— Это Висельный холм, — был ответ.
— Как вы догадались?
— Если кто-то не хотел, чтобы об этом легко было догадаться, не надо было устанавливать там макет виселицы с висящим на ней телом.
— О чем это вы. — оборвал его сквайр. — На холме ничего нет, кроме леса.
— Напротив, — возразил Фаншоу, — там, на вершине, большая зеленая лужайка, а посреди — модель виселицы. Когда я взглянул на нее в первый раз, мне показалось, что на ней что-то висит. А сейчас, вроде бы, ничего не видно — или что-то есть? Я не уверен.
— Чепуха, чепуха, Фаншоу, на этом холме нет никакой виселицы. Там просто густой лес — совсем недавно посаженный. Я был там год назад. Дайте мне бинокль, а то я ничего не вижу. — После недолгой паузы, он произнес: — Я так и думал, ничего не видно.
Тем временем Фаншоу рассматривал холм — до него было всего две-три мили.
— Очень странно, — сказал он, — без бинокля в самом деле похоже на лес. — Он вновь поднес прибор к глазам. — все же получается эффект. Хорошо видна виселица, зеленый луг, и кажется, я даже различаю людей, телеги, точнее, телегу, а в ней сидит человек. Но стоит убрать бинокль, и все исчезает. Наверное, это особенность закатного освещения. Надо прийти сюда днем, пораньше, когда солнце находится еще высоко.
— Вы сказали, что видели на холме людей и телегу? — недоверчиво спросил сквайр. — Что они там делают в это время, даже если предположить, что все деревья срубили? Давайте рассуждать здраво — посмотрите снова.
— Но я точно уверен, что видел их. Да, пожалуй, людей было немного, они расходились. А теперь — боже милостивый — такое впечатление, будто на виселице что-то раскачивается. Ужасно тяжелый бинокль, его долго не удержать. Все равно, поверьте мне на слово, леса там нет. Если вы покажете мне дорогу на карте, я завтра же туда отправлюсь.
Некоторое время сквайр пребывал в задумчивости. Наконец, он поднялся и произнес:
— Чтож, это лучший способ во всем разобраться. А теперь пора назад. Ванна и ужин для меня важнее всего.
На обратном пути он был не особенно разговорчив.
Они вернулись через сад и прошли в холл, чтобы положить на место трости. Там они обнаружили старика-лакея Паттена, который был явно чем-то встревожен.
— Прошу меня извинить, мистер Генри, — заговорил он тотчас же, — но боюсь, тут побывал злоумышленник.
Он показал на открытую коробку, в которой хранился бинокль.
— Ничего более страшного не случилось, Паттен? — спросил сквайр. — Неужели я не могу взять собственный бинокль и одолжить его другу? Я купил его на свои деньги, если ты помнишь. На распродаже имущества старого Бакстера.
Паттен поклонился, хотя объяснение его не удовлетворило.
— Вот и хорошо, мистер Генри, раз вы знаете, кто это сделал. Просто я подумал, что лучше об этом сказать, поскольку мне казалось, что эта коробка не покидала свою полку с тех пор, как вы ее туда поставили; вы уж извините, но после того, что произошло…
Он понизил голос, и продолжение разговора Фаншоу услышать не смог. Ответы сквайра были немногословными, зато сопровождались грубоватым хохотом; затем хозяин пригласил Фаншоу посмотреть предназначенную для гостя комнату. Кажется, в тот вечер ничего, относящегося к моей истории, больше не произошло.
Кроме, разве что, одной мелочи: странное чувство охватило Фаншоу сразу после полуночи — будто на волю вырвалось то, что нельзя было выпускать. Он почувствовал это во сне. Фаншоу прогуливался по малознакомому саду и остановился перед нагромождением неровных камней, осколков старого оконного витража церкви и даже фрагментов лепных фигур. Один из фрагментов привлек его внимание: похоже, это была резная капитель с изображением различных сценок. Он почувствовал, что должен ее вытащить; взявшись за дело, он с поразительной легкостью перенес наваленные на нее камни в сторону и стал вытаскивать саму глыбу. Тут к его ногам, негромко звякнув, упал оловянный ярлык. Фаншоу поднял его и прочел: «Не трогать ни при каких обстоятельствах. Искренне ваш, Дж. Паттен». Как часто бывает во сне, он воспринял это указание со всей серьезностью. И с тревогой, переходящей в страх, решил посмотреть, сдвинулась ли глыба. Еще как сдвинулась: она вообще куда-то исчезла. Зато открылся вход в тоннель, и Фаншоу наклонился, чтобы в него заглянуть. Во тьме что-то зашевелилось, и вдруг, к ужасу Фаншоу, оттуда показалась рука — ухоженная правая рука в опрятной манжете, торчавшей из-под рукава пиджака; она в точности повторила движение, которое обычно делают, когда хотят обменяться рукопожатием. Он задумался, насколько невежливо будет игнорировать приветствие. Но пока он рассматривал руку, она почернела, стала покрываться волосами и, кроме того, изменился жест: теперь она тянулась к его ноге, чтобы ухватить. Так что Фаншоу, забыв о политесах, с криком бросился бежать и проснулся.
Он осознавал, что это был сон; но ему казалось (так тоже часто бывает), что нечто похожее, но не настолько впечатляющее, он уже видел раньше. Он полежал немного с открытыми глазами, пытаясь запомнить детали последнего сна; в частности, ему хотелось понять, что за фигуры он увидел, точнее, смутно разглядел, на резной капители. Там изображалось нечто несусветное, это точно, но больше он ничего не мог вспомнить.
