Кто из советских людей, успевших к середине тридцатых годов вступить в сознательную жизнь, не помнит, как всколыхнуло страну могучее движение за новые производственные успехи, связанное с именем шахтера Алексея Стаханова! Повсюду знали и других героев этого движения - кузнеца Александра Бусыгина, железнодорожника Петра Кривоноса, ткачих Евдокию и Марию Виноградовых...
Стахановцы были новаторами в использовании техники. Зачастую они опровергали сложившиеся представления о ее возможностях, опрокидывали устаревшие понятия и нормы.
Военные моряки тоже имели дело с техникой и тоже стремились взять от нее максимум возможного. Если на производстве это позволяло увеличить выпуск продукции, то нашим выигрышем стала бы более высокая боеспособность. Словом, на флоте появились свои стахановцы, убежденные, что и наши корабли таят в себе не выявленные еще резервы.
Подводники задумывались над таким, например, вопросом: не пора ли доказать, что наши лодки способны действовать в отрыве от базы дольше, чем это считалось возможным до сих пор. Расчеты, которыми занялась группа энтузиастов (там были и командиры лодок, и инженер-механики, и штабные специалисты), показывали, что щука в состоянии принять на борт топливо, воду, продовольствие для плавания в течение сорока суток. Это означало бы двойную автономность.
Однако не все можно предусмотреть. Расчеты надо было проверить на практике. А для этого требовались не просто опытный командир и умелый экипаж. Сделать это могли лишь люди, способные загореться необычной задачей. В штабе бригады сошлись на том, что пойти в такой поход могла бы подводная лодка Щ-117 Николая Павловича Египко.
Имя Н. П. Египко, вице-адмирала, Героя Советского Союза, удостоенного Золотой Звезды за боевые подвиги, совершенные в республиканской Испании, стало потом широко известно. А тогда это был молодой командир лодки, успевший, однако, отлично себя зарекомендовать.
Комиссаром на Щ-117 назначили Сергея Ивановича Пастухова из политотдела бригады. Среди наших политработников он был, пожалуй, самым опытным подводником, начинавшим службу на лодках краснофлотцем-мотористом.
Когда я сообщил Пастухову, что есть намерение перевести его комиссаром к Египко, Сергей Иванович ответил коротко:
- Назначение сочту почетным, ответственность сознаю.
О том, что ему уже не удастся поступить в том году в Военно-политическую академию, как он собирался, Пастухов не стал и упоминать.
Успех в огромной мере зависел от электромеханической боевой части корабля. Собственно говоря, именно ее люди, обслуживающие основные механизмы лодки, управляющие ее энергетикой, и должны были доказать, что они вправе считать себя стахановцами. Возглавлял это подразделение инженер-механик Г. Е. Горский. Много дней он почти не сходил с лодки, проверяя со своими подчиненными всю материальную часть.
Самым молодым среди командного состава Щ-117 был двадцатилетний штурман Михаил Котухов. Он числился еще корабельным курсантом, проходя предвыпускную стажировку. Однако Египко считал его достаточно подготовленным для самостоятельной работы в море.
Знакомясь в свое время с Котуховым, я услышал интересный рассказ о том, как он попал на флот.
Рос он в малоизвестном тогда городке Набережные Челны на Каме. Там останавливались пассажирские пароходы. Во время школьных каникул Миша Котухов подрабатывал, продавая пассажирам газеты и журналы. Взбежав как-то на подошедший пароход, он увидел на палубе двух пожилых женщин, в одной из которых сразу узнал Надежду Константиновну Крупскую. А другая была Марией Ильиничной Ульяновой. Крупская подозвала мальчика, завела разговор. Когда спросила, кем он хочет стать, Миша признался, что мечтает быть капитаном речного парохода. А может быть, тебе пойти в военно-морское училище? спросила Надежда Константиновна. - Тогда станешь командиром-моряком. Мальчик ответил, что это, конечно, еще лучше, но он не знает, как в такое училище попасть. Крупская обещала навести справки, а Мария Ильинична, уже под отвальный гудок парохода, записала на купленном у Миши журнале его адрес.
Вскоре секретарь Крупской по поручению Надежды Константиновны сообщила Михаилу, какие есть военно-морские училища и каковы условия приема. Поступать ему было еще рано, но переписка с секретарем Крупской продолжалась. Когда Котухов заканчивал восьмой класс, пришло письмо, извещавшее, что он может в том же году поступить на подготовительный курс училища имени Фрунзе. К письму прилагалась бумага в военкомат с просьбой выдать предъявителю литер до Ленинграда.
Так и стал паренек с Камы штурманом-подводником...
