Тем не менее в песне «Женщина - что черномазый в этом мире» слышалась ярко выраженная дидактическая тенденция - она-то и портила все дело. К тому же чувствовалась некоторая фальшь в той настойчивости, с какой Джон говорил о тотальном угнетении женщины в обществе, где господствуют мужчины. Все это можно было понять так, будто женщины не обладали «ни мужеством, ни уверенностью в себе»; как пел Джон: «Если ты мне не веришь, посмотри на ту, кто рядом с тобой».
Это заявление звучало снисходительно и вряд ли было справедливым. Движение за женское освобождение началось по инициативе женщин, участвовавших в борьбе за гражданские права и в движении «новых левых», и у них было достаточно мужества и уверенности в себе, чтобы собственным примером опровергнуть все мифы и предрассудки о «женской природе»… Но несмотря на содержательные огрехи песни, никто из рок-певцов тогда даже и не пытался обратиться к мужской части общества, как это сделал Джон, заговорив об угнетении женщины.
Песня, выпущенная на «сорокапятке», в июне 1972 года заняла пятьдесят седьмую строчку в списках популярности, став, таким образом, худшей послебитловской записью Леннона. На многих радиостанциях ее запретили из-за того, что в ней употреблялось оскорбительное слово «черномазый». По сообщению журнала «Бродкастинг», только пять средневолновых станций передавали ее в своих музыкальных программах. Как считал директор нью-йоркской радиостанции «Даблъю-оу-ар-эф-эм», «она может оскорбить слушателей. Я проиграл ее двум секретаршам из нашего офиса, и они назвали ее оскорбительной». Джон пытался оспаривать запрет. «Дик Грегори помог нам пропечататься в «Эбони», - вспоминал он, - там опубликовали наши фотографии, где мы изображены среди черных парней и девушек. Они в один голос заявили: «Мы поняли, что он имел в виду, и не обижаемся».
Телекомпания «Эй-би-си» тоже намеревалась запретить «Женщину…», когда Джон и Йоко объявили, что будут исполнять ее в передаче «Шоу Дика Кэветта». Кэветт в 1983 году вспоминал о возникшем конфликте. «Каждое шоу, до того как мы запускали его в эфир, просматривали люди из какой-то комиссии «по стандартам и работе телесети». Я не имел ни малейшего представления об их стандартах, но работу телесети представлял себе очень хорошо». Почему же эту песню хотели запретить? «Может быть, в это дело вмешался официальный Вашингтон - что меня не удивило бы - ведь в шоу участвовали Джон и Йоко, и руководство компании стремилось продемонстрировать, что какие-то меры приняты…»
Кэветт уговорил комиссию дать разрешение исполнить песню, но ему «пришлось предварительно записать дурацкий комментарий». Передача прерывалась, на экране появлялся Кэветт, и зачитывал следующий текст: «Здесь в нашей передаче, которая записывалась на пленку несколько недель назад, Джон и Йоко исполняют песню, которая, как считает руководство телекомпании «Эй-би-си», может вызвать «серьезный конфликт». Речь идет о песне «Женщина - что черномазый в этом мире», которая, как представляется, может вызвать обиду у некоторых представителей черной общины из-за употребления известного слова. В следующем фрагменте Джон Леннон разъясняет причины создания этой песни и употребления этого слова. Я позволил себе прервать шоу этой вставкой лишь с той целью, чтобы руководство «Эй-би-си» не изъяло из передачи эпизод с исполнением песни. Итак, смотрите и судите сами». В 1983 году в беседе со мной Кэветт вспоминал: «Как я и предполагал, у многих зрителей потом протест вызвал как раз мой комментарий. Но никто, кажется, не выступил против песни».
Джон попросил одного из лидеров группы негритянских конгрессменов сделать специальное заявление в защиту песни «Женщина - что черномазый в этом мире». В эпизоде, который Кэветт вмонтировал в шоу, Джон торжественно прочитал это заявление: «Если вы обозначаете словом «черномазый» человека, чей образ жизни зависит от чьей-то воли, чья судьба зависит от чьей-то воли, чье место в обществе зависит от чьей-то воли, то для того, чтобы быть в этом обществе «черномазым», вовсе не обязательно иметь черную кожу. Большинство населения в Америке - черномазые».
