21 июня она ушла из Новороссийска в Севастополь с боеприпасами в отсеках и авиационным бензином в балластной цистерне. На четвертые сутки малютка вернулась. Происшествие, чуть не приведшее к гибели корабля и людей, было уже позади. Спас лодку старшина Николай Пустовойтенко.
Как рассказали мне моряки этой лодки, к ее спасению был причастен также инженер-майор из строительною отдела флота, попавший на борт в качестве пассажира: он был ранен и подлежал эвакуации на Большую землю. Когда Пустовойтенко, приготовив корабль к всплытию, пытался привести в чувство хоть кого-нибудь из товарищей, чтобы было кому дать лодке ход, очнулись один краснофлотец и этот раненый пассажир. Встать на ноги он еще не мог, но по просьбе старшины начал повторять во всю силу голоса команды, которые тот подавал из центрального поста, И произошло то, на что рассчитывал бывалый старшина: привычные слова команд помогли еще нескольким морякам вырваться из дурманящего забытья. Уже открыв рубочный люк, обессилевший Пустовойтенко лишился сознания сам, но свежий воздух постепенно оживил всех...
В Новороссийске инженер-майора - фамилия его была Лебедь - сразу увезли в госпиталь, и тогда мы с ним не встретились. Но в 1943 году Иван Алексеевич Лебедь прибыл к нам в базу с другими военными инженерами для организации строительных работ на освобожденном Таманском полуострове. Впоследствии И. А. Лебедь стал генерал-майором инженерно-технической службы. В июне в снабжении Севастополя участвовали двадцать четыре подводные лодки. Служебные записи того времени восстанавливают в памяти дни, когда мы отправляли по четыре - шесть лодок одну за другой.
16 июня ушли из Новороссийска в Севастополь подводные лодки Щ-215, М-31, Л-23, Щ-212, А-4, Л-24.
17 июня вышли М-32, М-118, Л-4, Щ-214...
Лодки уходили поодиночке, тихо и незаметно. По фарватерам Цемесской бухты их вели за собой катера ОВРа, а дальше уже никто не сопровождал и не охранял.
Командиры старались подольше идти в надводном положении - этим выигрывалось время. Но погружаться приходилось все чаще: установив, что лодки ходят в Севастополь регулярно, гитлеровцы стали за ними охотиться. На три лодки, которые противнику удалось обнаружить в море за первую декаду июня, было сброшено более восьмисот бомб. А в конце месяца почти столько же бомб сбрасывалось в среднем на каждую.
20 июня мы напрасно ждали возвращавшуюся из Севастополя Щ-214. Не пришла она ни на следующий день, ни потом. Командира этой щуки капитан-лейтенанта В. Я. Власова я знал еще инструктором политотдела балтийской бригады барсов, а затем - политработником одной из подводных лодок на Тихом океане. Он был такого же склада как комиссар нашей Щ-11 Василий Осипович Филиппов, - скромный и твердый, близкий к людям. Перед войной Власов перешел на командные должности. Его лодка успешно действовала у западных берегов Черного моря, потопила не одно неприятельское судно. Поход в Севастополь, из которого лодка не вернулась, был ее первым грузовым рейсом. Щ-214 успела доставить защитникам города тридцать тонн боеприпасов и двадцать семь - бензина...
Несколькими днями позже погибла, завершая свой восьмой севастопольский рейс, подводная лодка С-32. Ею командовал капитан-лейтенант С. К. Павленко.
В отличие от надводных кораблей лодки выходили из Новороссийска в любой час суток. Стоянка их в базе нередко ограничивалась временем, которое занимали прием топлива и груза, зарядка батарей, срочный ремонт. Причем все это форсировалось как только можно: моряки, побывавшие в Севастополе, лучше чем кто-либо знали, как ждут там их вновь.
Раз я пришел на щуку, только что вернувшуюся в Новороссийск. Обратный переход дался ей тяжело. Но обступившие меня подводники говорили не об этом, а только о Севастополе.
- Вошли в Стрелецкую, а вокруг такое зарево, будто и вода горит, рассказывал один старшина. - Едва ошвартовались, с берега командуют: Быстрее выгружайте снаряды, их на батареях ждут!..