В середине зимы в Японском море нередки и штормы и сильные морозы. Но для стахановского похода погоду не выбирали. Опасались подводники, кажется, лишь одного - как бы кого-то не оставили на берегу врачи. А с каким рвением готовились люди к плаванию, просто не передать. Заглянешь на лодку вечером, когда на борту обычно остаются лишь вахтенные, и застаешь там всю команду копаются в механизмах, забыв и про новый фильм, который показывают на плавбазе.
Когда лодка была окончательно готова, команде дали отдохнуть. 11 января 1936 года Щ-117 вышла в море. Все, кто не посвящался в замысел эксперимента, считали, что лодка просто идет в дозор. Намеченные сроки плавания были известны немногим.
Щ-117 несла обычную позиционную службу: днем - под водой, ночью - на поверхности. Только распорядок жизни экипажа был сдвинут на двенадцать часов.
Ночью, в надводном положении, требуется наибольшая готовность к разным неожиданностям. В это же время производится зарядка батарей, подкачка воздуха в баллоны, приборка в отсеках, а нередко и скалывание льда с палубы. Словом, дела хватает для всех, а днем практически занята лишь ходовая вахта. Поэтому Египко с Пастуховым и решили поменять местами день и ночь: в 19 часов побудка, в полночь обед, а рано утром - ужин. Днем, после погружения, когда в отсеках наступала тишина и прекращалась качка, свободные от службы ложились спать.
Такой распорядок обеспечивал и боевую готовность лодки, и отдых экипажа, и люди быстро к нему привыкли.
Об обстановке плавания Египко доносил кратко, и многие подробности стали известны уже потом. А январь стоял холодный, иные дни напоминали зиму, выдавшуюся два года назад. Разыгрывались и штормы.
Однажды волны оторвали в надстройке край стального листа, который, ударяя по корпусу, мог вызвать новые повреждения. Командир поручил навести там порядок боцману Шаронову и краснофлотцу Пекарскому, и они долго проработали в окатываемой ледяными волнами надстройке. А там не то что работать, а и дышать было не легко - приходилось выбирать момент для каждого вдоха... Через несколько дней двое других краснофлотцев в таких же примерно условиях отремонтировали рулевой привод.
Необходимость производить работы подобного рода возникала, как известно, и в боевых условиях. Если весь стахановский поход явился своего рода репетицией длительных плаваний подводников в военное время, то и практика устранения повреждений показала, к чему следует быть готовым, чтобы не пришлось раньше времени возвращаться в базу.
В одних случаях успех обеспечивали отвага и выносливость, в других смекалка и мастерство. Понадобилось, например, заменить в электродвигателе деталь, которая вообще-то изготовляется на токарном станке. Станка на лодке не было, однако сделать эту деталь сумели.
Истекли первые двадцать суток похода. Еще ни одна щука, ни одна наша лодка среднего тоннажа не бывала непрерывно в море, без пополнения запасов, дольше этого срока. Я решил, не полагаясь на одни доклады, посмотреть, что делается на борту Щ-117. Приказав Египко быть к определенному часу в такой-то точке, в 60 милях от базы, вылетел туда на нашей стрекозе - связном гидросамолете.
На море было тихо, и стрекоза села недалеко от лодки. На палубе, у рубки, меня встретили Египко и Пастухов, немного похудевшие, но бодрые, чисто выбритые.
Так выглядели и все остальные. А механизмы в отсеках сверкали, словно перед смотром в базе. Потом выяснилось: образцовый порядок все-таки наводили специально. Но не по случаю моего прибытия (о нем узнали незадолго), а в честь того, что старая автономность осталась за кормой. На лодке уже состоялся праздничный обед, и все хвалили кока Романовского за торт и глинтвейн, который он сварил, добавив в компот немного спирта.
Состояние техники ни у кого в экипаже сомнений не вызывало. Остававшиеся на борту запасы обеспечивали возможность продолжать плавание. А как люди, выдержат ли они? Выяснить это было главной моей задачей.
Больных в экипаже не оказалось, никаких жалоб я не услышал. Когда собрал в дизельном отсеке свободных от вахты поговорить по душам, никто не пытался разведать каким-нибудь косвенным вопросом (матросы это умеют), не собирается ли комбриг вернуть лодку в базу. О походных происшествиях, вроде тех, которые повлекли трудные работы в надстройке, рассказывали весело, словно о пустяках. Комсомольцы показали целую пачку ежедневных выпусков походного боевого листка Стахановский дозор, таблицу шахматного турнира, план обсуждения прочитанных в море книг...
