Марина достала астрономические таблицы и карту и разложила прямо перед собой на полу. Вынула из футляра секстант, протерла его шерстяной перчаткой и стала ждать. К 17 часам по московскому времени засветились в небе звезды. Полярная звезда ярко засияла высоко слева, словно показывая им путь, как и тысячелетия назад другим путешественникам, а вот там все ярче вспыхивала Вега.
Марина отодвинула форточку верхнего люка и, придерживая рукой секстант, высунулась из кабины. Морозный ветер в мгновение заледенил щеки, и ей пришлось опуститься вниз в кабину, поднять и застегнуть воротник. Потом высунулась снова и повернулась лицом к кабине Вали. Струи ветра били в спину, но теперь ей было легче: дыхание не забивал тугой ветер. Лицо Вали смутно виднелось за колпаком кабины.
На глаза навертывались холодные слезы, Марина надвинула низко полетные очки, руки мерзли в тонких перчатках - в меховых она не могла удержать секстант и бросила их на пол кабины, - пар от дыхания заволакивал визир и покрывал его тонкой изморозью. Все же ей удалось сделать два отсчета, и она быстро опустилась вниз, захлопнув с силой форточку люка. Долго оттирала руки, потом в бортовом журнале четкой строкой легла запись: 17 часов 34 минуты. Время московское. Полярная и Вега, широта местонахождения самолета 55 градусов, долгота 80 градусов 40 минут. По расчетам выходило, что путь их полета был сравнительно точным, хотя уже несколько часов они не видели земли и не исправляли курс.
Чем дальше шли они на восток, тем хуже и хуже становилась погода. Они вырывались из облаков, уходя все выше и выше, хотя набор высоты лишал их десятков литров бензина.
Передавая очередную радиограмму, Марина думала: "Вот уж метеорологи бегают там. Угадали-то как с погодой! Ужас!"
Заглянув через окошко в кабину к Вале, она увидела, что та ведет самолет. Почти шесть часов перед этим самолет вела Полина. В облаках, в темноте, наверняка устала, и Марина решила послать ей записку, пока позволяет время.
"Ты уже поела? - писала Марина, едва различая буквы. - Садись ужинать. И отметь наше последнее местонахождение. К 20 часам (конечно, по московскому времени) должны быть в районе Красноярска. Будем там делать небольшой поворот на Байкал. Связь держу, пока все нормально. Тебе хорошо, можешь вздремнуть..."
Загудела тихо сирена, и записка скользнула в трубу пневмопочты.
Через некоторое время Полина ответила ей:
"Уже поела. Пока вела самолет, аж взмокла, теперь мерзну. Газета не помогает, дует во все щели. Греюсь чаем с вареньем. Помогает, только недолго. Дневник не пишу, темно и замерзла. Утром заполню, если будет что. Ты пиши, а то я тут одна скучаю..."
Тревожила Марину и температура воздуха. Термометр показывал от 0 до 10 градусов мороза. Иногда самолет летит спокойно при такой температуре, но иногда, когда повышается влажность воздуха или когда самолет летит в облаках, его подстерегает опасность - обледенение.
Плоскости, фюзеляж, моторы покрываются тонкой корочкой льда. Самолет становится тяжелым, теряет скорость, моторы словно "хватают ртом" воздух им недостает мощности. Самолет, потеряв скорость, может упасть. Единственное средство в таких случаях - изменение высоты полета. Идти или на снижение, где теплее, или вверх, к холоду, где меньше влажность и, следовательно, прекратится рост "ледового панциря".
Когда они готовились к перелету, принимали в расчет и это. Однако втайне надеялись, что минет их эта опасность, обойдет. И все же надо проверить. Марина включила лампочку освещения кабины и увидела, что стены ее, остекленный нос заискрились серебряной изморозью.
Наверное, Валя тоже заметила, как тоненькими блестками покрывались крылья, фонарь кабины. Замигала сигнальная лампочка переговоров. Марина просунула руку в окошко и взяла сложенную записку.
"Приготовь кислородные баллоны и маску. Включи кислород по кабинам. Буду набирать высоту, вниз нельзя, запас высоты всегда нужен. Сколько там пробудем, неизвестно..."
"У меня в кабине тоже все покрывается изморозью. Меняй высоту, Полине я сейчас напишу. Кислород включаю".
Марина натянула кислородную маску и отвинтила вентиль баллона. Просигналила Полине и послала ей записку, где сообщала об изменении высоты и необходимости перейти на кислород. Сколько придется лезть вверх - кто знает? И рисковать нельзя.