Наибольшее количество грузов - 700 тонн - доставила в Севастополь за семь рейсов подводная лодка Л-23 капитана 3 ранга И. Ф. Фартушного. По шесть раз ходили туда Д-4, Л-4, Л-5. Командир последней капитан-лейтенант Алексей Степанович Жданов, впоследствии контр-адмирал, суровый на вид, а на самом деле душевный человек, был известен в черноморском подплаве высокой требовательностью. Его лодка славилась тем, что с ней и на ней никогда ничего не случалось. Так было и во всех ее севастопольских походах.
Неизменно сопутствовала удача и командиру С-31 капитан-лейтенанту Николаю Павловичу Белорукову, тоже ставшему потом контр-адмиралом. Его лодка благополучно сходила в Севастополь пять раз.
Всего подводники совершили семьдесят пять транспортных рейсов в Севастополь - считая только доведенные до конца. На лодках было перевезено около двух с половиной тысяч тонн боеприпасов, более тысячи тонн продовольствия, более пятисот тонн бензина.
Если говорить отвлеченно, итог скромный. Но тогда это значило немало. И как не раз подчеркивал покойный Ф. С. Октябрьский, то, что доставили севастопольцам с Кавказа подводники, не доставил бы вместо них никто другой.
В июне 1942 года, когда гитлеровцы, развязав себе руки на Керченском полуострове, двинули всю двухсоттысячную армию Манштейна на третий штурм Севастополя, великий подвиг его защитников достиг своей кульминации, своей легендарной вершины. Причастны к этому подвигу и моряки тех надводных кораблей, а также транспортов, которые продолжали, наряду с подводными лодками, прорывать, казалось бы уже непреодолимую для них, вражескую блокаду.
Большинство этих кораблей и судов уходило из нашей базы, от новороссийских причалов.
После оставления Керчи новый натиск врага на Севастополь стал неизбежным. Но на флоте крепко верили, что черноморская столица и теперь выстоит. Был приказ командующего о том, что Севастополь должен удерживаться любой ценой. Применительно к морским перевозкам это означало: использовать для снабжения СОР каждое судно, которое имеет хоть какой-то шанс туда дойти. И потому на прорыв блокады до последней возможности посылались лучшие, самые быстроходные и маневренные транспорты - бывшие пассажирские лайнеры Грузия и Абхазия, сухогрузы Белосток и Серов.
Из этой четверки первым выбыл Серов. Ему в общем-то повезло: попав под бомбежку при разгрузке в Севастополе, транспорт получил большую пробоину, но сохранил достаточный запас плавучести и исправные машины. Пробоину кое-как заделали, и Серов смог вернуться в Новороссийск. Смелый капитан К. К. Третьяков и радовался, что его судно уцелело, и сокрушался, что для севастопольских рейсов оно больше не годится.
Тем интенсивнее использовались остальные транспорты, особенно Грузия и Абхазия. Вновь и вновь отправляли мы их в опасный путь со снарядами и продовольствием в трюмах, с маршевым пополнением (по тысяче и больше бойцов в каждом рейсе) на пассажирских палубах, в салонах и каютах.
Настала пора наиболее длинных в году дней. Вдобавок установилась обычная для черноморского лета малооблачная безветренная погода. Все это было на руку врагу. Каждый лишний светлый час означал для судов новые атаки бомбардировщиков. В штилевые ночи было удобно подкарауливать наши корабли торпедным катерам. Круглые сутки представляли опасность самолеты-торпедоносцы. Ни усиленное охранение, ни опытность капитана и конвоиров уже не могли в какой-либо мере гарантировать благополучное завершение рейса. Провожая транспорт, трудно было отделаться от мысли: дойдет ли он в этот раз, вернется ли?..
2 июня Абхазия разгружалась в Севастополе в обстановке , когда за несколько часов на город и бухты было сброшено две с половиной тысячи бомб. А Грузию 6 июня торпедоносцы атаковали одновременно с разных направлений, причем с судна успели заметить след шести выпущенных по нему торпед. И все же оба транспорта тогда вернулись, доставив на Большую землю еще несколько сот раненых севастопольцев.