Египко и Пастухов единодушно заверяли: лодка вполне может пробыть в море еще столько же. У командира и комиссара была единственная просьба - разрешить довести опыт с двойной автономностью до конца. Мне оставалось лишь пожелать им и всему экипажу дальнейшего счастливого плавания.
Но на то, чтобы поход продолжался, требовалось еще добро командующего флотом. М. В. Викторов дал это добро не сразу. Он приказал, чтобы состояние лодки проверили специалисты из штаба флота. Щ-117 была вызвана к одному из островов, куда подошел сторожевой корабль с комиссией, возглавляемой флагманским инженер-механиком флота. Комиссия вынесла благоприятное заключение, и продолжать поход разрешили.
Через месяц после выхода из базы Египко получил радиограмму:
Отважным подводникам-стахановцам ура! Викторов.
В тот день на лодке, подсчитав, сколько остается пресной воды (мыла, растворяющегося в соленой, у нас еще не было), устроили в самом теплом отсеке баню. Заходили туда по двое, получая горячую воду по строгой норме. Усталость как рукой сняло! - рассказывал потом комиссар Пастухов.
Когда обусловленный срок плавания истек, от Египко и Пастухова поступила радиограмма с просьбой продлить поход еще на пять суток. Но об этом я не стал и докладывать командующему. В штабе бригады не сомневались, что резервы увеличения автономности щук не исчерпаны, однако гнаться за рекордами было незачем. Все, чего удалось достигнуть, требовало обстоятельного критического анализа.
Все-таки чаще, чем мы ожидали, возникала необходимость устранять разного рода неисправности, хотя в основном и мелкие. Как ни объясняй это силой зимних штормов, следовало подумать, все ли возможное делается для предупреждения технических неполадок.
Требовалось позаботиться на будущее и о более широкой взаимозаменяемости членов экипажа: в длительном плавании трудно обойтись без того, чтобы кому-то не пришлось выполнять обязанности товарища.
Под конец похода заболел один из трех командиров, правивших ходовой вахтой. Хорошо, что его смену смог взять на себя комиссар Пастухов. Сперва Египко сам подстраховывал Сергея Ивановича на мостике, но скоро убедился, что на Пастухова и тут можно положиться. А ведь в то время еще никто из политработников подплава вахтенным офицером не стоял и их к этому не готовили.
Уроки уроками, но основным итогом похода было, конечно, то, что флотские стахановцы сумели открыть в серийной щуке новые большие возможности.
Командующий флотом приказал Щ-117 возвращаться с моря в главную базу - во Владивосток. Лодке устроили там торжественную встречу. Я еще не знал, что по инициативе М. В. Викторова весь ее личный состав представляется к правительственным наградам.
Экипажу щуки было дано право выделить своего представителя в делегацию, которая выезжала с Тихоокеанского флота приветствовать X съезд ВЛКСМ. На собрании, состоявшемся на 30-метровой глубине, комсомольцы решили послать в Москву своего секретаря - моториста А. В. Панкратова.
Рапорт комсомолу
Оказалось, что на комсомольский съезд еду и я.
- Поручаем, как старому комсомольцу, рапортовать шефу флота об успехах тихоокеанцев! - объявил мне начальник политуправления Г. С. Окунев. - Кстати, пору тебе получить свой орден.
Такое поручение, что и говорить, обрадовало. Семнадцать лет назад я был на II съезде РКСМ с гостевым билетом, полученным при выписке из фронтового госпиталя. О флоте тогда еще и не мечтал. Мог ли представить, что доведется когда-нибудь докладывать комсомолу, как охраняют моряки далекие океанские рубежи страны? И как хорошо, что в кармане по-прежнему лежит комсомольский билет! Годы вышли давным-давно, но меня постоянно выбирали в комсомольские органы, и я продолжал состоять в ВЛКСМ, чувствуя себя от этого как-то моложе.
Со мной поехали двенадцать краснофлотцев и младших командиров. В подарок ЦК ВЛКСМ мы везли письменные приборы и шахматы, выточенные из дубовой обшивки фрегата Паллада - того самого, на котором некогда плыл от Кронштадта до Охотского моря И. А. Гончаров. Фрегат уже восемьдесят лет лежал на дне бухты Постовой, откуда и подняли водолазы несколько кусков дерева. Из них была сделана также обложка флотского рапорта съезду.
Первая новость, которую мы узнали в Москве, еще на вокзале, касалась лодки Египко.
4 апреля 1936 года на первых страницах центральных газет было опубликовано постановление Президиума ЦИК СССР О награждении моряков-подводников Тихоокеанского флота. В нем стояло тридцать шесть фамилий - весь личный состав Щ-117! Командир и комиссар награждались орденом Красной Звезды, остальные участники стахановского похода - орденом Знак Почета.