Нападение поставило под вопрос весь французский курс. Генеральные штаты и народ его отвергли. Принц же считал, что без Франции страна останется один на один с врагом. Поэтому он приложил все усилия для примирения между штатами и Анжу. Он думал, что это соответствовало бы желанию королевы Елизаветы, но своим поступком поставил на карту симпатии народа.
В 1583 г. во Фландрии и Брабанте популярность принца сильно упала. Для испанской и католической пропаганды не составляло труда заклеймить его как союзника и сообщника Анжу, так как он всеми силами продолжал бороться за укрепление коалиции с герцогом. По его мнению, положение было таким угрожающим, что альтернативы не существовало.
Принц достиг договоренности с Анжу, но при этом потерял доверие населения, теперь его называли «французиком». Вдобавок вскоре пришло сообщение, что он с разрешения французского короля может заключить новый брак, на этот раз с Луизой де Телиньи, дочерью вождя французских гугенотов, адмирала Колиньи, который вместе с ее первым мужем де Телиньи был убит в Варфоломеевскую ночь. Этот брак был заключен 12 апреля 1583 г. в Антверпене, всего три месяца спустя после государственного переворота, устроенного Анжу. Население и власти поэтому на торжестве не присутствовали. Не обошлось даже без злостной подстрекательской пропаганды. Родственники принца по линии Нассау тоже держались в стороне.
Хотя армии штатов удалось под французским руководством одержать небольшие локальные победы, положение оставалось неблагоприятным. Генеральные штаты разделились, не приняв решения о новой договоренности с Анжу. Город Дюнкерк для Испании был потерян, и Анжу, о котором говорили, что он ведет переговоры с Пармой, покинул Нидерланды и направился на север Франции. В Антверпене, куда принц вступил как бургграф, а в 1578 г. как триумфатор, атмосфера была очень напряженной, доходило даже до того, что его с женой оскорбляли на улицах. Поэтому Оранский в июле 1583 г. покинул город и поселился в Миддельбурге. Но продолжал настаивать на своем мнении: Анжу — единственный выход!
Возможно, поведение герцога и неприятие населением принца послужили поводом для соглашения с архиепископом Кельнским. Из-за перехода Гебхарда фон Труксеса в аугсбургскую конфессию дело дошло до войны с Кельном. Иоганн Нассау считал, что теперь с помощью и поддержкой протестантских принцев образуется рейнская протестантская коалиция, а если и присоединятся Нидерланды, то можно будет рассчитывать на поддержку армии штатов. Гент тотчас же установил контакты с пфальцграфом Иоганном Казимиром. Оранский оставался противником немецкого курса, ему был чужд пфальцский и гентский фанатизм, к тому же он не верил во всеобщую протестантскую коалицию. Однако положение Нидерландов оставалось настолько щекотливым, что он все-таки предложил послать делегатов к архиепископу с поручением немедленно привести в Брабант немецких солдат. Кроме того, принц настоял на сотрудничестве с Анжу, чьи войска снова начали действовать.
В эту трудную минуту личный авторитет Оранского снова возрос, и Генеральные штаты предложили ему стать наместником всех Соединенных провинций. Он не сразу принял это предложение, а потребовал пленарного заседания Генеральных штатов и поставил свои условия, попеняв при этом на поведение различных провинций, на разлад и стремление к обособленности, а также на то, что в каждой неудаче обвиняли его. Принц потребовал непременного хранения денег в центральной военной кассе, чтобы помешать возрастающему финансовому ограничению. Еще он произнес энергичную защитительную речь в пользу политики союза с Анжу, впрочем, правильную, что касалось Германии, и обусловленную религиозными отношениями. Но все решения остались безрезультатными. В переписке Оранского с друзьями мы улавливаем эхо больших разочарований. Никакого единодушия вообще и в частности по поводу продолжения политики верховной власти высказано не было.
