У Дмитриева кончилось горючее, он вынужден был выйти из боя. А три Ме-109 тем временем делали заход за заходом, расстреливая стоящий на льду самолет и истекающего кровью Семена. Горгуль ранен в третий раз. Слабеющей рукой достает он блокнот, тот самый, в котором был записан план комсомольской работы и лежало аккуратно сложенное заявление о приеме в партию Байдракова.
Нет сил развернуть планшет, вытащить карандаш, но как страшно умирать, не сказав последнего слова друзьям. И тогда перебитым кровоточащим пальцем Семен Горгуль, шахтер Донбасса, отважный балтийский летчик, царапает на листке: "Прощайте, ленинградцы! Да здравствует Сталин!.."
Вместе с летчиками провожали в последний путь Горгуля и Байдракова все жители деревни Выстав. Друзей похоронили рядом с Алексеем Лазукиным на том же кургане, у границы аэродрома. В этот тихий весенний вечер было совсем светло, и три патрульных звена на бреющем полете дали прощальный залп над холмом.
Май подходил к концу. Ясных дней становилось больше, но постоянно дувший северный ветер не допускал к нам и без того запоздавшую весну. Уже месяц как перестала действовать ледовая трасса: хрупкий лед покрылся водой, но толщина его местами достигала чуть ли не метра. Он все время двигался, торосился, затрудняя плавание даже крупным кораблям. Ледовая стихия стала для них едва ли не опаснее авиации врага. Спасая корпуса кораблей, экипажи по нескольку суток подряд взрывали торосы, вручную обкалывали лед у бортов.
Не сумев сорвать перевозки по ледовой трассе в зимний период, фашистское командование зорко следило за ледовой обстановкой и 26 мая дало приказ 1-му воздушному флоту нанести массированные удары по всему Ладожскому району судоходства.
Двумя днями ранее, 24 мая, рискуя быть раздавленными во льдах, с западного берега в Кобону пробились три наших канонерки, пять тральщиков и транспорт. Они-то и открыли навигацию на участке Кобона - Осиновец. Но этого было мало, Ленинград нуждался в срочной и массовой доставке грузов и боевой техники с восточного берега.
И вот несколько десятков транспортных судов и боевых кораблей сосредоточились в Кобоно-Кореджском порту для погрузки. Это был первый большой конвой на западный берег: переход намечался в ночь на 30 мая.
Организацией конвоя лично занялся командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц. Он потребовал от командира нашего 4-го гвардейского полка усилить воздушное прикрытие района.
Зная, что воздушный противник будет своевременно обнаружен радиолокационными станциями, мы несли дежурство на аэродроме в составе двух эскадрилий, а третью имели в резерве с пятиминутной готовностью к вылету.
Прояснившееся небо позволяло фашистам совершать налеты с различных высот с надежным прикрытием, и 28 мая несколько высотных разведчиков ранним утром пролетели над нашим аэродромом, Кобоной и военно-морской базой Осиновец. Из штаба бригады поступил сигнал о возможном массированном ударе по кораблям, судам и перевалочной базе. В 9 часов 40 минут радиолокационные станции обнаружили южнее станции Мга и Шлиссельбурга несколько групп самолетов. КП полка дал команду на взлет.
9 часов 45 минут - 9 часов 47 минут. Взлетела первая группа из шести И-16. Ведущий Цоколаев, летчики: Суворкин, Дмитриев, Рочев, Стрельников, Бедукадзе. За ней вторая группа из восьми И-16 под моим руководством. Летчики: Кожанов, Байсултанов, Кузнецов, Петров, Кравцов, Куликов и Захаров.
Предполагая возможность звездного налета, то есть с разных направлений и высот, группа Цоколаева начала патрулирование над Кобоной на высоте 2500 метров, моя - на 3000.
Командир полка, получив данные о приближении большого количества фашистских самолетов, поднял в воздух и последнюю эскадрилью. Ведущий Васильев, летчики: Лагуткин, Филатов, Творогов, В. Дмитриев, Кириллов, Литвиненко и Пушкин.