Джон говорил, что название песни придумала Йоко. Это была цитата из заявления, сделанного ею в интервью иллюстрированному модному журналу «Нова» - английскому аналогу «Вога» - в марте 1969 года. Кстати, на конверте сингла «Женщина - что черномазый…» воспроизведена обложка «Новы» с изображением Джона и Йоко. Фраза была вырвана из довольно-таки странного диалога между Джоном и Йоко. «Я верю в переселение душ, - размышлял Джон. - Я верю, что когда-то был негром, евреем, женщиной…» И тут Йоко сказала: «Женщина - что черномазый в этом мире». Вот так и родилась потом эта песня.
Как объясняла Йоко, эта мысль возникла у нее в результате опыта жизни с Джоном. «Когда я встретила Джона, он был типичным мужчиной-шовинистом. Среди его друзей были только мужчины, он вращался в среде, где мужчина был семейным деспотом. Он любил вести «мужские разговоры», они собирались чисто мужской компанией, ходили в пивные. Женщины всегда оставались на заднем плане: подносили чай и не смели вмешиваться в беседы мужчин. Джон никогда не думал встретить женщину, с которой ему будет интересно говорить и которая будет держаться с ним на равных… Когда мы начали жить вместе, - продолжала она, - он всегда первым норовил прочитать утренние газеты… А почему это я не могу взять газету первая? Я просто не могла этого понять. Это все мелочи, но ведь такие мелочи накапливаются, накапливаются, вот я и сказала, что женщина в этом мире - все равно что черномазый раб. Но Джон очень быстро адаптируется к новым ситуациям. Он быстро все осознал и понял, что я права. Его всегда окружали безвольные люди, он от них устал и ощущал себя одиноким. Так что с самого начала наших отношений он не хотел видеть во мне очередного покорного соглашателя».
Рецензент «Роллинг стоун» разгромил песню, заявив, что «это просто реестр бессвязно перечисленных несправедливостей», которые Джон «выкрикивает нам в лицо, словно мальчик, торгующий на перекрестке газетами». Потом Джон спорил со своими критиками. Он доказывал, что «Женщина - что черномазый…» была первой песней Женского освобождения, и подчеркивал, что он написал ее задолго до «Я - женщина» Хелен Редди. Песня Джона особенно примечательна тем, что ее написал мужчина - для мужчин. Это была непростая задача. После него то же самое пытались сделать еще несколько рок-исполнителей. Донован - в «Рэге освобождения», который вошел в его альбом 1976 года «Мир, замедливший свой бег». Тогда же аналогичную попытку предпринял Роберт Палмер в новой версии старой ямайской песни «Мужчина - умница, а женщина еще лучше» в альбоме «Кое-кто может делать то, что им нравится». Наконец, в 1978 году Том Робинсон написал «Сейчас, сестры!» для своего альбома «Власть во тьме». Но никому из них не удалось добиться успеха.
Джон и Йоко собрали все свои политические песни, написанные в 1972 году, и составили из них альбом «Однажды в Нью-Йорке», который вышел в июне. Чтобы подчеркнуть злободневность тематики новых песен, они стилизовали конверт под первую полосу «Нью-Йорк таймс»: названия песен выглядели как заголовки статей, а слова - как газетные колонки. В левом верхнем углу поместился девиз: «Новости Оно, достойные печати». В рубрике «Погода» они процитировали первую поправку к конституции США: «Конгресс не должен издавать законы… ущемляющие свободу слова». На «газетном» конверте помещен портрет Анджелы Дэвис и смонтированная Йоко фотография: голый Никсон танцует с голым председателем Мао. В альбом была вложена открытка с изображением статуи Свободы - без подъятого факела: на правой руке, сжатой в кулак, надета черная перчатка - символ движения «власть черных». Внизу красовалась сделанная рукой Джона надпись: «Однажды в Нью-Йорке, 1972». В альбом вошли песни, написанные ими для концерта в пользу заключенных тюрьмы «Аттика», песня в поддержку Джона Синклера, «Анджела», «Женщина - что черномазый в этом мире», «Ирландское счастье» и две песни Йоко. В альбоме находилась еще одна пластинка «Джем-сейшн живьем» с записью концертов в лондонском «Лицеуме» с Эриком Клэптоном в 1969 году и в нью-йоркском «Филлмор-холле» с Фрэнком Заппой в 1971 году.