Вернулись и сразу стали готовиться к следующему рейсу-прорыву, который для обоих транспортов оказался последним.
Абхазия погибла 10 июня во время разгрузки в Севастополе, у причала Сухарной балки. Ветер, предательски изменив направление, стал относить маскировочную дымзавесу, и судно обнаружили кружившие над бухтами фашистские бомбардировщики...
Не могу не привести две цифры. С начала войны Абхазия, помимо разных грузов, перевезла в осажденную Одессу, в Севастополь, в Керчь 65 тысяч бойцов и вывезла оттуда 32 тысячи раненых. Вот что сделал для фронта мирный курортный теплоход черноморского капитана Михаила Ивановича Белухи.
Тремя днями позже флот потерял Грузию. Прорвав блокаду еще раз, она получила уже вблизи Севастополя серьезные повреждения, но все-таки вошла в Южную бухту. Не успела только ошвартоваться - две бомбы с пикировавшего юнкерса попали в цель...
Потом до нас дошло, что снаряды поднимаются с Грузии водолазами и идут в дело. Эта опаснейшая - в условиях непрестанных бомбежек и обстрела - работа, должно быть, выглядела в Севастополе столь же естественно, как и го, что лучшие черноморские транспорты не переставали туда ходить, пока они держались на воде.
С середины июня морское сообщение с Севастополем поддерживалось исключительно боевыми кораблями.
Однажды Иван Дмитриевич Елисеев сообщил, что в Новороссийск прибудет для переброски на севастопольский плацдарм свежая стрелковая бригада. Новость обрадовала - для СОР выделено хорошее подкрепление, но в то же время и озадачила: на чем будем перевозить бригаду? Ташкента в базе не было. Лидер доходился форсированными ходами до того, что потребовался экстренный ремонт главных механизмов, и начальник штаба флота отправил его на неделю в Батуми. Стрелковую бригаду мог бы почти целиком взять на борт один из двух новых крейсеров, находившихся в южных базах. Однако рискнет ли командование таким кораблем?
Упреждая мой вопрос, Елисеев объявил, что за бригадой придет крейсер капитана 1 ранга М. Ф. Романова - Молотов. Этот корабль использовался для перевозки войск впервые. Крейсер прибыл под флагом командира Отряда легких сил контр-адмирала Н. Е. Басистого. Он простоял у нас полсуток, загружаясь орудиями и минометами, боеприпасами, продовольствием. Затем на нем разместились штаб 138-й стрелковой бригады и три тысячи бойцов. С этой же оказией севастопольцам посылалось оружие, которого тогда еще было мало: тысяча автоматов ППШ, несколько десятков противотанковых ружей.
Старпом крейсера капитан 3 ранга С. В. Домнин до мелочей продумал порядок форсированной разгрузки в Севастополе, позаботился не только о добавочных сходнях, но и об особых деревянных лотках - для быстрого спуска на стенку ящиков со снарядами. У нас в порту все это еще раз проверялось и прилаживалось.
На переходе Молотову пришлось отбиваться от торпедоносцев даже артиллерией главного калибра. В Севастополе он разгрузился и принял более тысячи раненых за неполных два часа, одновременно обстреливая позиции гитлеровских войск. И благополучно пришел в Новороссийск за остатками 138-й бригады и новой партией боеприпасов: ради того, чтобы доставить севастопольцам побольше снарядов, командование флота решило повторить рискованный транспортный рейс крейсера. В тот же день стало известно, что на транспортировку грузов для СОР переводятся все до одной исправные подлодки
Крейсер и во второй раз прорвался через все вражеские заслоны. Спустя сорок шесть часов после того, как Молотов и сопровождавший его эсминец Безупречный ушли, они снова были в Новороссийске. На обратном пути корабли, сбивая со своего следа неприятельскую воздушную разведку, так кружили по Черному морю, что эсминцу едва хватило топлива.
На наши причалы сошли вывезенные из Севастополя женщины и дети молчаливые, наверное, еще не вполне осознавшие, что они в безопасности, на Большой земле. Их прибыло не меньше тысячи, все налегке, почти без вещей. Как обычно, эвакуированных повели сперва на питательный пункт городского Комитета обороны, а оттуда - на вокзал, к приготовленному для них поезду.