Переговоры шли с января 1584 г., и еще ничего не решено! Между тем принц с семьей поселился в бывшем монастыре святой Агаты в Дельфте, где ему вскоре было суждено встретить смерть. Для Оранского как суверена Голландии и Зеландии пришло время принимать важные решения, касающиеся сферы его власти. Существовала необходимость и в определении полномочия принца и Анжу. В Голландии и Зеландии совершенно определенно хотели дистанцироваться от герцога и предотвратить его любые попытки превышения власти. Но прежде чем до этого дошло, прошли месяцы, ведь в каждом городе это решалось голосованием: сначала всего города, а потом сословий по отдельности. Такое положение дел показало, насколько медлительными были средневековые представительные корпорации в голландских городах и штатах. В конце декабря 1583 г. дела продвинулись только до того, что для Голландии подготовили акт о передаче верховной власти Оранскому. Он был очень похож на брабантский «Радостный въезд», только с той разницей, что кальвинистская религия заменила католическую. Эти непрерывные переговоры во всех городах и представительных корпорациях задерживали вынесение окончательных решений, так что в итоге в 1584 г. дело еще было не завершено. Эта обусловленная демократией медлительность в принятии решений стала роковой для исхода антииспанской революции на юге. Во время этих переговоров Оранский поддерживал связь с Анжу, однако французское войско покинуло Нидерланды, и противник, герцог Пармский, завладел большинством городов во Фландрии и Брабанте. Гент, Брюссель, Антверпен находились еще в руках унии, но на гельдернской границе положение оставалось опасным.
Зять Оранского, граф Вильгельм ван дер Берг, назначенный после ухода Иоганна Нассау наместником Гельдерна, в конце 1583 г. тайно вступил в переговоры с Пармой, и теперь это предательство было раскрыто. Наместника арестовали, и это повредило авторитету Оранского.
Помощь из Кельна не пришла, так как архиепископ был вынужден бежать. Денег не было, оставался только Анжу… но Генеральные штаты еще ничего не решили. Итак, в начале 1584 г. ничего не определилось, хотя во фламандских городах волнения достигли своего апогея. Ипр заняли испанцы, в мае последовали Брюгге и Дамме. Почти всю Фландрию захватил враг, Гент находился в тяжелом положении; Антверпен осажден, Брюссель бедствовал. Только Голландия, Зеландия и Утрехт были свободны от испанских войск. Поэтому Оранский продолжал защищать соглашение с Анжу. Для него это являлось дипломатией отчаяния, которая, возможно, «с Божьей помощью принесет успех». Принц написал (март 1584 г.) брату Иоганну, защищая себя: «А на кого я могу еще положиться?..»
Новые парламентеры отправились в Шато-Тьерри, где находился Анжу, также отбыли делегаты и к французскому королю. Результатом этих многочисленных обсуждений стал проект договора, заключенный 25 апреля 1584 г., показавший, сколь мало, собственно, осталось от Генералитета из-за возникшей опасности, что все провинции, кроме Голландии и Зеландии, будут аннексированы Францией, если Анжу умрет без наследника. Можно легко себе представить, что тогда осталось бы от суверенитета Голландии и Зеландии. Благодаря герцогу цель французской дипломатии через Нидерланды приблизиться к границе империи была достигнута…
Но 10 июня Анжу неожиданно умер. В завещании он передал все права брату, французскому королю Генриху III. В Дельфте о его кончи- не узнали только 23 июня, еще до того, как были утверждены окончательные договоры. Это спасло остатки Генералитета от аннексии. Тем не менее Оранский хотел вести в том же духе переговоры и с Генрихом III. Его нидерландская политика, религиозные примирения больше не имели никакого смысла. Политика принца определялась требованиями и ограничениями кальвинистов, и это оставляло открытым только обманчивый путь к Франции. Положение было безвыходным. Оранский осознавал, что и так уже ослабленное единство теперь полностью разрушено. Провинции Голландия и Зеландия, возможно, и Утрехт, которыми он вскоре собирался управлять как суверен, остались последними бастионами: здесь решили сражаться до последнего. В своем послании прежде чем его настигла роковая пуля, принц пишет, что все в руках Всевышнего… Пусть не надеются на жалкое дезертирство!..
Балтазар Жерар, родившийся в свободном графстве, уже давно вынашивал план убить принца. После бесед с испанским наместником и старым знакомым и бывшим соратником Оранского Ассонлевилем он отправился в Дельфт. Там ему удалось выдать себя за жертву испанского террора и завоевать доверие. С Ноэлем де Кароном, сеньором Шооневаля, он даже принял участие в последней делегации Оранского к Анжу и 12 июня вернулся в Дельфт. До 10 июля он находился в близком окружении принца, готовя покушение. Купил на деньги, которые ему дал Оранский, пистолеты и спокойно выжидал. Когда 10 июля принц после обеда и беседы с английским полковником Роджером Уильямом направлялся в свой кабинет, то был застрелен Балтазаром Жераром, поджидавшим его на лестнице. Тяжело раненный тремя пулями принц упал на руки своего дворецкого и через несколько минут скончался.
