Швыряла злобный град с разгневанных небес;
Клонился до земли непроходимый лес
И горы Севера ползли к порогам Нила;
Рванулась молния из высшего горнила,
На тучах прочертив зияющий надрез;
Чтоб описать сие - не ведаю словес
И не могу найти такой беде мерила.
Стихия вод морских, влекомая Судьбой,
С Землей и Воздухом вступила в смертный бой,
И низвергался мир в великую разруху.
В тот час Бирюк с женой стоял среди двора,
Меж ними ругань шла: уже пора Пеструху
С теленком разлучать - иль все же не пора.
***
На берегу ручья облюбовав лужочек,
Сел Тирсис горестный в тени приятней лип,
Стал о возлюбленной рыдать - и каждый всхлип
Угрозой был ручью: хлестало, как из бочек.
Филандер сел вблизи: чувствительный молодчик
Почел, что ведь и он из-за любви погиб,
Он тоже зарыдал, на собственный пошиб:
Оглохнешь, рев такой услышавши разочек.
Бродил поблизости еще один пастух,
Он им свирели дал, спасти желая слух:
Посостязайтесь, мол,- в игре утехи много.
Но заявился тут из темной чащи волк,
Рыдательный экстаз пастушьих душ примолк,
На волка ринулись - и кончилась эклога.
***
На каменной горе, незыблемой твердыне,
Воздвигнутой вдали земных забот и зол,
С которой кажется мышонком крупный вол,
Клюкою странника - огромный дуб в долине;
То Господу гора противостанет ныне,
Чтоб не дерзал вершить свой вышний произвол,
То, покарать решив ни в чем не винный дол,
Вдруг уподобится начавшей таять льдине,
То пламя разметет на восемьдесят миль,
Порою только дым да огненная пыль
Летят из кратера со злобой безграничной,
Да, на горе, чей пик почти незрим для глаз
(Того же хочешь ты как человек приличный),
Я и живу теперь, и это мой Парнас.
***
Вы, исполинские громады пирамид,
Гробницы гордые, немые саркофаги,
Свидетельствуете верней любой присяги:
Сама природа здесь колени преклонит.
Палаццо римские, чей величавый вид