В альбом «Однажды в Нью-Йорке» включена отличная новая песня, нигде раньше не исполнявшаяся: «В городе Нью-Йорке» - политико-биографическая хроника в духе «Баллады о Джоне и Йоко», рассказывающая об их жизни. В этой песне Джон объяснялся в любви к городу, рассказывал о политических баталиях, о знакомстве с бардом Дэвидом Пилом, о благотворительном концерте в театре «Аполло» в Гарлеме, о фильмах, снятых им совместно с Йоко. Джон играл с группой «Элефантс мемори». В записи песни «В городе Нью-Йорке» принял участие тенор-саксофонист Стэн Бронстайн. В финале песни Джон намекал на свою тяжбу со Службой иммиграции и натурализации: «Если кто-то хочет нас прогнать, мы будем прыгать и орать» - юмористическое заявление в стиле классического рок-н-ролла.
Белые рок-певцы 60-х годов редко восхищались повседневной жизнью большого города, бытом улицы. С «Городом Нью-Йорком» Джона можно сравнить лишь «Лето в городе» группы «Лавин спунфул» и «На улицах» Брюса Спрингстина. Белые рокеры чаще говорили о желании отправиться на пляж (как в «Американском серфинге» «Бич бойз») или рассказывали о совсем ином варианте городской жизни - «Если едешь в Сан-Франциско…».
Когда альбом был уже готов к выпуску, Джон и Йоко пригласили к себе Фила Окса. Как говорил мне Стью Алберт, «они хотели, чтобы Фил прослушал их песни до появления альбома в продаже, потому что Фил считался лучшим автором и исполнителем «тематических» песен. Филу особенно понравилось несколько вещей. Это были песни, написанные Джоном. Ничего из того, что сочинила Йоко, Филу не понравилось. Больше его к Леннонам не приглашали».
Алберт вспоминает, что накануне выхода альбома «Однажды в Нью-Йорке» «Леннон был настроен очень оптимистически, надеясь на большой успех. Он радовался, что ему удалось уговорить Фила Спектора стать продюсером пластинки: работа с ним в студии оказалась сплошным праздником. Спектор действительно с удовольствием работал над этим альбомом: он всегда делал то, что ему нравилось».
Критики альбом разругали в пух и прах. Грейл Маркус обрушился на этот «ужасающий эпос протеста», узрев в нем «безмозглое политиканство». «Трудно воспринимать серьезно это новое политическое увлечение. И уж совершенно невозможно серьезно относиться к такой музыке», - писал он в «Роллинг стоун». «Нью мюзикал экспресс» осудил альбом за «дешевую политическую трескотню и сплошные словесные клише», «Мелоди мейкер» нападал на «бездумное критиканство, дешевую риторику и поразительно плохие стихи»…
Только Роберт Кристгау оценил попытку Джона создать новую политическую рок-музыку. «Время для этого пришло», - писал он в газете «Ньюсдей» в статье, озаглавленной «Политическая энергия рок-н-ролла».
Джон назвал свои новые вещи «песнями-передовицами». В журнале «Сандэнс» он и Йоко постарались разъяснить значение нового альбома. «Мы написали и спели песни о проблемах, которые обсуждаются сегодня всеми, и сделали это в традициях менестрелей - поющих репортеров, - которые рассказывали в своих песнях о событиях дня». Но потом Джон говорил иначе: «Это, конечно, не лучшие песни, что я написал, потому что я в них насиловал себя. Но моим побудительным мотивом было стремление сочинять песни о том, что волнует людей в их повседневной жизни. Вот тут-то я и сломался - и не смог написать о том, о чем я сам тогда думал и что чувствовал. Мне это удалось в «Дайте миру шанс», но не удалось в других песнях».
Идея «песен-агиток» далеко не нова, о чем сам Джон узнал уже после выхода альбома в свет. «Йоко сказала как-то: «А знаешь, что мы сделали?» Я говорю: «Нет. Я только знаю, что у нас ни черта не вышло». Тогда она повела меня смотреть новую постановку «Трехгрошовой оперы» Бертольта Брехта - я эту вещь не знал. И потом я ей сказал: «Ну, теперь ясно, что мы не одни». «Песни-агитки» являлись распространенным жанром американской музыки протеста начала 60-х годов, продолжавшей традиции Вуди Гатри. Еще в 1962 году Фил Окс опубликовал в газете «Бродсайд» статью «Необходимость песен на темы дня»: «Каждый газетный заголовок - это потенциальная песня, и умелый поэт-песенник должен черпать из газет материал, который достаточно интересен, значителен, а иногда даже комичен, чтобы быть положенным на музыку». В 1964 году он выпустил альбом «Все новости, достойные пения», который назвал «музыкальной газетой». Среди песен были такие: «Разговор о Вьетнаме», «Разговор о кубинском кризисе», «Слишком много мучеников». Тогда же он отправился в концертное турне «Из нью-йоркского Гринвич-Виллидж Фил Окс поет песни газетных заголовков».