Последние слова Оранского, произнесенные по-французски: «Господи, спаси мою душу! Господи, спаси бедный народ!» — естественны для человека, вся жизнь которого была борьбой за освобождение народа!
В конце жизнеописания великого Оранского нужно прежде всего проверить, действительно ли все в его жизни определялось политикой, даже браки. Это соответствует действительности только частично. Восемнадцатилетний габсбургский придворный Вильгельм Нассау, принц Оранский, который в 1551 г. женился на Анне фон Бюрен, еще не имел никакой политической программы, а при Карле V вообще не было речи о политической или религиозной оппозиции. Отец Анны Максимилиан, сеньор Эгмонта и Леердама, граф фон Бюрен, верный друг Карла V, в 1548 г. огласил свою последнюю волю, согласно которой его единственная дочь должна была выйти замуж за принца. Так Оранский стал супругом одной из самых богатых и красивых наследниц в нидерландских провинциях, и это произошло с разрешения короля. С юной, добросердечной и любящей Анной молодой принц провел самые счастливые и беззаботные дни своей жизни. Из немногих сохранившихся писем супругов этого времени мы узнаем, что молодых людей связывали настоящие узы любви. Крепче стали отношения и с Дилленбургским двором. Желанный и многократно обещанный визит Анны в Дилленбург, к сожалению, не состоялся: в марте 1558 г, молодая женщина заболела и умерла. Двое детей от этого брака, принцесса Мария (1553) и Филипп Вильгельм (1554), который позже попал в испанский плен, воспитывались под присмотром Марии Венгерской.
В связи с последующими политическими событиями второй брак принца стал очень важным. Сначала принц посватался к Ренате Лотаринг-ской, правнучке Карла V и внучке эрцгерцогини Элеоноры Габсбургской, некогда королевы Дании. Мать Ренаты, Кристина Лотарингская, отклонила это предложение. Следующее сватовство было к вдове герцога Энгиенского, но в этот раз не согласился французский король Генрих II. В третий раз очередь дошла до Анны Саксонской, дочери покойного противника Карла V Морица Саксонского. Девушка воспитывалась своим дядей, курфюрстом Саксонским, в строго лютеранском духе. Её дед по матери, ландграф Филипп Гессенский, следил за этим воспитанием.
Сватовство носило политический характер и было неприемлемым для короля Филиппа. До сих пор удавалось оберегать принца от магнетического силового поля германской (лютеранской) политики. Как мог наместник Голландии и Зеландии преследовать в своих владениях еретиков, если у него самого жена была лютеранкой, да к тому же еще дочерью принца-еретика, которого император поставил на колени в Пассау.
Семья Анны Саксонской тоже не испытывала восторга по этому поводу. В ее глазах принц был папистом, слугой римской церкви и императора.
Оранский объяснил королю Филиппу, что поклялся в верности католической церкви — истинной католической религии — и останется верен этой клятве. Впрочем, родственная связь Оранского с саксонским двором могла бы принести пользу и королю.
Кардинал Гранвелла имел другое мнение. Он считал такой брак очень опасным, ведь принц благодаря ему угодит в осиное гнездо германских протестантов. Гранвелла совершенно открыто обсуждал с Вильгельмом эту возможность. Опасность представляло также лютеранское происхождение принца. Как бы то ни было, следовало дать абсолютные гарантии, что принцессу обратят в католическую веру. Обсуждения и переговоры длились до бесконечности; принц стал проявлять нетерпение и, наконец, заявил, что хотел бы сам распорядиться своим браком. Он ссылался на германское происхождение, но обещал, что жена будет придерживаться католических законов, даже если не примет идею католической церкви. Однако обещание Гранвелле и Маргарите Пармской не учли при сватовстве. Представители Оранского — брат Людвиг, Гюнтер фон Шверцбург и рыцарь Георг фон Холл сообщили семье Анны, что у Оранского пролютеранские убеждения и его жена сможет жить как лютеранка при условии сохранения тайны.
