стальной петле подобно.
Летит орел, а с ним - змея,
что меж камней лежала,
и в грудь орлу сочится яд
отравленного жала.
О честолюбец, возлети
в простор, в пучину света
и не ропщи, что смерть близка:
таков удел поэта!
МИР
Был зимний вечер. Темнота окутала алтарь.
Ко входу в церковь брел монах, держа в руке фонарь.
Как пилигрим, свершивший путь, усталый, изможденный,
остановился и застыл у каменной колонны.
И долго около дверей ключами он бренчал,
но сам, казалось, ничего кругом не различал,
как призрак. Наконец вошел, ступая еле-еле,
трикраты грудь перекрестил, смочил персты в купели,
фонарь немного приподнял, и видит в тот же миг:
стоит вблизи от алтаря еще один старик,
как Голод, худ, как Смерть, согбен, но - все же был высок он,
в седой копне его волос светился каждый локон;
исполнен вдохновенных дум, сиял во мраке он,
как алебастровый сосуд, в котором огнь зажжен.
Сурово инок вопросил, едва его заметил:
"Что ищешь?" - "Мира!" - в тишине чужак ему ответил,
вздохнул и в нишу отступил, к колонне, - там темно.
Монах, взглянув на чужака, молиться начал, но,
постигнув истину, шагнул назад, к церковной двери:
пришлец, искавший мира здесь, был Данте Алигьери.
MACTE ANIMO
Я ничего не должен знать о женщинах на юге,
что полны гибельной тоски, когда, томясь в недуге,
несут безлистым деревам в безвыходной мольбе
плач о возлюбленных своих, о листьях, о себе.
Ты ль это,- слышу каждый час в груди твой хрип свистящий,
ты ль это, червь, грызущий плоть,- смертельный рок, висящий
над светлой юностью моей? - Я все отдам навек,
но не тебя, моя душа, орешины побег!
Тяжелый, низкий небосвод вдруг посветлел сегодня,
о радость, о тепло, о свет, о благодать Господня,
моя страна... моя любовь... жизнь, юность, счастье... Брат,
не рассуждать... Бери клинок, погибни, как солдат!
ВИЛЛЕМ КЛОС
(1859-1938)
МЕДУЗА
Взирает юноша с мольбою страстной
На божество, на лучезарный лик,
И тяжких слез течет живой родник,