Чтобы понять причины неудачи, постигшей Джона с альбомом «Однажды в Нью-Йорке», стоит проанализировать причины популярности Боба Дилана десятилетием раньше. В 1962 и 1963 годах участие Боба Дилана в движении за гражданские права вдохновило его на создание песен протеста на злобу дня, которые имели огромный успех. «Я очень любил его песни протеста», - говорил о них Джон в интервью «Леннон вспоминает».
Связующим звеном между Диланом и движением протеста за гражданские права была Сьюзен Ротоло, с которой он жил начиная с 1962 года. Она изображена рядом с ним на конверте альбома «Вольный Боб Дилан»: оба спешат сквозь метель в Гринвич-Виллидж. Сюз, как ее называли друзья Дилана, была тесно связана с движением и работала секретарем в комитете расового равенства - правозащитной группе, выступавшей спонсором «поездок свободы» в мае 1961 года. Тогда отважные активисты движения, черные и белые, разъезжали в автобусе по Югу и устраивали публичные акции протеста против сегрегации в залах ожидания на автовокзалах, в ресторанах и в общественных туалетах. Они подвергались нападкам и побоям, а нередко и арестам. Когда Сюз и Боб соединились, передовая линия борьбы за гражданские права проходила в городе Олбани (Джорджия), где Мартин Лютер Кинг и еще семьсот черных активистов движения были арестованы во время проведения марша протеста против сегрегации в учреждениях делового центра города. После событий в Олбани Дилан написал свою первую политическую песню - «Балладу об Эммете Тилле». В ней рассказывалось о четырнадцатилетнем черном пареньке из Чикаго, который в 1955 году приехал погостить к родственникам в штат Миссисипи. Как-то на улице он свистнул вслед белой женщине. Тилла избили, потом убили, а тело бросили в реку. Убийцы остались на свободе. Песня Дилана была выдержана в традиционном стиле народных баллад. Тогда он говорил друзьям, что это его лучшая вещь.
В апреле 1962 года он написал «Уносится ветром». Песня была навеяна долгой беседой с друзьями накануне ночью в гринвич-виллиджском кафе. Они спорили о гражданских правах, об утрате веры в «американскую мечту». Дилан признался Энтони Скадуто: «Для меня эта песня значит очень много, просто очень много». Песня получилась понятной и проникновенной, как лучшие вещи Вуди Гатри и Пита Сигера, но в то же время ее поэтические образы содержали сложный подтекст и были лишены упрощенного дидактизма. Вскоре Питер, Пол и Мэри записали ее на пластинку, и уже через две недели их «сорокапятка» стала крупнейшим бестселлером в истории фирмы «Уорнер бразерс». Песню крутили даже радиостанции негритянских районов Юга, которые всегда оставались равнодушными к белой фолк-музыке. «Уносится ветром» превратилась в гимн движения за гражданские права, и благодаря ей Дилана признали лучшим поэтом-песенником движения.
После этого песни протеста и «тематические» вещи полились из-под его пера как из рога изобилия. Когда Джеймса Мередита не допустили в университет штата Миссисипи и двух человек застрелили там же во время расовых волнений, Дилан написал «Город Оксфорд». Когда убили лидера движения за гражданские права Медгара Эверса, Дилан написал песню «Только пешка в их игре». Когда Кеннеди на переговорах с Хрущевым занял жесткую позицию, он написал «Мастеров войны». А в разгар кубинского ракетного кризиса в октябре 1962-го - «Хлынет тяжелый дождь», песню, где чувство ужаса перед грозящей катастрофой передано в серии устрашающих образов, совершенно нехарактерных для фолк-музыки и песен политического протеста.
Все эти композиции вошли в альбом «Вольный Боб Дилан», выпущенный в мае 1963 года - сразу после того, как альбом «Прошу тебя, прошу» «Битлз» занял первое место в британском хит-параде. Двадцатидвухлетнему Бобу Дилану удалось соединить поэтическое видение и политические убеждения столь мощно и прекрасно, что до уровня этой пластинки ни он сам и никакой другой фолк-песенник потом не смог подняться. Джон, которому тогда тоже было двадцать два, по сравнению с ним казался ребенком.
