Получив такое задание, флагманский инженер-механик и начальник техотдела базы испытали защитные материалы, имевшиеся под рукой - пробковые матрацы, стеклопластик, тюки ваты. Все это, однако, оказалось малоэффективным, а вата вдобавок слишком хорошо горела. Оставалось одно - стальные щитки. Техотдел флота оперативно организовал изготовление их по нашим образцам, испытанным бронебойно-зажигательными пулями.
Свой особый комплект щитков получали сейнеры, мотоботы. Одевались в латы и катера-охотники: стальными пластинами прикрывались скулы их деревянных корпусов, бензобаки и моторы, рубки. Легкий бронекозырек был спроектирован для защиты расчета носовой пушки и размещавшихся на полубаке десантников.
Общий объем этой работы нетрудно представить, если учесть, что число малых кораблей и судов, привлекаемых к высадке и снабжению десанта, достигало полуторасот. Правда, бронирование не особенно нуждалось в маскировке - ведь защитные щитки были не лишними и в обычных рейсах этих судов к Малой земле.
Следовало заблаговременно решить и такой вопрос: где находиться, откуда управлять десантом командиру высадки и его штабу? Старшие начальники оставили это на мое усмотрение.
Когда захватывается плацдарм где-то в тылу врага и десантников поддерживают только высадившие их или другие корабли и только с кораблей в какой-то степени наблюдаема общая картина боя, естественно, что на одном из них находится и командующий высадкой начальник. Но годилось ли это в нашем случае?
Если обосноваться на одном из прорывающихся в порт катеров-охотников, то что дало бы это, кроме физического присутствия в центре событий? Видеть сможешь лишь то, что происходит совсем рядом. Обеспечить катер-охотник надежной многоканальной связью почти невозможно, а она необходима не только с другими кораблями, но и с артиллерией, со своим тыловым портом, с армейским и флотским командованием. И наконец, один попавший в катер снаряд может, даже если сам ты при этом уцелеешь, начисто лишить тебя возможности влиять на дальнейший ход операции.
Поразмыслив над всем этим, я пришел к убеждению, что высадкой такого десанта надо командовать с берега. М. И. Бакаев и И. М. Нестеров, с которыми я советовался, были полностью с этим согласны.
А раз с берега, то, разумеется, из такой точки, откуда больше видно. Например, с Дооба.
Подходящим местом для КП было признано уцелевшее основание маяка. Сюда и решили перенести с началом операции штаб высадки. В одном из отсеков маячного подземелья Иван Наумович Кулик развернул узел связи.
С Дооба Цемесская бухта - как на ладони, хорошо виден и Новороссийский порт. Разумеется, нельзя было рассчитывать, что отсюда охватишь собственным глазом весь ход ночного боя за высадку. Но позиции, дающей такую возможность, вероятно, вообще не нашлось бы ни на суше, ни на воде. А для контроля, в том числе и визуального, за движением всей массы десантных судов, для управления ими на переходе, для организации необходимой по обстановке помощи и поддержки этот КП был удобен.
Снова сентябрь...
Оперативная директива Военного совета Черноморского флота от 28 августа 1943 года (это был первый дошедший до меня документ, подтверждавший мою причастность к готовящемуся десанту - до того все указания давались устно) предписывала контр-адмиралу Холостякову: высадить 255-ю Краснознаменную бригаду морской пехоты, один батальон морпехоты, 1339-й стрелковый полк 318-й дивизии и 290-й стрелковый полк НКВД на участке от мыса Любви до линии фронта на восточном берегу Цемесской бухты с целью захвата города и порта Новороссийск.
Закончить подготовку к высадке требовалось к 2 сентября.
Итак, снова сентябрь... Наш флагманский минер Александр Иванович Малов, любитель истории, рассуждал как-то о том, что на этот месяц уже не раз приходились важные для Новороссийска события.
Больше века назад, в сентябре 1838 года, была обследована русскими моряками и признана удобной для стоянки кораблей бухта (тогда ее называли Суджукской) в устье речки Цемесс. Пехотинцы, строившие Кавказскую оборонительную линию, заложили здесь береговое укрепление, которое и положило начало городу, порту.
В сентябре 1920 года Новороссийск, первый на юге порт, отбитый у белогвардейцев и интервентов, стал пунктом сосредоточения возрождавшихся Красных морских сил, базой их действий против врангелевцев, засевших в Крыму.
Не вычеркнешь из истории и сентябрь прошлогодний, мучительно свежий в памяти, тот сентябрь, когда на улицы Новороссийска ворвались фашистские танки...
Теперь дело шло к изгнанию оккупантов. И верилось, что среди всех сентябрей, вошедших в историю Новороссийска, сентябрь сорок третьего года станет самым памятным.
