Так было и в это внезапно просветлевшее октябрьское утро, когда по сигналу с КП полка поднялась прикрывать корабли на ладожском рейде 3-я эскадрилья в составе двух сборных звеньев. Ведущее звено возглавлял командир АЭ майор Рождественский, его ведомые - лейтенант Евгений Цыганов и сержант Виктор Голубев. Второе звено, призванное прикрыть своих и сковать врага, вел летчик комиссар Сербин. С ним летели Владимир Петров и чуть видный из кабины самолета неугомонный сержант Ефим Дмитриев.
Два молодых сержанта в составе группы, взлетевшей на отражение численно превосходящего врага, - не много и не мало. Двое опытных в звене должны вести бои с противником и одновременно оберегать еще не окрепшего новичка.
Подходя к порту и широкому рейду, расположенному в устье Волхова, Рождественский заметил на юго-западе группу Ме-109. Она шла двумя парами, одна над другой метров на триста. Судя по составу и боевому порядку, эта группа должна была сковать прикрытие, пропустив своих бомбардировщиков к пирсам, у которых стояло несколько барж и судов под погрузкой.
Используя минутный запас времени, "ишачки" резко пошли вверх, стремясь набрать высоту, хотя бы равную верхней паре "мессершмиттов". С подъемом стала видна и ударная группа - девятка Ме-110. Она шла прямо к порту на этой же высоте.
Тринадцать "мессершмиттов", сознавая свое превосходство, смело летели навстречу И-16 парадно-четким строем.
Не впервые двое наших ведущих встречались с сильным и многочисленным врагом. И без сигналов им было ясно, что делать в этой трудной ситуации. Не открывая огня по идущим впереди истребителям, Рождественский со своим звеном прорвался через заслон и, грозя встречным тараном (чего так боялись фашистские летчики), разбил строй девятки Ме-110.
В это время звено комиссара схватилось в полувертикальном маневре с четверкой истребителей. Володя Петров и "мессер", избегая удара в лоб, рванулись вверх. На мгновение перед "ишачком" появился тонкий, длинный самолет врага, "худой", как его прозвали. Петров очередью вспорол мотор и фюзеляж. Свалившись на крыло, "мессершмитт" в отвесном пике рухнул на болотистую землю Ладоги.
Красивая победа Петрова внесла смятение в ряды фашистов, но вместе с тем и раззадорила их, вызвав желание отомстить во что бы то ни стало. Но частые и настойчивые их атаки с разных сторон не давали результатов. Увертливые "ишачки" действовали дружно, срывая замыслы противника.
Тем временем получившее свободу действий звено Рождественского расстроило боевой порядок "сто десятых", атаковав с хвоста сразу два самолета. Остальные открыли перекрестный огонь по смельчакам, стараясь отсечь их, но меткие очереди Цыганова свалили Ме-110. Подоспевший на помощь ведущему Виктор Голубев заставил замолчать фашистского стрелка, и Рождественский с близкого расстояния добил второй Ме-110.
Бой продолжался недолго. Потеряв три самолета, противник беспорядочно сбросил бомбы и, используя преимущество в скорости, стал поспешно уходить.
На разборе майор Рождественский высоко оценил действия сержантов Голубева и Дмитриева.
- Вы сдали первый и самый трудный экзамен на право считать себя щитом ведущего.
Щуплый Ефим Дмитриев, так яростно задиравшийся в спорах, молчал, застенчиво потупясь, красный от похвалы.
Кто-то из ребят, сидевших в темном углу землянки, буркнул насмешливо:
- Крепкие щиты, да жаль - размером маловаты. Шутка вызвала дружный смех, а комиссар Сербин, улыбаясь, сказал:
- Это не беда, они с помощью друзей теперь быстро вырастут и в размере, и в боевом мастерстве.
Слова комиссара вскоре полностью оправдались. Весь ноябрь на Волховском и Тихвинском направлениях шли ожесточенные бои, шли они в пяти километрах от Волховстроя. Нависла угроза над электростанцией. От Военного совета фронта пришел приказ: взорвать плотину и станцию, но не сдавать ее врагу. Генерал И. И. Федюнинский решил все же защищать ГЭС до последнего и взорвать лишь тогда, когда противник вступит на ее территорию.
И воины 54-й армии, поддержанные авиацией, остановили продвижение противника. Вражья нога не ступила на Волховстрой, и на станцию Войбокало тоже. Попытка врага выходом на Новую Ладогу повесить замок на второе кольцо провалилась. Зимой 1942 года Волховская ГЭС давала электроэнергию Ленинграду через Ладожское озеро.