В июле 1963 года Дилан отправился в Гринвуд, штат Миссисипи, чтобы поддержать кампанию по регистрации чернокожих избирателей. Гринвудской кампании суждено было стать одной из самых героических и рискованных акций движения за гражданские права. Один из лидеров кампании Боб Мозес был убежден, что если удастся сломать систему сегрегации в сельских районах Миссисипи, где расистские настроения были наиболее сильными, то и вся система неминуемо рухнет во всех регионах Юга. Из-за грозящей участникам кампании физической расправы многие сочли ее самоубийственной. Ситуация приняла еще более угрожающий характер, когда администрация Кеннеди ясно дала понять, что вопреки своим обещаниям не собирается обеспечивать официальную поддержку активистам кампании по регистрации избирателей-негров глубокого Юга.
Для Дилана участие в гринвудской акции имело в чем-то даже романтическую притягательность: находиться в гуще врагов, рядом с настоящими героями - так бы поступил и Вуди. В интервью журналу «Нью-Йоркер» Дилан рассказывал о гринвудских «борцах за свободу»: «Я поехал в Миссисипи. Я видел этих людей. Многие из них стали моими друзьями. Например, Джим Формен, один из лидеров движения. Я в любой момент готов встать рядом с ним». Дилан очень гордился этой поездкой. Она потребовала немалого мужества и показала, что его убеждения были нефальшивыми.
В августе Дилан шел среди участников двухсоттысячного марша на Вашингтон, требовавших принятия нового законодательства о гражданских правах. На заключительном митинге он спел «Только пешка в их игре», а Питер, Пол и Мэри - его «Уносится ветром», занимавшую тогда второе место в национальном хит-параде. Потом, стоя на той же трибуне, Мартин Лютер Кинг провозгласил: «Да, мы не удовлетворены, и мы не будем удовлетворены до тех пор, пока справедливость не прольется на нас, как дождь, и пока праведность не хлынет на нас, как могучий водопад».
В январе 1964 года Дилан выпустил свой последний альбом протеста, в заглавной песне которого он обращался ко всей молодежи, участвующей в движении: «Времена - они ведь меняются».
Карл Оглсби, один из основателей организации «Студенты за демократическое общество», так оценивал значение творчества Дилана для «новых левых»: «Он был не просто поэтом-песенником, который подхватил чужие политические взгляды. Он сам был неотъемлемой частью нашего движения. Это, я бы сказал, перекрестное опыление определило самую суть отношения Дилана к движению и отношения движения к Дилану. Он придал идеологии движения форму и выражение».
Вполне очевидно, что увлечение Джона радикальной политикой не привело к столь же замечательным творческим результатам в «Однажды в Нью-Йорке». Этот альбом скорее свидетельствовал, что Джону не удалось сочинить первоклассные песни на злобу дня. Может быть, он был слишком англичанином, чтобы создать удачные песни об американской политической жизни, а возможно, время подобных песен уже прошло. Дилан и Окс бросили это занятие еще десять лет назад. А Джон словно позабыл, что для провозглашения своих политических убеждений вовсе не обязательно сочинять песни. Ему не следовало писать «Тюрьму «Аттику». Когда на благотворительном концерте в пользу семей заключенных «Аттики» в театре «Аполло» он спел «Вообрази себе», он все сказал этой песней…
Критики объясняли провал альбома «Однажды в Нью-Йорке» только тем, то Джон увлекся политикой «новых левых». Они упустили из виду куда более важное обстоятельство: решение Джона скооперироваться с Йоко в создании и исполнении популярных песен. Раньше они работали отдельно и выпускали пластинки каждый в своем духе: «Пластик Оно бэнд», «Вообрази себе» - Джон, «Полет» - Йоко или синглы с песнями Джона на лицевой стороне и песнями Йоко - на оборотной: «Власть - народу! / Открой свою шкатулку». Йоко работала в экспериментальной, авангардной манере. Он же писал поп-музыку. Если песни Джона в этом альбоме были далеки от совершенства, то вещи Йоко оказались совсем слабыми. Самостоятельно Джон написал лишь две - и лучшие - песни: «В городе Нью-Йорке» и «Джон Синклер». Йоко написала без его участия «Мы дети воды», которая совсем не соответствовала духу альбома, очень слабую вещь «Рожденный в тюрьме» и более удачную «Сестры, о сестры» в стиле реггей. Плодом их совместной работы были «Анджела», «Ирландское счастье», «Тюрьма «Аттика» и «Воскресенье, кровавое воскресенье» - все очень посредственные вещи. Единственным исключением стала их песня «Женщина - что черномазый в этом мире»…
Джон хотел не просто жить, но и сочинять вместе с Йоко. Но в их первом совместном поп-альбоме львиная часть труда досталась Джону. Он был выдающимся композитором и поэтом-песенником и мог бы приложить чуточку больше усилий, чтобы довести свои песни до полной кондиции. Провал «Однажды в Нью-Йорке» нанес серьезный удар по их планам совместного творчества. Они не возобновляли попыток сотрудничества вплоть до пластинки «Двойная фантазия», вышедшей восемь лет спустя.