Санитарные машины до утра перевозили с кораблей раненых. Усталый начмед базы Николай Васильевич Квасенко доложил:
- Сегодня поступило тысяча восемьсот шестьдесят восемь человек. Очень много тяжелых...
Подвиг Ташкента
Из Батуми пришел подремонтированный лидер Ташкент.
- Там неправдоподобно тихо, - рассказывал капитан 3 ранга Ерошенко. - За неделю забыл, как рвутся бомбы... - И как о само собой разумеющемся спросил: Когда мне в Севастополь?
Войска СОР усиливались еще одной бригадой - 142-й стрелковой. Для переброски ее предназначались Ташкент и два эсминца - Безупречный и Бдительный.
Оставалось еще сказать командиру Ташкента, что разгружаться в Севастополе придется не в Северной или Южной бухте, как обычно, а в Камышевой, где, как нам сообщили, оборудован временный причал. Войти в главные севастопольские бухты было уже нельзя: к концу второй недели июньского штурма враг ценою огромных потерь овладел Северной стороной...
Услышав про Камышевую, Ерошенко помрачнел. О том, что Северная сторона в руках немцев, еще мало кто знал, кроме моряков с только что возвратившихся из Севастополя кораблей. Для каждого, до кого доходило это известие, оно становилось тяжелым ударом. Так воспринял его и я сам.
Если фашисты на Северной, то, значит, они могут бить прямой наводкой из полевых орудий по Корабельной стороне и центру города, по Приморскому бульвару... О том, сколько город способен продержаться в таких условиях, не хотелось думать. Да и неприменимы были к Севастополю никакие обычные мерки. Разве не сочли бы раньше невозможным то, что уже свершили его защитники?
А по севастопольцам старались равняться все на флоте. Прежним представлениям о пределах возможного вряд ли соответствовало и то, что выпало экипажам Ташкента, Безупречного и Бдительного при перевозке 142-й бригады. Недаром о действиях этих кораблей в двадцатых числах июня 1942 года Адмирал Флота Советского Союза И. С. Исаков впоследствии написал, что примеров подобного боевого напряжения не знает история второй мировой войны на море.
Каждый из трех кораблей прорывался в Севастополь трижды в течение пяти суток. Они ходили по варианту кратчайшего направления - напрямик, максимально используя темное время суток, которого, однако, хватало лишь на последние десятки миль пути туда, разгрузку, прием раненых и на самое начало обратного перехода.
До меридиана Керченского пролива корабли сопровождали (и там же встречали) наши ястребки. Но наиболее опасной была как раз остальная часть маршрута вдоль побережья Крыма, на виду у противника, в непосредственной близости от его аэродромов и катерных баз. Тут исключалась какая-либо скрытность движения. Исключалась и взаимная поддержка: корабли шли по одному, с большим интервалом. Так что командиры могли полагаться только на собственные огневые средства и скорость хода. А больше всего - на решимость экипажей сделать все, что в человеческих силах, чтобы прорыв удался.
Эсминцы уходили с кубриками, забитыми снарядами, с сотнями красноармейцев на палубах. Приходили с сотнями раненых и эвакуируемых. Лидер брал по тысяче человек и больше. Перегруженность осложняла маневрирование и ведение огня и особенно устранение повреждений, которые могли появиться в любую минуту. Корабли многократно подвергались атакам бомбардировщиков, их преследовали торпедоносцы, подкарауливали торпедные катера, обстреливали на севастопольских фарватерах артиллерийские, а затем и минометные батареи. И все же они прорывались.
В своих воспоминаниях, изданных несколько лет назад, Василий Николаевич Ерошенко восхищается боевым порывом красноармейцев и командиров стрелковой бригады, которых перевозил Ташкент, их стремлением скорее попасть в Севастополь. Ерошенко рассказывает об одном старшем лейтенанте, не желавшем мириться с тем, что его батарея оставлена в Новороссийске до следующего рейса, и настойчиво требовавшем, чтобы ее погрузили немедленно.