Общую численность десантных войск командующий фронтом определил в шесть тысяч четыреста человек. Самой крупной из назначенных к высадке частей была 255-я бригада А. С. Потапова - три с половиной тысячи бойцов с семнадцатью легкими орудиями, сотней минометов, сотней ПТР и со ста пятьюдесятью пулеметами. Бригада обладала богатым десантным опытом, семь месяцев провела на Малой земле. Занимая там позиции на правом фланге плацдарма, она имела перед собой как раз тот участок берега, которым ей предстояло теперь овладеть с моря.
Небольшой - всего около восьмисот штыков - 290-й стрелковый полк подполковника И. В. Пискарева только недавно вернулся с Малой земли, и его бойцы были знакомы с побережьем Цемесской бухты.
Никогда еще не высаживался с кораблей лишь 1339-й стрелковый полк подполковника С. Н. Каданчика. Но он без малого год держал оборону у цементных заводов, в непосредственной близости от восточной части Новороссийского порта. Командиры и бойцы полка, надо полагать, присмотрелись со своего переднего края к тем пристаням и кварталам города, куда теперь должны были ворваться со стороны бухты.
Ну а батальоном морской пехоты, включенным в состав десанта, был 393-й отдельный батальон имени Куникова, сформированный на основе куниковского штурмового отряда. Он только что вернулся к нам из-под Туапсе, где проходил боевую подготовку. Командовал им В. А. Ботылев, замполитом оставался Н. В. Старшинов.
Не могу не привести еще одну краткую выдержку из воспоминаний Николая Васильевича Старшинова, на которые уже ссылался. Она относится как раз к этим пред-десантным дням, характерной чертой которых были дружная совместная работа сухопутных и морских штабов и политаппарата, активный обмен между армейцами и моряками боевым опытом. Очень большое внимание этому уделял политотдел 18-й армии, возглавляемый Леонидом Ильичом Брежневым.
... Меня вызвали, - вспоминает Н. В. Старшинов, - к начальнику политотдела Новороссийской базы капитану 1 ранга Бакаеву.
- Собственно, вызывал не я, - сказал Бакаев и обратился к находившемуся в кабинете полковнику в армейской форме: - Это и есть тот самый капитан Старшинов, о котором шла речь.
- А, первый комиссар Малой земли! - шагнул мне навстречу полковник. Давайте знакомиться. Моя фамилия Брежнев.
Он предложил мне сесть и продолжал:
- Вам, очевидно, известно, что в десанте будут участвовать и наши армейские части. Так вот, есть просьба выделить двадцать - двадцать пять хороших ребят. Пусть они побеседуют с пехотинцами, поучат их, как вести себя при высадке, как вести бой в новых для них условиях. Надеюсь, такие люди у вас есть?
После этой беседы в политотделе мы выделили для обучения армейцев самых отважных, проявивших себя в схватках с врагом бойцов.
На Черное море вновь прибыл генерал-лейтенант И. В. Рогов с группой работников Главного политуправления ВМФ. Они основательно помогли нам в расстановке партийных сил.
На корабле, преодолевающем вражеские огневые завесы, не крикнешь, как в трудную минуту сухопутной атаки: Коммунисты, вперед! Тут жестко определено место каждого. И потому заботиться о том, чтобы коммунист - человек, по-особому ответственный за выполнение боевого приказа, был и на верхней палубе, и в задраенном машинном отсеке, надо заранее. Мы считали, что в такой операции, какая готовилась, испытанный партийный боец, опора командира и пример для товарищей, необходим даже на самом малом из участвующих в ней судов, где весь экипаж - четыре-пять матросов, но на борту будут десятки десантников. И принимали меры, чтобы это обеспечить.
Комиссарами на мотоботы и баркасы расписали группу коммунистов из краснофлотцев и старшин, отличившихся в прошлых десантах. По катерам-охотникам, самым крупным из десантных кораблей, но тоже не имевшим штатных замполитов, распределили политотдельцев и политработников из резерва, который Бакаев создал за счет тыловых подразделений (помогло людьми и политуправление флота).
А политотдел 18-й армии, распределяя своих работников по десантным частям, прикомандировал двух товарищей и к нашему батальону морской пехоты, в помощь Ботылеву и Старшинову.
Батальон Ботылева предназначался для захвата центральной части порта и ключевых позиций на набережной с последующим продвижением в глубь города.
Вместе с приданными подразделениями батальон насчитывал около тысячи ста человек. Он имел больше, чем другие части, времени на тактическую подготовку к высадке, провел много дневных и ночных учений. А главное - был силен своей моральной подготовленностью к выполнению особо трудных задач, общей убежденностью бойцов, что решать такие задачи положено именно им. Перед приближавшимися решительными боями в батальоне было подано сто девяносто пять заявлений с просьбой о приеме в партию, и он становился полностью партийно-комсомольским.