Стром Турмонд, сенатор-республиканец из Южной Каролины, член сенатского подкомитета по внутренней безопасности, ярый реакционер и расист, в феврале 1972 года получил секретный меморандум, озаглавленный «Джон Леннон». Меморандум был составлен сотрудниками аппарата подкомитета. В нем говорилось о том, что Джон Леннон вместе с «чикагской семеркой» выступил на митинге-концерте в защиту Джона Синклера. «Эта группа активно пропагандировала идею «провалить Никсона», - говорилось в меморандуме. - Они разработали план проведения в разных городах страны серии рок-концертов, приуроченных к первичным выборам, преследуя следующие цели: получить доступ на кампусы, добиться легализации марихуаны и вербовать добровольцев для отправки на предвыборный съезд республиканской партии в Сан-Диего в августе 1972 года. Эти же люди несут прямую ответственность за попытку срыва съезда демократической партии в Чикаго в 1968 году…
Ренни Дэвис и иже с ним намереваются использовать Джона Леннона как козырную карту в своей игре… Это может неминуемо вылиться в столкновения толпы, предводительствуемой этими людьми, с сотрудниками службы охраны общественного порядка Сан-Диего. Приостановка срока действия визы Леннона может стать стратегической контрмерой».
Турмонд поддержал данное предложение и отослал меморандум Генеральному прокурору Джону Митчеллу. Это в точности соответствовало рекомендациям Джона Дина [Руководитель аппарата советников президента Никсона], изложенным в его памятной записке президенту в августе 1971 года «Как нам поступать с политическими противниками». Он, в частности, предлагал: «Мы можем использовать государственную машину для активного подавления наших политических противников». 14 февраля заместитель Митчелла Ричард Клайндинст послал председателю Службы иммиграции и натурализации Рэймонду Фарреллу докладную записку о Ленноне: «…Когда он должен приехать? Есть ли у нас хоть какие-нибудь основания отказать ему во въезде?» Клайндинст не был в курсе проблемы: Леннон получил въездную визу еще полгода назад. Если бы Клайндинст регулярно смотрел телевизор, он увидел бы Леннона в программе «Шоу Майка Дугласа». Но в Службе иммиграции и натурализации отлично знали, как выполнить предложение Турмонда: в марте визу Леннона аннулировали и процедуре его депортации из страны был дан ход.
Таким образом, с Джоном решили обойтись так же, как раньше федеральное правительство поступало с другими радикалами - «уоббли» [Члены социалистической организации «Индустриальные рабочие мира»], анархистами, коммунистами, Эммой Голдман, Чарли Чаплином, Бертольтом Брехтом. Теперь этот ряд пополнил Джон Леннон. Мог ли кто-нибудь в 1967 году предположить, что человек, провозгласивший «Все, что тебе нужно, - это любовь», попадет в компанию этих исторических личностей!
Джон оказался не единственным «противником» Никсона, которому в феврале и марте 1972 года суждено было испытать на себе силу влияния Белого дома. Никсоновская кампания политического саботажа, руководимая Доналдом Сегретти, нанесла серьезный ущерб и предвыборной борьбе основного претендента от демократической партии Эдмунда Маски: на бланках комитета поддержки его предвыборной борьбе были разосланы подложные письма провокационного содержания. В результате вспыхнувшего скандала Маски пришлось выйти из предвыборной гонки. Согласно новым законам финансирования избирательной кампании, пожертвования на политическую деятельность могли делаться анонимно. Никсоновские «фанд-рейзеры» [Члены комитетов по сбору средств на нужды того или иного проекта, программы, мероприятия] трудились в поте лица, склоняя транснациональные корпорации тайно делать незаконные взносы из своих фондов. В итоге только нефтяные компании вложили 4,9 млн. долларов, а общая сумма секретных поступлений составила 20 млн. долларов. Часть средств пошла на финансирование операций, разработанных Гордоном Лидди и Говардом Хантом. В январе 1972 года они предложили, чтобы Комитет по переизбранию президента ассигновал 1 млн. долларов на разного рода тайные акции, в том числе - на избиение участников демонстраций протеста во время предстоящего съезда республиканской партии в Сан-Диего и на высылку их организаторов в Мексику. Джерри Рубин и Эбби Хоффман присутствовали в списке лиц, подлежащих высылке. Имя Джона там не значилось.