Если курфюрст Август в конце концов согласился на этот брак по личным и политическим причинам, то гораздо труднее было убедить деда Анны, ландграфа Филиппа Гессенского; он оставался противником брачных планов с «черным предателем» и «папским прихвостнем». Переговоры длились с 1559-го по 1561 г. С декабря 1560 г. по январь 1561 г. Оранский регулярно посещал будущих родственников. Он присутствовал также на протестантском богослужении. А 2 июня 1561 г. в Торгау был подписан брачный договор. Оранский дал устное согласие на то, что его жена останется в своей вере «беспрепятственно и без ограничений», и по возможности будет воспитывать детей «в истинной религии Аугсбургской конфессии». Правительнице Маргарите пообещал противоположное, однако письменно ничего не подтвердил.
Этот брак преследовал политические цели. Родство с курфюрстом Оранскому было важно для преумножения престижа… Возможно, он уже тогда думал о германской помощи, если понадобится, против планируемых гонений на протестантов, о чем ему сообщил в Венсенском лесу французский король. Отношения с Саксонским и Гессенским домами являлись важными для финансовой помощи, для вербовки ландскнехтов и т. д. То, что он однажды станет вождем кальвинистского восстания, Оранский, разумеется, еще не знал.
Свадьба состоялась 25 августа в Дрездене по протестантскому обряду, а в октябре принц с женой вернулся в Нидерланды. Анна Саксонская «жила по-католически», дети были крещены как католики, но семейную жизнь определял лютеранский дух, и Оранский все больше сближался с германскими родственниками.
При брюссельском дворе понимали, что католический образ жизни принца и его жены всего лишь видимость и они часто не обращали внимания на церковные заповеди. Как бы то ни было, аристократический брак принца поднял его политический престиж.
Между тем принца и Анну нельзя назвать счастливой парой. Анна, как ее описывали, была «неуклюжа телом», обладала бешеным темпераментом и столь же бешеным характером. Дилленбургскую семью, часто посещавшую супругов, беспокоило поведение молодой своенравной женщины, хотя та прекрасно знала о трудных семейных отношениях в Бреде. В переписке Гранвеллы можно встретить намеки, указывающие на то, что супруга Оранского все истеричнее, и гессенские родственники даже послали человека для присмотра за ней. На это же принц жаловался и ландграфу.
После 1568 г. о совместной жизни не могло быть и речи. Частое отсутствие принца подтолкнуло взбалмошную женщину к неверности. Мы не хотим подробно рассказывать о трагедии Вильгельма, о «греховных отношениях» его жены с антверпенским адвокатом и судебным заседателем Яном Рубенсом. До того как Анна покинула Дилленбургский замок, 14 ноября 1567 г., у нее родился сын Мориц, будущий правитель Нидерландской республики. После отъезда из замка она временно жила в Кельне; вскоре у нее кончились деньги, и Анна переехала в Зигенский фамильный замок, где ее любовник был арестован и она 22 августа 1571 г. родила внебрачную дочь Кристину фон Диез.
После нарушения Анной Саксонской супружеской верности принц Вильгельм мог считать этот трагический брак расторгнутым… С 1572 г. он почти все время жил в Голландии, вдали от детей и тосковал по семейному очагу. Во время пребывания в Гейдельберге Оранский познакомился с живущей там кальвинисткой Шарлоттой де Бурбон, дочерью католического герцога Луи де Монпансье. Ребенком она была отослана в аббатство Жуэр, в тринадцать лет ее избрали аббатисой, а в феврале 1572 г. она оттуда бежала и нашла приют при дворе курфюрста Фридриха III в Гейдельберге.
Брачное предложение понравилось не только принцессе, но также и курфюрсту, и было благосклонно воспринято дилленбургской семьей, хотя все и побаивались скандала со стороны Гессенских и Саксонских домов. По этой причине брат Вильгельма Иоганн высказался, что это дело «нужно улаживать по-доброму и тихо, а не опрометчиво и торопливо». Он не хотел задеть за живое гессенских родственников Анны, которые потом на рейхстаге в Регенсбурге в резких словах протестовали по этому поводу, утверждая, что Шарлотта де Бурбон гораздо хуже Анны!