Уже на высоте около 5 тысяч метров морозная пленка начала таять, стекла кабины стали прозрачными. Но за ними было все так же темно и туманно. Только изредка клочья облаков скользили вдоль самолета, словно бьющийся на ветру шлейф. Так они летели некоторое время, но потом самолет стало швырять из стороны в сторону, вверх-вниз.
В кабине похолодало. Застыли ноги в меховых сапогах-унтах, клонило в сон - уже сказывалась высота, движения стали вялыми и медленными, руки словно ватные и чужие.
"Нужно приготовиться к расчетам заранее... - как-то далеко и устало шла мысль, - иначе не успею к началу сеанса..."
Она вытащила секстант из коробки, медленно перелистала астрономические таблицы и нашла страницу на предполагаемую долготу. Смотрела на нее внимательно, словно старалась запомнить. Высотомер показывал 7500 метров. "Вот забрались! А горючее? - вдруг заволновалась Марина. - Расход лишний, но, наверное, иначе нельзя".
По краю облачности мелькнуло темное небо, стало светлее в кабине.
Снова, как и в первый раз, Марина открыла верхнюю форточку, вылезла наружу и начала измерения. Справа и слева звезды высвечивали горки облаков более светлых, чем небо, а вверху они таинственно мигали. Маска мешала, бахрома инея вокруг рта леденила щеки, морозный ветер задувал под шлем. Глаза слезились, даже прикрытые защитными очками.
После того как она сделала один промер, Марина нырнула в кабину и стала дыханием отогревать руки. В кабине было тоже холодно, но здесь хотя бы не было леденящего потока воздуха, забивавшего дыхание. Немного согрев руки, она опять вылезла и стала продолжать промер.
Вспыхнувшая лампочка бортового освещения заставила ее зажмуриться от непривычного яркого света. Спустившись в кабину, она расстелила карту на полу и принялась за вычисления, потом занесла данные в бортовой журнал. Минуту-другую сидела, засунув руку за борт куртки, пальцы должны быть послушными и быстрыми при передаче радиограммы. Сейчас она включит рацию, и улетит далеко в Москву очередная радиограмма.
За первые двенадцать часов полета ни погода, ни условия пилотирования (летели на высоте, в облаках, в болтанке) не давали им повода к ликованию. Только со связью повезло: она была устойчивой. Регулярно, согласно программе, выходила Марина в эфир и связывалась с Москвой. Было уже не так хорошо слышно, но она приняла все ответы на свои радиограммы.
Марина слегка постучала ключом передачи, укрепленным справа на столике, пробуя подвижность пальцев. Рука немного отогрелась, можно было начинать работу. Чуть подвинув волну передачи, щелкнула выключателем и нажала на ключ. Нажала чуть сильнее еще раз, но сигнальная лампочка в ключе не загорелась - это значило, что питание на радиопередатчик не поступало. В наушниках не было слышно ни шороха, ни потрескивания радиоволн.
Марина включала и выключала тумблер. Тревога охватывала ее. "Спокойно! - сказала она сама себе. - Может быть, перегорела лампочка?" Но сменить ее было некогда, так как подходило время передачи. Она снова включила радиопередатчик.
"Я УГР, - торопясь отстукивала она ключом. - Широта 55° 45'', долгота 94° 10''. Нахожусь на высоте 7500 метров. Температура воздуха - минус 34°. Лечу над холодным облачным фронтом. Нижняя граница облаков неизвестна. Сообщите погоду районе Душкачана. Раскова".
С беспокойством стала ждать ответа. Но приемник молчал, не было слышно писка других радиостанций, стука морзянки. Не работал и радиокомпас.
До рассвета еще далеко, часов шесть полета, надо набраться терпения и ждать. Сейчас лезть в рацию не имело смысла: в темноте вряд ли она устранит неисправность.
Марина замерзла. Клонило в сон, мысли текли вяло и нехотя. Протянула руку к термосу - там еще оставалось немного чая. Выпила несколько глотков и взяла блокнот - надо сообщить Вале о происшедшем. Была почти уверена, что Валя не станет терять высоту, и все-таки написала: "В кабине иней, может быть, снизимся? Передатчик вышел из строя, очередную радиограмму не смогла передать. Буду ждать утра, чтобы узнать, в чем дело. Как ты там?"