Когда с планом ознакомился Генеральный прокурор Митчелл, он заметил: «Это не совсем то, что я имел в виду», данная акция требует слишком больших расходов. Тогда некоторое время спустя Лидди предложил ему новый вариант: проникнуть в штаб-квартиру демократической партии в Вашингтоне, установить там «жучки» и переснять важнейшие документы. Митчеллу такой план понравился больше. Операция была осуществлена 17 июня в отеле «Уотергейт», но вашингтонской полиции удалось задержать взломщиков. Правда, Г. Хелдиман и Дж. Эрлихман, которые руководили «операцией прикрытия», сумели предотвратить раскручивание этой истории в прессе вплоть до переизбрания Никсона. Таким образом, мы видим, что преследование Леннона со стороны администрации Никсона являлось лишь небольшой составной частью широкомасштабной преступной кампании по обеспечению вторичной победы Никсона на президентских выборах, лишь крохотным примером злоупотребления властью, из-за чего конгресс в конце концов едва было не принял решения об импичменте Никсона.
Джон в то время записывал свой новый альбом «Однажды в Нью-Йорке». Получив ордер на депортацию, он обратился за помощью к нью-йоркскому адвокату Леону Уайлдсу, который вел иммиграционные тяжбы. В беседе со мной в 1983 году Уайлдс вспоминал: «Когда Ленноны пришли ко мне, я сразу сказал, что Джон может погубить мою репутацию. За пятнадцать лет я не проиграл ни одного дела. Но никому никогда не удавалось выиграть дело, подобное этому. Совершенно безнадежный случай».
Как же американское правительство смогло узнать о планах Леннона отправиться в концертное турне вместе с Дэвисом и Рубином? Джерри Рубин попросил Ренни Дэвиса, опытнейшего организатора движения «новых левых», переместить свою штаб-квартиру из Вашингтона в подвал дома Джона Леннона на Бэнк-стрит в Нью-Йорке и устроить там центр подготовки турне. В комнату Дэвиса подослали провокатора - сотрудницу вашингтонской полиции Энни Колладжио. В движении она имела кличку «Крейзи Энни». Впоследствии ее разоблачил агент правительственной службы безопасности, симпатизировавший движению «новых левых».
Основное досье на Леннона хранится в центральном архиве ФБР в Вашингтоне под кодовым наименованием «Досье 100» - это классификационный номер для документов по «внутренней безопасности». На нью-йоркское отделение ФБР возлагалась вся ответственность по наблюдению за Ленноном. Интенсивная слежка началась в декабре 1971 года - после его участия в концерте в поддержку Джона Синклера. 15 февраля 1972 года Эдгар Гувер разослал специальные инструкции, касающиеся ведения слежки за певцом, секретным агентам ФБР в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Сан-Диего и Вашингтоне. «Напоминаем, что оперативные задания касательно возможных беспорядков во время национального съезда республиканской партии следует поручать к исполнению наиболее надежным и опытным агентам. Строго соблюдайте все инструкции по рассылке информации» - то есть инструкции, предписывающие, в какие учреждения необходимо отправлять рапорты о Ленноне. Три параграфа этого меморандума так и не рассекречены, поскольку в них речь идет о ЦРУ.
В январе и феврале 1972 года, как раз накануне оформления ордера на депортацию Леннона, агенты ФБР отослали в его досье первые донесения об «информационном комитете по стратегии в год выборов», организованном Ренни Дэвисом для подготовки серии рок-концертов. Первое упоминание об этом комитете встречается в рапорте, датированном 28 января. «Скоро общественность узнает о его [комитета - Прим. перев.] существовании и целях - анти-Калресп. действиях» (то есть демонстрации протеста в ходе проведения в Калифорнии съезда республиканской партии). В шифрограмме от 11 февраля 1972 года Эдгар Гувер отмечал, что комитет «несомненно находится под значительным влиянием Джона Леннона»…
Ордер Службы иммиграции и натурализации на депортацию Леннона был выписан 6 марта, однако это не изменило планов Леннона, что не преминул отметить лично Гувер в своем очередном меморандуме от 10 апреля: «Объект продолжает подготовку действий, направленных на срыв СРП, и вскоре собирается начать серию «рок-концертов» с целью сбора средств».
