Пусть потоптал тебя насильник - жребий страшен,
Пусть знаем, что теперь нигде на свете нет
Такого гноища среди зеленых пашен,
"О, как прекрасна ты!" - тебе речет поэт.
Поэзия к тебе сойдет средь ураганов,
Движенье сил живых подымет вновь тебя
Избранница, восстань и смерть отринь, воспрянув,
На горне смолкнувшем побудку вострубя!
Поэт поднимется и в памяти нашарит
Рыданья каторги и городского дна
Он женщин, как бичом, лучом любви ошпарит
Под канонадой строф, - держись тогда, шпана!
Все стало на места: вернулась жизнь былая,
Бордели прежние, и в них былой экстаз
И, меж кровавых стен горячечно пылая,
В зловещей синеве шипит светильный газ.
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Я плыл вдоль скучных рек, забывши о штурвале:
Хозяева мои попали в плен гурьбой
Раздев их и распяв, индейцы ликовали,
Занявшись яростной, прицельною стрельбой.
Да что матросы, - мне без проку и без толку
Фламандское зерно, английский коленкор.
Едва на отмели закончили поколку,
Я был теченьями отпущен на простор.
Бездумный, как дитя, - в ревущую моряну
Я прошлою зимой рванул - и был таков:
Так полуострова дрейфуют к океану
От торжествующих земных кавардаков.
О, были неспроста шторма со мной любезны!
Как пробка легкая, плясал я десять дней
Над гекатомбою беснующейся бездны,
Забыв о глупости береговых огней.
Как сорванный дичок ребенку в детстве, сладок
Волны зеленый вал - скорлупке корабля,
С меня блевоту смой и синих вин осадок,
Без якоря оставь меня и без руля!
И стал купаться я в светящемся настое,
В поэзии волны, - я жрал, упрям и груб,
Зеленую лазурь, где, как бревно сплавное,
Задумчиво плывет скитающийся труп.
Где, синеву бурлить внезапно приневоля,
В бреду и ритме дня сменяются цвета
Мощнее ваших арф, всесильней алкоголя
Бродилища любви рыжеет горькота.
Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,
Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,
Зарю, взметенную, как стаи с голубятен,
И то, что никому не явлено вовек.