В конце ноября ценой огромных усилий войскам 4-й армии тоже удалось остановить наступление немцев под Тихвином.
Весь ноябрь авиаторы Балтики днем и ночью наносили тяжелые потери врагу на Волховском и Тихвинском направлениях. Наши летчики, базируясь ближе других к Волховстрою, ежедневно делали по 4-5 боевых вылетов. Их удары реактивными снарядами и пулеметно-пушечным огнем по войскам противника на переднем крае оказывали большую помощь пехоте. Полк гордился благодарностями, которые приходили в адрес командования бригады и ВВС флота от руководства 54-й и 4-й армий.
В это напряженное время заметно повысилась боеспособность нового пополнения. Четырнадцать летчиков из тридцати, прибывших в полк, встали в боевой строй.
В ноябре положение жителей Ленинграда, воинов Ленинградского фронта и Балтийского флота сильно ухудшилось. Не хватало продовольствия. Единственная ниточка спасения ленинградцев от голодной смерти проходила по пути от станции Заборье через Шугозеро в Новинку, оттуда на реку Пашу, на Карпино, дальше на Сясьстрой, в Новую Ладогу и на Леднево. Отсюда грузы через бурное Ладожское озеро доставлялись в порт Осиновец и дальше в Ленинград. Общее протяжение всего пути 320 километров, но последние 40 - от Кобоны и Лаврова - были самым уязвимым местом. Чтобы разорвать эту тонкую нить, гитлеровское командование выделило до 600 самолетов 1-го воздушного флота. Именно здесь, в районе Кобоны и Осиновца, враг и рассчитывал топить и уничтожать все, что лежит или движется на запад или восток.
В конце ноября морозы сковали Ладожское озеро, и тогда по решению Советского правительства начали ускоренно строить ледовую трассу, названную впоследствии ленинградцами Дорогой жизни.
Ее воздушное прикрытие стало одной из главных задач истребительной авиации флота, в частности специальной авиагруппы в составе 11-го и 13-го истребительных авиаполков и 12-й отдельной Краснознаменной истребительной авиаэскадрильи, которая базировалась в Новой Ладоге.
Для прикрытия самого уязвимого участка трассы от Кобоны до острова Зеленец был направлен 13-й авиаполк. 30 ноября он перелетел на полевой аэродром у деревни Выстав, расположенной в восьми километрах юго-западнее Кобоны.
Взлетно-посадочная площадка была наскоро укатана на пахотном поле и частично - на сенокосном лугу. С востока ее обнимала полоса хвойного леса, уходившего в огромное болото, с северо-востока - продолговатая, метров сто высоты гора. Деревня тянулась по обе стороны дороги, самый большой двухэтажный дом - здание сельсовета и правления колхоза - заняли под столовую и гарнизонный клуб.
Прикрытие ледовой дороги не снимало с группы истребителей обязанности поддерживать войска 54-й армии, которая с начала декабря перешла в наступление в районе Войбокало, Шум, Жихарево и Назия с дальнейшим выходом на участок железной дороги Кириши - Погостье.
Понимая сложность поставленных задач, командования авиабригады и ВВС флота усилили полк летным составом и самолетами И-16. Их прислали в небольшом количестве, забрав из авиационных училищ в глубоком тылу.
В начале декабря 1941 года в полку было пятьдесят летчиков, но только двадцать три из них могли летать на тринадцати находящихся в исправности самолетах. Положение не из легких, но нам уж было не привыкать. Никакие трудности в ту пору в расчет не брались, и командир полка майор Охтень, распределив равномерно людей и самолеты по трем эскадрильям, потребовал, чтобы командиры сами вводили в строй молодежь. Иначе говоря, важнейшее дело боевой подготовки кадров командир полка планировать не стал, пустил на самотек.
С этого времени три больших коллектива эскадрилий в новых условиях начали как бы вариться в собственном соку и тянуть тяжелую лямку ратного труда без контроля и помощи со стороны командира полка, совсем переставшего летать на боевые задания.
Впоследствии, размышляя над создавшейся в те дни обстановкой, я пытался понять: в чем корень зла?