Кроме того, ФБР связало имя Леннона со Стью Албертом. В досье есть документы, свидетельствующие о том, что Алберт шесть лет назад был арестован в «Сити-холле» Беркли во время митинга прогрессивной партии труда. Далее в документе пояснялось, что ППТ «была создана в 1962 году лицами, исключенными из коммунистической партии США за поддержку линии китайской коммунистической партии». Вывод в отношении Джона Леннона, таким образом, очевиден: связь с коммунистами! В ФБР этот факт был расценен как достаточное основание для организации тайной слежки. Впрочем, сотрудничество с коммунистами являлось одним из прав, гарантированных первой поправкой к конституции, а заявление, будто Алберт состоит членом или даже просто симпатизирует ППТ, было ложью. В кругах, близких Джерри Рубину, его знали как верного «солдата йиппи» и ярого противника суровых «партийцев труда»…
В меморандуме ФБР о Ленноне, датированном 16 марта 1972 года, указан адрес «временного местожительства»: отель «Сент-Реджис», Бэнк-стрит, дом 150, Нью-Йорк. Однако любой нью-йоркский таксист или полицейский знает, что Бэнк-стрит находится в Гринвич-Виллидж, а отель «Сент-Реджис» - на Пятой авеню в центре Манхэттена. Причем к тому времени Джон и Йоко уже четыре месяца как выехали из отеля и жили в доме N 105 по Бэнк-стрит. Три недели спустя после получения этого рапорта Эдгар Гувер направил шифрограмму начальнику нью-йоркского офиса ФБР с поручением «незамедлительно выяснить местонахождение объекта». Неуловимый Леннон, кажется, провел ищеек ФБР, безуспешно пытавшихся обнаружить его в несуществующем отеле на Бэнк-стрит.
Джон и Йоко решили дать пресс-конференцию, где намеревались рассказать об ордере на депортацию. Леон Уайлдс вспоминает: «Мы заранее все тщательно обсудили - кто и что будет говорить. Но во время пресс-конференции они вдруг достают листочки бумаги и заявляют: это декларация об образовании Нутопии. «Сим мы провозглашаем рождение умозрительной страны Нутопия. Вы можете получить гражданство, подтвердив свое понимание смысла Нутопии. Нутопия не имеет территории, государственных границ и паспортов - это только сообщество граждан. В Нутопии действуют только космические законы. Все граждане Нутопии являются ее послами. Как два посла Нутопии, мы просим соблюдать наш дипломатический иммунитет и призываем ООН признать нашу страну и наш народ».
Потом Йоко извинялась, - продолжает Уайлдс. - Она мне сказала: «Ну, Леон, ты же должен нас понять - мы люди творческие, у нас свое видение проблемы»…
16 марта 1972 года Джон впервые предстал перед комиссией. «Они оба ужасно волновались перед началом слушаний, - вспоминает Леон Уайлдс. - Это была сплошная нервотрепка. Помню: в день слушаний я пришел к ним рано утром и - хочешь верь, хочешь нет - помогал им одеваться. Правительство пыталось направить их дела в разные производства - чтобы у них оказались разные судьи. У Йоко ведь не было криминального прошлого. Помню, в то утро я их одел во все одинаковое: черные костюмы, белые рубашки, черные галстуки. Я сказал им, чтобы во время слушаний они крепко держались за руки. Я надеялся, что этим они продемонстрируют всем, что они - единое целое и их нельзя разлучать».
Джона заставили давать показания о восьмилетней дочери Йоко - Кьоко. Незадолго до того Йоко добилась судебного решения, по которому Кьоко получала право воспитываться в Соединенных Штатах. А Тони Кокс, у которого находилась девочка, внезапно исчез. Йоко собиралась оставаться в США до тех пор, пока не найдется дочь. Джон доказывал, что если его депортируют из страны, то Йоко придется выбирать, кого бросить - дочь или мужа.
ФБР и Служба иммиграции и натурализации пришли к выводу, что конфликт Джона и Йоко с Тони Коксом из-за девочки является хитрой уловкой и что все трое сговорились «использовать ребенка в качестве предлога для оттяжки слушаний по делу о депортации». И поскольку Джон уверял, что не знает местонахождения Кьоко, ФБР и СИН предложили предъявить ему обвинение в даче ложных показаний. Джон публично заявлял, что за ним установлена постоянная слежка. «Я выхожу из дому - на другой стороне улицы стоят двое, - рассказывал он в интервью радиостанции «Кэпитол». - Я сажусь в машину - они следуют за мной. В открытую. Они хотели, чтобы я все время видел, как за мной следят», - говорил он, явно нервничая, в телепрограмме «Шоу Дика Кэветта».