Венчание состоялось 12 июня 1575 г. в Брильском соборе, после того как принц взял у брата все свидетельства о поведении Анны, а также заключение пяти кальвинистских теологов. Этот брак был важен для отношений Оранского с французскими гугенотами, на помощи которых он строил свою дипломатию. Для Вильгельма и Шарлотты брак оказался очень счастливым. В тяжелые годы Шарлотта оставалась верной спутницей и заботливой матерью для шести дочерей, которых она ему подарила, а также для приемных детей от прежних браков. После покушения Жореги на принца 18 марта 1582 г. в Антверпене переживания и боль настолько отразились на здоровье верной супруги, что в этом же году она умерла.
Хотя Оранский уже узнал, что Генеральные штаты не хотят иметь дело с Францией и противостоят ее политике, и после французского нападения это мнение разделяло население, он заключил четвертый брак, снова выбрав знатную французскую даму, Луизу де Телиньи, дочь адмирала Гаспара де Колиньи и вдову месеира де Телиньи.
Этот гугенотский брак, который придал новые силы кальвинистско-французским отношениям принца, был заключен в весьма критический момент. Оранского оскорбляли в Антверпене, и поэтому он решил покинуть город. Всего лишь немногим более года прожила с принцем красивая, добросердечная и благочестивая супруга… После смерти Вильгельма молодая женщина горячо воскликнула: «Господи, дай мне терпения, чтобы я по твоей воле перенесла смерть моего отца и двух мужей, которых убили на моих глазах…» Финансовое положение семьи было неутешительным, и Луиза де Телиньи срочно нуждалась в помощи дилленбургских родственников, ведь на ней лежала забота о единственном сыне (будущий наместник Фредерик Хендрик), десяти приемных детях, а в доме умершего не было и 100 гульденов!
Луиза де Телиньи, несмотря на эти трудности, сплотила семью и создала для детей от четырех браков настоящий родительский дом. Иногда она посещала родовой замок Дилленбург. Присутствовала вдова Оранского на свадьбе Луизы Юлианы с пфальцграфом Фридрихом IV в июле 1593 г. Луиза де Телиньи умерла 9 октября 1620 г. в Фонтенбло.
Историку предстоит теперь увлекательная задача изучить причины, которые побудили принца стать вождем оппозиции, а позже — восстания.
Мы должны различить все политические, лично-политические и религиозные мотивы в жизни: принца, ведь в личных тоже участвует политика. В личном и политическом плане недовольство Оранского заключалось в том, что он не принимал непосредственного участия в управлении страной, хотя это ему полагалось по сану и как. члену Государственного совета, рыцарю ордена. Золотого Руна, наместнику Голландии и Зеландии, члену дворянской фракции в Генеральных штатах и т. д. Уже до 1559 г., когда Филипп еще был в стране, двадцатилетний Оранский критиковал форму управления, финансовое положение и даже назначение Маргариты Пармской правительницей и требовал вывода находящихся в Нидерландах испанских войск. Он возражал тогда также против засилия иностранцев, считая, что страной должны управлять местные чиновники. В области политики принц Вильгельм выразил протест против абсолютистско-централизованного монархического режима, настаивая на децентрализованном, автономном управлении с участием Генеральных штатов и местного дворянства. На этом основывалось его неприятие Гранвеллы как иностранца и орудия абсолютизма. Когда Оранский пишет ландграфу Гессенскому: «Все довольны, что добрый кардинал уехал», — здесь говорит отнюдь не личная ненависть.
После того как кардинал ушел в отставку и высшее дворянство было допущено к управлению, на передний план выдвинулись религиозные вопросы. То, что принц, как он утверждает в своей «Апологии», еще после разговора с королем в Венсенском лесу выступил против Инквизиции, не совсем правильно. Во всяком случае, открытую борьбу против Инквизиции в Государственном совете он начал с 1563 г. Сам остался в католическом лагере и старался в дальнейшем держать своих друзей подальше от радикальных групп. Оранский поддерживал определенную терпимость, утверждая, что монарх не может определить религии своих подданных. Поэтому он был не согласен с аугсбургским решением.
От сословной дворянской оппозиции принц вскоре перешел к широкой общенациональной (подключение Генеральных штатов), и только тогда на передний план вышла религиозная точка зрения, так как сыграли роль справедливость и человечность. Его оппозиция являлась лояльной, т. е. «конституционной». Там, где царили недовольство и волнение, требовалось с помощью реформ создать порядок и спокойствие. Оппозиция Оранского была также и национальной, он хотел избавить страну и население от нищеты. Там, где монарх оставался непреклонным, нужно было показать ему, как возрастает волнение со всеми вытекающими последствиями.
