- Кто? Да их смотрели все, чуть ли не до командующего авиацией.
- Где твой техник, лейтенант? Мне нужно крепкое шило и круглый напильник, я эти баки через несколько минут приведу в порядок, - заверил он.
Я позвал моториста, велел дать необходимый инструмент и помогать механику во всем.
- Не надо мне помогать, давай, моторяга, неси инструментальную сумку!
Меня все это крайне заинтересовало, я подошел к бакам. Заводской механик ткнул пальцем в кончик дренажной трубки.
- Смотри, там транспортная пробка, ее ставят перед отправкой баков на склады, чтобы туда влага и грязь не попадали...
Все оказалось до смешного просто. И получилось, что простой механик из мастерских, как говорится, утер нос всей инженерной службе авиационного полка и разным инспекторам, по вине которых нас, летчиков, чуть не отдали под трибунал.
Лейтенант Васильев приказал подвесить баки на его и мой самолеты и пошел за разрешением на пробный вылет.
Через полчаса мы были в воздухе, пронеслись несколько раз над аэродромом на бреющем полете, потом парой сделали боевой разворот и сели. Баки работали отлично. После нас сразу же поднялись и остальные четыре машины. Летчики доложили, что баки работают нормально, только лейтенант Денисов сообщил, что на больших оборотах мотор сильно трясет. Он эту тряску замечал и раньше, но она была слабее. Командир нашей группы приказал заправить основной бак и сам взлетел на самолете Денисова. После посадки он велел технику записать в формуляре, что мотор работает нормально на всех режимах. Потом отвел Денисова в сторону, тихо сказал: "Трясет тебя, а не мотор", - и пошел на КП полка доложить по прямому телефону командиру бригады полковнику Романенко о готовности к вылету. Романенко поблагодарил и попросил сообщить фамилию механика, обнаружившего дефект.
Теперь мы ждали команду на вылет, хотя знали от метеорологов, что во второй половине дня погода резко ухудшится. Так оно и получилось - весь вечер и ночь лил дождь. Утром мы шли по мокрой тропинке Петровского парка из столовой к самолетам. Облака неслись низко, ветер трепал верхушки вековых деревьев.
- Вот в такую погоду надо лететь на Ханко, - сказал Алим Байсултанов, ни один "мессер" не перехватит.
- Да нет, Алимушка, ровно месяц назад тринадцатого сентября, когда я в такую погоду на безоружном самолете летел через Ладожское озеро, меня не один, а четыре "мессера" едва не перехватили. А сегодня как раз тринадцатое число... - возразил я, смеясь.
И бывает же так! Нас догнал дежурный по столовой и закричал, чтобы кто-нибудь из ханковской группы вернулся к телефону.
- Ну, вот и задание, - пошутил я мрачно. - Давай, Миша, схожу я...
Оперативный дежурный штаба бригады сказал по телефону:
- Запишите или запомните приказание: группе лейтенанта Васильева в десять ноль-ноль вылететь на аэродром Ханко, там погода хорошая. Ясно?
- Все понятно, товарищ дежурный.
Догнав товарищей, я сообщил о полученном приказе. Каждый воспринял мои слова в зависимости от характера и темперамента.
Веселый и неугомонный Алим Байсултанов, постоянно рвущийся в бой, изобразил начальное "па" лезгинки и громко крикнул: "Асса!"
Денисов побледнел, и мелкие капли пота покрыли его лоб. Васильев спокойно посмотрел на ручные часы, ровным голосом сказал:
- До девяти часов проверить подготовку самолетов, особенно заправку горючим, пробу оружия провести на земле.
В 9 часов 30 минут официантка Таня (мы ее звали Рыжик) принесла нам к самолетам крепкого чая, пирожков и по плитке шоколада. Мы были тронуты. Я Таню поцеловал и вручил ей плитку шоколада. Она сказала, что сбережет ее и вернет, когда я прилечу обратно.
- Спасибо, Танечка, обязательно вернусь...
Три "ишачка" взревели моторами и пошли на взлет. Через двадцать секунд рванулось с тормозов и мое звено. Вдруг в конце разбега самолет Денисова как-то странно заюлил, его повело вправо, потом пыль закрыла его. А когда я, убирая шасси, мельком взглянул на то место, истребитель лежал на фюзеляже хвостом вперед.
Я догнал Васильева, подошел к его самолету поближе и показал рукой вниз. Васильев понял и кивнул в ответ.
Мы летели под облаками. Вдруг ведомый Васильева сделал несколько глубоких покачиваний крыльями, затем развернулся и пошел обратно. Вскоре этот маневр повторил Алим Байсултанов. Я в растерянности поглядел влево на Татаренко: его самолет, сбавляя скорость, планировал прямо к воде. Винт вращался вхолостую. Но вот самолет стал увеличивать скорость, Татаренко тоже повернул на аэродром, с которого мы только что взлетели. Что-то случилось... Но что? Причина возвращения летчиков стала известна нам на другой день. А сейчас из шести взлетевших остались двое. Я поравнялся с Васильевым, показал ему рукой вперед и вниз. Мы снизились на бреющий, продолжая полет на запад...