Зачисления в часть, которая формировалась на основе куниковского отряда, добивались как особой чести добровольцы из других черноморских баз. А старые куниковцы, захватившие плацдарм на Малой земле (их вошло в батальон 270 человек, и распределены они были так, что составляли ядро всех взводов, всех отделений), уж постарались передать новичкам свой опыт, свои традиции.
Некоторых старшин и бойцов батальона я знал еще по разведотряду. Оттуда были Сергей Колот - теперь батальонный парторг, Владимир Сморжевский командир отделения автоматчиков, санинструктор Надежда Лихацкая. И еще много других.
Запомнился воевавший вместе с Куниковым на Малой земле краснофлотец Владимир Кайда. Он отличался незаурядной внешностью: рост без малого два метра, могучие плечи и грудь, широкое румяное лицо - богатырь, да и только!
Примечательно, как попал Кайда в свой первый (и вообще первый на Черном море за Отечественную войну) десант. В севастопольском экипаже политрук спросил краснофлотцев, прибывших на формирование, кто готов идти добровольно на почетное, но опасное дело. И Кайда тотчас же вызвался, ничего не уточняя.
- А если придется жизнь отдать? - спросил политрук уже его лично.
- Отдам, только недешево! - ответил Кайда.
Его взяли в десантную часть, предназначавшуюся - это он узнал после - для высадки у Григорьевки, в помощь защитникам Одессы. В том десанте Кайда был тяжело ранен (товарищам показалось - убит, о чем и написали матери, а что жив, обнаружили бойцы уже другого подразделения) и смог вновь воевать лишь через полгода.
Моторист по специальности, он, несмотря на свою линкоровскую комплекцию, попал на катера и провоевал кампанию сорок второго года на Азовском море. Там с ним был, между прочим, такой случай. Катер, перевозивший армейское подкрепление, атаковали фашистские самолеты. Осколки бомб пробили борт корабля и повредили картер двигателя. Пока другие моряки заделывали пробоину в борту, Кайда заткнул дыру в картере бескозыркой и прижал ее левой рукой так, что горячее, обжигающее масло не просачивалось дальше его ладони, а правой переключал хода. Так и дотянули куда требовалось.
Этот краснофлотец не числился в снайперах, но за полтора месяца, проведенных на Малой земле, счет достоверно уничтоженных лично им фашистов достиг 26. И еще следует добавить, что к тому времени, о котором идет сейчас речь, Владимир Кайда четвертый раз вернулся в строй после ранений.
Вот такие люди определяли лицо батальона имени Куникова, хотя было там процентов двадцать и совсем еще необстрелянных бойцов. Вести такую часть в бой должен был командир достойный. Таковым мы и считали капитан-лейтенанта Василия Андреевича Ботылева. Выглядел он не скажешь, чтобы внушительно: роста не выше среднего, худощавый, белобрысый. Если бы не фуражка с крабом (в морской пехоте ее носили при полевом армейском обмундировании) - издали и не признаешь за командира.
Имея от роду двадцать три года, Ботылев был моложе многих бойцов батальона. В прошлом рабочий парень из Подмосковья, он лишь весной сорок первого окончил военно-морское училище. В мирное время ему ходить бы еще в лейтенантах, командовать подразделением, приравненным к взводу.
Однако на войне командир растет, коль есть к тому данные, куда быстрее. За плечами у молодого комбата были бои под Севастополем, Феодосийский десант, оборона на Тамани и, наконец, февральская высадка в Станичке. Под началом Куникова он воевал всего восемь дней, но таких, когда люди раскрываются полнее, чем за иные недели и месяцы. И именно Ботылеву, командиру боевой группы, наиболее успешно действовавшей против многократно превосходящих вражеских сил, майор Куников завещал перед смертью тетрадь, куда записывал мысли о тактике десантного отряда.
Старые куниковцы знали, каков их комбат в бою, а от них знали и молодые. Новичкам рассказывали о его храбрости - в штурмовой десантной части без этого качества командирский авторитет немыслим. Доказал Ботылев и свою тактическую зрелость. Известна была также его прямо-таки беспощадная честность: не простит никакого обмана или преувеличения подчиненному, не прибавит заслуг себе.
Я не видел Ботылева месяца три. Из Туапсе он вернулся еще более собранным и сосредоточенным, словно стал старше на годы - такими делает людей глубоко осознанная ответственность. Комбат еще не знал места высадки и других подробностей боевой задачи, но чувствовалось, как гордится и дорожит он вместе со своими бойцами тем, что в десант пойдут они.