Невзирая на это, король остался непреклонным. А Генеральные штаты, являясь гласом народа, безмолвствовали. Тогда позиция Оранского видоизменилась. В конце 1565 г. принцу пришла мысль о вооруженном выступлении, но реализовалась она намного позже. Какое-то время он колебался между мирным исходом и вооруженным мятежом, и когда речь зашла о вербовке войск, Оранский попытался посредничать между правительством и кальвинистами. Его религиозная терпимость находилась в противоречии с фанатизмом кальвинистов, которых он сначала осудил как нарушителей спокойствия и приверженцев «некоторых новых и опасных суждений о религии». Лютеране вызвали у принца большую симпатию, по его мнению, это «добропорядочные и мирные люди, отнюдь не склонные к бунту или неповиновению». Он все еще готов был уступить, но при условии, что король готов к этим уступкам, так как «народ ожесточен против испанской Инквизиции и старой религии». Там, где не приходилось ожидать смягчения политики монарха, мысль об угрозе насилием приобрела следующую форму: вероятно, только угроза может заставить начать политику реформ…
Битвы между правительственными войсками и кальвинистским отрядами шли полным ходом. Оранскому стало ясно, что посредничество больше невозможно, оппозиция парализована из-за отсутствия единства. Сильную оппозицию теперь могли поддерживать только кальвинисты. Но внутренне он еще не был к этому готов. В тот момент ему оставалось только отступление. Ничего не указывает на то, что позже Оранский будет вынашивать революционные планы: он мог бы спокойно продолжать жить в Дилленбурге.
Появился, однако, герцог Альба, и применяемые с сентября 1567 г. террористические меры потрясли принца до глубины души. Он должен был оградить население от ужасов «пыток, казней и страданий», что звучало во многих манифестах, опубликованных им для обоснования своих выступлений.
Теперь мы подошли ко второй части жизни принца. Этот период начался с ряда манифестов, которые были направлены против «жестокой тирании герцога Альбы», когда принц защищался от лжи и обвинений. Вскоре последовал призыв, обращенный к населению Нидерландов. В нем Оранский объяснил, по каким причинам он теперь берется за оружие. В октябре 1568 г. опубликовалось обращение ко всем людям, «которые боятся и любят Бога, заботятся о Нидерландах и Германии, так как этим странам угрожает герцог Альба». После неудачи первого похода в октябре 1568 г. он направляет манифест населению, жалобу угнетенных Нидерландов на трусливый и неверный народ, не оказавший ему помощи для собственного освобождения… Мы читаем: «Нам по сравнению со всеми живущими в Нидерландах никогда не оказывалось никакого предпочтения, а принимали нас и относились к нам почти как к чужим и не имеющим никаких прав…» Подчеркнем, «не имеющих никаких прав, почти чужих». Принц еще не обратился к кальвинистам, но уже понял: поддержка придет только с этой стороны. Разочарование сделало радикальными его взгляды.
Отныне на передний план вышли религиозные требования. До 1570 г. одной из основных мыслей принца было требование религиозной терпимости. Но под влиянием кальвинистских помощников ему стало трудно дальше защищать терпимость и равноправие религий. В будущем с присутствием кальвинистов не только смирятся, но они станут хозяевами положения, католиков заставят ограничить богослужение или, как в Голландии и Зеландии, запретят. Оранский сохранил нейтралитет и часто выступал ходатаем притесняемых католиков. И в 1570 г. в религиозном поведении принца осталось много двусмысленного или противоречивого. Он больше не являлся католиком, но еще не был лютеранином. Оранский осознал, что в этой борьбе за свободу (также и религии!) помощь могла прийти только от кальвинистов, в 1566 г. и 1567 г. названных им «ненадежными и опасными», от тех самых кальвинистов, которые теперь не доверяли ему из-за его поведения в те годы.
Остается открытым вопрос: изменились ли религиозные убеждения принца из-за его официального перехода в кальвинизм (Дельфт или Дордрехт, 1573 г.). В это верится с трудом. И раньше можно было заменить у Оранского благоговение перед Богом и смирение перед божественным промыслом. После 1573 г. он уже чаще подчеркивал необходимость проповеди «слова Божьего» и резче высказывался против папистов-католиков, а также принимал участие в кальвинистских богослужениях.