На аэродроме полуострова Ханко нас ждали. Не успели мы выбраться из кабин, как человек десять подхватили наши самолеты и хвостами вперед быстро потащили под маскировочные сети в укрытие. И тут же кругом загрохотали разрывы снарядов. Так близко они рвались, что я нагибался и приседал. Мне казалось, что все сооружение сейчас рухнет. Надо мной смеялись, должно быть, вид у меня был достаточно комичный... А вечером пришло сообщение о том, что завтра прилетят еще три И-16 и надо обеспечить прием.
До поздней ночи мы, как говорят, входили в строй - правда, пока теоретически.
Нас особо предупредили, чтобы не перепутали наши "чайки" с финскими{8}. Сказали также, что к аэродрому вот уже две недели приходят четыре, иногда пять "Спитфайров"{9}, качают крыльями - вызывают на бой, но сил на Ханко пока мало.
Артиллерия врага всю ночь обстреливала аэродром. Мы разместились в бетонном укрытии, но спали плохо. К обстрелам здесь придется привыкать...
Утром прилетели три наших отставших "ишачка", пилотируемые Байсултановым, Татаренко и Старухиным.
Финские артиллеристы заметили их раньше, чем мы, и, когда они еще рулили в укрытие, начался обстрел аэродрома. Дорулив на место, они повыскакивали из кабин и, поддерживая парашюты, колотившие по ногам, заторопились в убежища.
Байсултанов доложил Васильеву, что они все трое вчера вернулись опять из-за подвесных баков. Виноваты техники. Но неисправности устранены, и самолеты вполне надежны.
Перед обедом капитан Ильин и комиссар АЭ Бискуп поставили боевые задачи. Мы должны оказать поддержку нашим войскам, ведущим тяжелые оборонительные бои на острове Даго. А еще прикрыть с воздуха морскую пехоту, готовящуюся к десанту на соседние острова.
Счет открыт. Первые потери
Теперь нам снова необходимо вернуться к прошлому - к первым дням войны. Перед перелетом на Ханко в Кронштадте капитан Леонид Георгиевич Белоусов подробно рассказал о подвигах летчиков 13-го истребительного авиационного полка, к которому мы были прикомандированы. Его рассказ я запомнил в подробностях и сейчас предлагаю вниманию читателей.
Утром 25 июня 1941 года на аэродроме появился инспектор-летчик полка капитан Алексей Антоненко. Он прибыл из Москвы, где находился в командировке. Его самолет И-16 двадцать девятой серии, полностью подготовленный заботливым техником к боевому вылету, стоял рядом с палаткой, в которой был развернут командный пункт. Там находился телефон, связывающий полк со штабом бригады.
День был знойный и безоблачный. Летчики обедали. Вдруг послышался знакомый гул моторов "юнкерса". Самолет-разведчик Ю-88 летел с запада на восток прямо над аэродромом на высоте около 4000 метров.
Звено пушечных "ишачков" 2-й эскадрильи пошло на взлет. Капитан Антоненко посмотрел на самолет врага, на взлетающих истребителей и, повернувшись к товарищам, сказал с досадой:
- Опять опоздали со взлетом!
И тут же с озорством добавил:
- А я все-таки перехвачу его и собью!
Инженер Николаев, уравновешенный, немногословный человек, ответил спокойно:
- Нет, дорогой, поздно...
"Юнкерс" уходил все дальше на восток. Антоненко проворно поставил на землю тарелку с супом и, как был, без шлема, бросился к своему самолету. Парашют надевать времени но было. Через двадцать секунд он взлетел.
Антоненко не погнался за разведчиком. Опытный воздушный боец, он понимал, что противник разведку не закончил, что он будет фотографировать боевые корабли. А уход его на восток - это просто маневр для того, чтобы обмануть истребителей и оторваться от преследования. Поэтому Антоненко, набирая высоту, шел прямо к внешнему рейду Таллина, где находились боевые корабли.
Без шлема на самолете с открытой кабиной летать очень трудно. Алексей поднял до отказа сиденье, прижался лицом к прицелу. Ему то и дело приходилось вытирать набегающие на глаза слезы. Набрав высоту 3500 метров над рейдом, он убавил обороты мотора, стал внимательно осматривать восточную сферу воздушного пространства и вскоре далеко на северо-востоке заметил точку: это был двухмоторный самолет. Он шел чуть ниже Антоненко к внешнему рейду, прямо на боевые корабли. Самолеты сближались на пересекающихся курсах. Антоненко подходил со стороны солнца, экипаж "юнкерса" не видел его...
...Расстояние - около 1000 метров. Встречный поток воздуха режет глаза, мешает прицелиться. Антоненко смахивает левой рукой слезу и видит: "юнкерс" занял место в сетке прицела. Длинная очередь с дистанции 400 метров. Сотни трассирующих пуль - среди них ярко-красные от крупнокалиберного пулемета "Березина" - прошили кабину и фюзеляж фашистского самолета.
Но "юнкерс" не загорелся, не потерял управление - с набором высоты он плавно разворачивался вправо. Антоненко бросил истребитель в крутое пикирование и оказался позади "юнкерса" - метров на триста ниже. Сблизившись до семидесяти метров, он дал очередь по нижнему стрелку, который даже не успел открыть огонь. Истребитель сделал небольшой отворот в сторону, убавил скорость и повторил атаку снизу по правому мотору. Клуб дыма и пламя вырвались из-под разорванных капотов. "Юнкерс", заваливаясь на правое крыло и набирая скорость, падал. От него один за другим отделились три темных комочка, и через несколько секунд над ними раскрылись белые купола парашютов.