриархальным укладом жизни общества носителей этого типа языка постулировал Ж.Ван Гиннекен, которое изложил в своей книге языковед Г.А.Климович (см. Очерк общей теории эргативности: М. 1973. стр. 208).
``... Это всегда весьма подчеркнутые матриархальные культуры, которые подобно баскской, обладают переходным глаголом пассивной природы и прямым падежом (casus rectus) и косвенным (casus obliquus) - для агенса; в тоже время, патриархальные культуры, подобно индоевропейской, имеют переходный глагол активной природы, одушевляющей и магической, с подлежащим в прямом падеже и дополнением в косвенном (Ж.ван Гиннекен. 1939). Сам Г.А.Климович отнесся критически к этим утверждениям Ж.ван Гиннекена о причине и исторической зависимости эргативного типа предложения у ряда народов. Однако факт остается фактом, у всех народов Кавказа, в языках которых сохранился эргативный строй предложения, как-то: чечены, ингуши, бацбийцы, аварцы, лезгины, лакцы, табасаранцы, абхазы, абазины, адыги до недавнего времени уклад жизни общества был матриархальным. Как впрочем и у всех древних народов Малой Азии в V - II тыс. до н.э., поклонявшимся Великой матери богов, именуемые Инанна, Рея, Кибела.
У башкордов остатки матриархального строя проявляются в правиле, что при похоронах, при чтении женщиной заупокойной молитвы или Корана над усопшим, все мужчины должны перейти в другую комнату или выйти на улицу. Другим свидетельством наличия матриархата в древнебашкордском обществе является праздник [~кар~га-туй] (Кормление Ворона), проводимого башкордскими женщинами весной на определенной горе, опушка которой обычно раньше других освобождается от снега. Участие взрослого мужского населения в этом празднике [~кар~га-туй] в древнебашкордском матриархальном обществе было категорически запрещено.
``Ворон'' - [~Кap~гa] (башк.) - птица не перелетная, всю зиму обитает на Урале по соседству с человеком. Само имя этой птицы [~Кар~га] с башкордского так и переводится буквально ``к снегу'' и хорошо показывает, что хозяином снега (кар) считался ворон. Снег весной начинает таять и превращаться в ``воду'' - [~сыу] - hыу, thaw (англ.) и первыми от снега освобождаются ``высоты''- ober - ``высший'', (немецк.). Следовательно, [~кар~га] (crow (англ.), corbeau (франц.), krahe (нем.)) считался башкордами и властелином Мировых вод, а журавль - торна обуздывал эти наводнения, как считали древние башкорды. Культ воды и женщины, их связь между собой, хорошо известны во многих мифах у разных народов. На Урале связь женщины с весенними водами особенно была наглядна для древнего человека эпохи среднего палеолита и мезолита, так как наступление весны, тепла и таяния снега совпадают в природе Урала с циклом диких животных давать приплод, точно так же, как и прирученных и одомашенных позднее животных (корова, лошадь, козы, баран).
В башкордской мифологии [~кар~га] - не злой и не добрый бог, он просто [~кар~га] - хозяин вод, обнажающий сушу по космическому закону Арта. Берег или побережье башкорды называют словом яр. Так как мы уже говорили выше о родстве башкордского и английского языков, постараемся найти это слово в Скандинавии, что впоследствии поможет языковедам более точно установить историческое время территориального разобщения единого некогда для двух народов праязыка. В древнеисландском языке слово - vor, означает ``причал'', а в древнеанглийском слово waru - это ``береговая насыпь, дамба, защита'' (см. Макс Фасмер). Как видим и в исландском, и в английском и в башкордском языках понятие ``берег'' означается одним словом - яр, waru. Снег начинает таять, что по-английски называется thaw, a у башкордов рода канглы это слово означает просто воду [~сыу], которая в марте начинает сочится из-под снега. Весной сам снег, замерзающий ночью и превращающийся в лёд, становится скользким, по-башкордски [тай~гак], отсюда и англ. - thaw. Из-за таяния снега древние башкорды были вынуждены подниматься на высокие [тек~е] - ``горы'', [тек~е] урындек, а на английском Deck - это палуба корабля, возвышающаяся над водами. Таким образом, яр или вар были для башкордов убежищем на период весеннего таяния снегов. Интересно отметить, что и башкордском и в чеченском языках понятие ``возвышенность'' означается одним словом - [ю~гары] и корнем этого слова является понятие ар, яр - ``берег''. В ``Авесте'' слово вар несет понятие ``убежище'', а в современном кордском языке словом вар именуется ``место ночлега'', ``место, занимаемое на кочёвке жителями одного села''. Курды Месопотамии признаны английскими учеными-языковедами и этнографами своими родственниками.
По мере усиления наводнения весной башкорды в древности переходили с низких, затопляемых холмов на более высокие, а в случаях особо сильных наводнений, происходящих периодически раз в несколько лет, люди поднимались уже на отроги Уральских гор и совершали ритуально-культовые жертвоприношения царю Подземных вод [~Кар~га], чтобы он остановил их безудержный поток. В древности ворону -[~Кар~га] башкорды приносили человеческие жертвы, подробно описанные в их предании ``Урал-батыр''.
``Существует обычай жертвы приносить.
На знамени падишаха
Птица - черный ворон
Раз в году бывает день,
Когда кормят этих птиц.
Вон, егет, видишь их?
Встречал ли ты этих птиц?
Прилетели на гору (ware - яр), сели они,
Учуяли, что пища будет им.
Когда девушек в колодец бросят,
Когда девушки умрут,
Когда вытащат их всех.
Воронам швырнут
Они тут же их склюют''.