То, что ему был чужд фанатизм протестантов (фанатизм — признак имеющего власть меньшинства), соответствовало его гуманистическому настрою, кругу друзей, лютеранским связям (его мать и некоторые члены семьи еще были лютеранами), а также, как ранее упоминалось, политической необходимости. Даже в отношении лютеран его терпимость носила политический характер. Еще в 1574 г. Оранский питал надежду, что германские принцы окажут помощь.
Терпимость являлась непременным условием политики принца, но она также соответствовала его убеждениям и характеру. Известно, как он до 1566 г. пытался дистанцироваться от любых церковных обязательств. Дружба с католиками (например, с графом Хоогштратеном), с многими лютеранами (с его родственниками в Саксонии и Нассау, с лютеранским проповедником в Антверпене), а также с кальвинистами (братом Людвигом Нассау, помощниками Бредероде, Марниксом Сент-Альдегонде и др.), дала ему религиозную широту взглядов, которая еще больше увеличилась благодаря отношениям с гуманистически настроенными протестантами. Французская политика получила одобрение принца.
Даже после 1573 г. не колеблясь признавая себя кальвинистом, он продолжал критиковать кальвинистский фанатизм, пытался помешать его эксцессам, например в Генте, в 1578 г. принц бросил упрек чересчур фанатичным теологам и проповедникам Датхену и Бойтериху из Пфальца. Его терпимость помогла сделать возможным оказание политической помощи с католической стороны после Гентской договоренности. К тому же принц завоевал дружбу и сотрудничество многих прелатов, а нетерпимый фанатизм в конце концов послужил причиной ослабления Генералитета. Неудача его религиозной политики (свобода вероисповедания) из-за фанатичного неприятия гентских и голландских кальвинистов имела решающее значение для исхода революции. В этом отношении характерным для мировозрения принца является его высказывание, что «признавать Бога — это дар Святого Духа». По его мнению, Генеральные штаты должны были решать, каким образом будут сосуществовать «многочисленные религии».
Тот, кто хочет придать политическим целям Молчаливого национальный характер и назвать восстание национальным, не должен забывать, что понятие «национальный» не следует брать в современном государственно-политическом значении. Они считались национальными в том смысле, что ограниченная географическая единица хотела дистанцироваться от Испании и испанского образа жизни, создать управление в соответствии с собственными традициями, привилегиями и местными властями под руководством испанского короля, сына «местного, здешнего» императора Карла V.
Провинции в течение бургундского периода правления постепенно слились друг с другом и подчинялись одному централизованному управлению. Карл V объединил их также и в политическом смысле еще, сильнее централизовал вокруг себя администрацию; благодаря его успехам единство укреплялось также феодальным дворянством и Генеральными штатами. Основное внимание уделялось югу Нидерландов — Фландрии и Брабанту. В культурном отношении единство «германских» или фламандских, т. е. говорящих на голландском языке, провинций, было создано и укреплено еще со времен Средневековья, но ограниченность не исчезла. Она выражалась в определенных региональных, административных и юридических особенностях и в исторически обоснованных претензиях. Кроме того, развился и национализм, поскольку древнейший основной закон Брабанта «Вlijde Intrede» имел силу для всех провинций. Свое сопротивление, революцию против короля принц частично основывал, опираясь на положения этого закона.
По своим земельным владениям и титулу Оранский в первую очередь являлся брабантским сеньором: барон Бреда, бургграф Антверпена. Как губернатора его связывали отношения с Голландией и Зеландией. Но прежде всего он был защитником Генералитета. Принц боролся за единство всех провинций, Генералитет. В его многочисленных заявлениях, манифестах и письмах говорится о единстве Нидердандов, об «общем отечестве»; указывается на разницу между Фландрией и Испанией. В попытках после тяжелых военных лет осуществить объединение Гентской договоренностью ясно видна цель Молчаливого — единство!
Оранскому часто приходилось устраивать опасное соперничество между различными провинциями, и он всегда помнил о том (даже когда ему одному были подчинены Голландия и Зеландия), что конечной целью должен оставаться Генералитет.
Это отчетливо проявилось в поручении, которое дал Оранский в 1572 г. своему представителю при голландских штатах Марниксу Сент-Альдегонде. Принц считал, что целью революции остается единство, а не освобождение Голландии и Зеландии; это видно по многим манифестам, распространявшимся под его именем, а также по попыткам помешать соперничеству кальвинистских изгнанников.