То ли на него подействовал сон, то ли дал о себе знать первый день каникул — во всяком случае, проснулся он не рано; да и в исследования окрестностей тут же погружаться не стал. Все утро, то ли от лености, то ли от желания узнать что-то новое, Фаншоу изучал тома с документами Графского археологического общества, которые свидетельствовали о вкладе мистера Бакстера в обнаружение кремниевых орудий труда, римских поселений, развалин монастырских построек — словом, всего того, чем ведает археология. Бумаги были составлены в запутанном, высокопарном, полуграмотном стиле. Если бы этот человек вовремя пошел учиться, — подумал Фаншоу, он стал бы весьма известным антикваром; или мог бы им стать (чуть поразмыслив, Фаншоу сделал эту поправку), но явная любовь к противоречию и противопоставлению себя окружающим, а также — ну да! — снисходительный тон, как у носителя некоего высшего знания, портили всю картину. Он мог бы стать уважаемым мастером. Его проект перестройки и возведения монастырской церкви был очень хорош. Изящная остроконечная центральная башня была ярким тому подтверждением; она напомнила Фаншоу ту башню, которую он видел с холма и которую сквайр назвал Олдборнской. Но это был не Олдборн, это был Фулнейкерский монастырь. «Что ж, — сказал он себе, — наверное, Олдборнскую церковь строили фулнейкерские монахи, и Бакстер скопировал башню. Нет ли об этом упоминаний? А, ясно, проект обнаружили после его смерти нашли среди других бумаг».
После обеда сквайр поинтересовался у Фаншоу, чем он собирается заниматься.
— Пожалуй, прокачусь на велосипеде, — ответил гость, — доеду до Олдборна и вернусь через Висельный холм. Круг займет приблизительно пятнадцать миль, верно?
— Приблизительно, — сказал сквайр. — Поезжайте через Лэмбсфилд и Вонстоун, туда тоже стоит заглянуть. В Лэмбсфилде есть небольшой витраж, а в Вонстоуне интересный камень.
— Отлично, сказал Фаншоу. — По дороге выпью чаю; можно мне взять бинокль? Я привяжу его к велосипедной раме.
— Конечно, как вам угодно, — ответил сквайр. — Надо бы мне завести бинокль получше. Если сегодня отправлюсь в город, то попробую привезти новый.
— К чему такие беспокойства, если вы сами им не пользуетесь? — запротестовал Фаншоу.
— Даже не знаю; в доме должен быть хоть один приличный бинокль; и потом, наш Паттен считает, что этот экземпляр нельзя использовать.
— Он что, в этом разбирается?
Тут замешана какая то история; точно не знаю, в чем дело, но это касается Бакстера. Я обещал старику, что выслушаю его. Он крайне озабочен со вчерашнего вечера.
— Почему? Ему тоже приснился страшный сон?
— С ним что-то не так: сегодня утром он выглядел совсем дряхлым и сказал, что всю ночь не сомкнул глаз.
— Что ж, заставьте его приберечь свою историю до моего возвращения.
— Хорошо, постараюсь, если смогу. Только смотрите, не опаздывайте. А то вдруг через восемь миль у вас проколется колесо и придется возвращаться пешком — что тогда? Не люблю я эти велосипеды; скажу, чтобы к ужину приготовили что-нибудь холодное.
— Когда бы я ни вернулся, возражать не буду. А на случай прокола у меня есть все необходимое. Так что я поехал.
«Хорошо, что сквайр распорядился о холодном ужине», — не раз успел подумать Фаншоу, пока к девяти вечера не прикатил свой велосипед обратно. Это же несколько раз подумал и произнес вслух сквайр, встречая его в холле; он был скорее доволен, что оправдалось его недоверие к велосипедам, чем сочувствовал своему разгоряченному, уставшему, испытывающему жажду и вконец обессилевшему другу. Самыми любезными его словами были: «Подать вам чего-нибудь легкого к ужину? Стакан сидра подойдет? Прекрасно. Вы слышали, Паттен? Стакан сидра и побольше льда. — Затем он повернулся к Фаншоу. — Только не просидите в ванной всю ночь».
В половине десятого они сели ужинать, и Фаншоу рассказал о своих успехах, если это можно назвать успехами.
— До Лэмбсфилда я добрался легко, посмотрел витраж. Очень любопытно, только там было много надписей, которые я не смог прочесть.
— Даже с биноклем? — спросил сквайр.
— Вашим биноклем невозможно пользоваться в церкви — впрочем, полагаю, как и в любом другом помещении. Но я заходил с ним только в церкви.
— Хм! Что ж, продолжайте, — сказал сквайр.
Я сфотографировал витраж, и осмелюсь предположить, что увеличение поможет мне увидеть то, что я хочу. Далее — Вонстоун; камень показался мне весьма необычным, только не знаю, к какой категории древностей его отнести. Кто-нибудь пытался выяснить, что находится под насыпью, на которой он стоит?
— Бакстер хотел это сделать, но фермер ему не разрешил.
— Вот как? Полагаю, нам все же стоит попытать счастья. Так или иначе, следующими пунктами были Фулнейкер и Олдборн. Знаете, с этой башней, которую я видел с холма, странная история. Олдборнская церковь совершенно не такая, да и Фулнейкер оказался не выше тридцати футов, хотя ясно видно, что там должна быть центральная башня. Я вам не говорил? На проекте Фулнейкера, который сделал Бакстер, точно такая же башня, которую я видел.
— Позволю себе заметить, что вам показалось, — заявил сквайр.
сунок мне о том, что я видел, и я был уверен, что это Олдборн, еще до того, как прочел надпись.
— Вообще-то Бакстер неплохо разбирался в архитектуре. Возможно, то, что сохранилось от башни, помогло ему без труда воссоздать правильный вид.