Отзвуки улиц далекие,
Речи спокойные, ясные...
Помните, сумерки серые,
Зимнего дня догорание,
Свечи, возженные с верою,
Кротких очей трепетание.
Москва, февраль 1914 г.
***
Вы видели руки, покрытые пудрой,
И белый халат Пьеро,
Но Вы моей дамы не видели мудрой,
Вы не поняли знака zero.
Я клюквенным соком, красною краской
Из ненужных покинутых тел
Расцветил белизну. Я бесстрастную маску,
Бледно-серую маску надел.
Знак zero, знак нуля, никому не понятен,
Это знак бледной дамы моей,
И пусть голос незримой и тих и невнятен,
Он всех зовов вселенной сильней.
И покорный веленьям невидимой дамы,
На пустые чехлы Коломбин и Пьеро
Ставлю знак совершившейся маленькой драмы,
Заклинанья шепчу: "Вы ничто, Вы zero".
{6} Приводим одно из цитируемых стихотворений, в котором трагедия снижается иронией:
Бесконечный зал и комнат анфилада...
В этом замке я свершаю свой урочный путь...
Знаю, мне не суждена отрада -
Где-нибудь, забывшись, отдохнуть.
Я спешу из зала в зал тревожно,
Рядом он, другой, спешит, не отстает,
Наглый, неотступный, ложный,
Глянешь -- нет его, а знаешь, что идет.
Мессу белую свершаю в белом зале,
Величавые колонны светятся кругом...
Я суров и строг, мне голову венчали
Золотым тяжелым лавровым венком.
И в величьи жертвенных молений
Вдруг мелькнет житейский умный взгляд,
И услышу средь торжественного пенья:
"А ведь Вам, мой друг, к лицу святой наряд".
И когда по узким переходам,
Где нависла тяжесть камня, как кошмар,
Сдавлен ужасом, ползешь под тяжким сводом,
Ждешь, когда настигнет роковой удар,
Рядом вдруг скрипучий и развязный
Голос начинает мне шептать
(Он опять, приятель неотвязный):
"Как красиво Вы умеете страдать..."