Валя ответила: "Внизу по курсу появляются разрывы облаков, изредка мелькает темными пятнами земля. Скоро будем снижаться, потерпи еще часок. Пока все спокойно, моторы работают хорошо, да, верно, ты и сама слышишь. Обледенение прошло, в кабине инея нет, продувает, наверно, больше, чем у тебя. Пока есть кислород, надо идти с запасом высоты на всякий случай. Высота - это лишнее время для раздумий, когда припечет".
Марина пробежала глазами ответ Вали. "Что ж, будем ждать рассвета..."
Около полуночи ей удалось еще раз снять высоту двух звезд и определить, где они сейчас находятся. По расчетам выходило, что Байкал они уже пролетели и, значит, надо следовать курсом строго на восток.
С нетерпением ждала она рассвета. Что-то принесет он им? Сможет ли она сразу определить свое местонахождение? Какие еще сюрпризы готовит им погода?
Небо постепенно светлело. Вскоре в кабине уже можно было различать отдельные предметы. Марина увидела, что стекла кабины заледенели. Резервные умформеры (машины, питающие радиостанцию токами высокого напряжения), которые располагались перед входным люком, тоже покрылись льдом. Значит, они замерзли. До основных умформеров, находившихся глубоко под сиденьем, невозможно добраться, но, по-видимому, они в таком же состоянии. Так вот почему радиостанция молчит!
Валя начала снижаться. Марина уже различала далеко внизу темные увалы гор, грозные острые вершины, пересекающие путь. По глубоким ущельям полз туман, закрывая реки. Все вокруг было дико, сурово, однообразно. На огромном пространстве от Байкала на восток тянулись горы. Как найти на карте место, где они сейчас летят? Вот здесь? Или здесь?
"Что будем делать? - написала она Вале. - Повернем, направо и выйдем на железную дорогу Чита - Хабаровск? А там на Комсомольск? Только опасно: граница рядом. Хорошо, если землю будет видно, Амур не перемахнем, а если нет, если облачность?"
"Думаю, что надо идти прямо на восток, к Охотскому морю, а потом к Комсомольску", - ответила Валя.
Больше девяти часов у них нет связи ни с Москвой, ни с Хабаровском, на земле не знают, что с ними. Поглядывая на часы, Марина решила попробовать очистить ото льда умформеры. И она стала осторожно скалывать лед. Потом накрыла их меховым унтом и стала осторожно включать и выключать радиостанцию. Прошло 10, 20 минут, и вдруг на передатчике загорелась контрольная лампочка!
Еще не веря тому, что радиостанция заработала, Марина начала отстукивать радиограмму: "Я УГР! Срочна пеленгуйте, сообщите мое место".
Она надеялась, что откликнется Хабаровск, но, переключившись на прием, она вдруг услышала далекие позывные Москвы и настойчивые призывы: "УГР! УГР! Немедленно отвечайте! УГР! УГР! Немедленно отвечайте!"
Наверное, до них дошли сигналы Марины, потому что внезапно позывные смолкли, а через несколько мгновений Марина услышала: "Повторите, повторите..." Она без конца передавала и передавала радиограмму, но в ответ слышалось только: "Повторите, повторите..."
Облачность оборвалась, словно обрезанная ножом, и Марина вдруг увидела внизу море. Охотское море! А справа вырисовывался в туманной дали берег.
Раскова стала уточнять местонахождение самолета по карте. Она быстро нашла этот кусочек берега и написала Вале: "Справа Тугурский залив, надо разворачиваться вдоль берега и идти на Николаевск-на-Амуре. Кажется, я установила связь. Во всяком случае, нас услышали в Москве. Разворачивайся, через час мы будем над Николаевском. Можно сказать, что задание уже выполнено, мы на Дальнем Востоке!" Валя ответила: "Бензина еще на три часа. Думаю идти на Комсомольск. Там лучше аэродром. В Николаевске аэродром небольшой, и я беспокоюсь за посадку. 500 километров до Комсомольска пройдем часа за два. Давай курс. Передаю управление Полине. Отдохну перед посадкой".
Марина составила новую радиограмму для Москвы, сообщая о том, где они в данный момент находятся и где собираются садиться. Но передать ее не удалось, так как в прогретом, а потом снова остывшем умформере произошло короткое замыкание.
Самолет снизился до 6000 метров. Стало лучше видно землю, хотя видимость по горизонтали была плохой.
В Москве еще утро. А здесь над тайгой, покрывающей крутые бока высоких сопок, в разгаре день. Но день серый, туманный. Солнца не видно, и все плывет под ними в серой дымке. Слева - Охотское море, застывшее, холодное.