Повсеместно командирами полков были, как правило, самые лучшие, опытные летчики - учителя и наставники. В Охтене же странно сочетались апломб и затаившееся где-то в глубине души, болезненно переживаемое сознание собственной неполноценности, рожденное длительным "нелетным" перерывом. В прошлом неплохой летчик, он оказался на новой должности слабым организатором. Тут у него не получалось, а летную практику он понемногу запустил и, возможно, стал страшиться неба. Чем реже летал, тем меньше был способен практически руководить комэсками. Неудачи до предела обострили самолюбие, он словно отгородился от командиров чиновной стенкой. Полк по сути лишился крепкой умной руки, трудно стало работать с командиром и штабу полка. Пожалуй, из троих командиров эскадрильи один лишь Рождественский остался на высоте, личным примером показывая подчиненным, как надо вести бои в сложнейших ситуациях.
На партийном собрании он выступил с резкой критикой в адрес Охтеня.
Тот, побледневший, весь натянутый как струна, только и мог ответить в свое оправдание:
- Если бы полк летал полным составом - другое дело! А вы что же, прикажете мне водить звенья? Подменять командиров эскадрилий? Ну, уж извините... Надо думать, прежде чем безответственно болтать!
- Да, конечно, - не выдержав, съязвил Рождественский, - попусту рисковать командиром не стоит...
- Не зарывайтесь! - выкрикнул Охтень. - Вы что, лучше других комэсков?..
- Но уж если на то пошло, скажу, - спокойно ответил Рождественский. - В отличие от "других" я не выбираю себе заданий. Летаю где потрудней.
- Хорошо. Мы с вами еще поговорим!..
Да, на войне бывало и так. К счастью, ненадолго. В бригаде вскоре поняли, что в полку неблагополучно. Этого нельзя было не заметить, особенно если учесть, что полк всегда был на хорошем счету и за боевые действия под Таллином, в районе Ханко и Ленинграда был представлен к гвардейскому званию.
Бои с рассвета
Декабрьские на редкость сильные морозы с первых же дней сковали не только бурные воды Ладожского озера, но, кажется, и сам воздух. Плотный, звенящий, он словно бы стиснул природу в своих колючих объятиях. В холоде и огне стонала земля под Тихвином и Волховом, под Войбокалом и Шумом. Здесь продолжались ожесточенные бои наших войск, оттеснявших врага за пределы Северной железной дороги.
Магистраль давала возможность сократить единственный автомобильный путь для спасения блокированного Ленинграда от смертельного голода и для срыва гитлеровского плана соединения его полчищ с финскими войсками в южной части Ладожского озера и на реке Свирь.
Одновременно крепла охрана ледовой трассы через озеро. В начале декабря уже не одиночные машины и мелкие колонны, а сплошная вереница автотранспорта двумя темно-серыми лентами по бело-голубому торосистому льду двигалась на запад. Родина слала гибнущим от голода, обстрела и бомбардировок ленинградцам хлеб, мясо, масло, соль, пушки и снаряды, которые за время ледостава скопились на перевалочных базах в Кобоне и Лаврово.
Мы, летчики, техники, механики, понимали, сколь важно и нужно уберечь от ударов с воздуха не только то, что идет по ледовой трассе в Ленинград и обратно, но и то, что находится на складах, а вернее - лежит под открытым небом на восточном берегу у тех же деревень Лаврово и Кобона.
Там считали каждый килограмм продовольствия, каждое орудие и снаряд как главную силу подкрепления. Ведь бойцы фронта и моряки сражались впроголодь, а ленинградцы работали на заводах, получая 125 граммов хлеба в сутки.
Успешные действия наших войск восточнее Ленинграда заставляли врага распылять силы своей авиации, вынудили бросить большую часть 1-го воздушного флота не на ледовую трассу, как предусматривалось Герингом, а на поддержку своих войск. Поэтому в первой половине декабря трассу атаковали мелкие группы бомбардировщиков и истребителей, и в основном в дневное время.
Налеты врага в районах Кобоны, Лаврова и Осиновца также носили характер разведки боем. Противник явно прощупывал силу авиационного прикрытия, плотность зенитного огня и расположения зенитных средств. Затем тактика фашистов резко изменилась. Они стали наносить удары одновременно несколькими группами на разных участках трассы и старались избегать воздушных боев с нашими патрулями.
Отсутствие радиосвязи с истребителями в воздухе, да еще в условиях резко меняющейся погоды, затрудняло своевременный перехват противника. Поэтому обнаружение вражеских самолетов и умелый выход на них зависели от самих летчиков.