С подходом третьей группы, в которой не оказалось никого из руководства полка, я, занимая верхний эшелон, принял командование всеми истребителями.
Вскоре мы увидели бомбардировщиков и истребителей. Они подходили к Кобоне с юга, юго-запада, запада и с севера на больших высотах группами по 6, 8, 10, 12 самолетов. Всего в налете участвовало 80 бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111 и 24 истребителя Ме-109 и Ме-109Ф. Пятикратное превосходство.
Я дал команду Васильеву и Цоколаеву находиться над центром объекта на высотах 2500 метров. Атаковать "юнкерсов" и "хейнкелей" на встречных курсах в момент их нахождения на боевом курсе. Противника не преследовать атаковывать вновь подходившие группы.
Своей восьмеркой я занял высоту 3500 метров и приготовился к бою с истребителями. Наши зенитчики открыли огонь, но мы, не обращая на них внимания, парами и четверками завязали бой с подошедшими группами противника.
Уже в самом начале стало ясно, что тактика выбрана правильно: не распылять силы, не отвлекаться на преследование врага, наносить короткие удары по близким и наиболее опасным группам и отдельным бомбардировщикам.
Удерживая за собой высоту, моя группа отсекала истребителей прикрытия.
Сбив трех "юнкерсов" и одного "мессершмитта" в первые минуты боя, мы почувствовали еще большую уверенность в своих силах и обескуражили врага. Часть бомбардировщиков, не доходя до цели, начала поворачивать назад, однако через восемь - десять минут они возвратились и повторили заход. Иные то и дело повторяли этот маневр, но всякий раз теряли один-два самолета от огня зенитчиков и истребителей Васильева и Цоколаева.
Тем временем наши силы тоже стали убывать. Вышли из боя раненые командир эскадрильи Цоколаев и сержант Пушкин. Прикрывая их, ушли еще два И-16. Фашисты лишились более двадцати самолетов и все же от объекта не уходили.
На сороковой минуте неравной схватки, когда у нас кончались боеприпасы и горючее, к Кобоне на высоте 3500 метров подошла большая группа врага: пятнадцать Хе-111 и двенадцать Ме-109Ф. Расчет у них был точным. Ослабив прикрытие главного объекта, тяжелыми бомбардировщиками нанести главный удар по складам перевалочной базы.
Принять участие в отражении этой группы летчики 1-й и 2-й эскадрилий, находившиеся ниже противника на 1000 метров, просто не успевали. Спасать положение нужно было нам, 3-й эскадрилье, находившейся на высоте врага.
Дав команду паре Кузнецова прикрыть меня от "мессеров", я повел шестерку в лобовую атаку на девятку "хейнкелей".
Атака удалась - один из бомбардировщиков пошел вниз, оставляя дымный шлейф, но противник, потеряв компактный строй, продолжал лететь к объекту. Трусливей оказалась вторая группа - позади. Она повернула в сторону озера, облегчив наше положение. Но я напрасно жал на гашетку - пулеметы безмолвствовали. Кончились боеприпасы и у пары Кожанова. Его лобовая атака была ложной. Но и на этот раз мы резко развернулись на повторную атаку с задней полусферы.
Зенитчики вели ураганный огонь, часть разрывов доставалась и на нашу долю. Ничего, обошлось. Зато горел, продолжая полет по прямой, один из "хейнкелей", два других, снижаясь, уходили от объекта, сопровождаемые зенитками.
Оставшиеся четыре бросили бомбы без прицеливания. Видно было, как большие черные чушки, одна за другой отделяясь от длинных фюзеляжей, сыпались на лес южнее Кобоны, где тоже находились запасы продовольствия. Добить бы стервятников, но чем? Я дал команду Захарову:
- Вася, вперед! Атакуй, прикрою.
Я рассчитывал, что у него еще есть боезапас, но Захаров, не отвечая, продолжал лететь в левом пеленге. В этот момент нас атаковали сверху два Ме-109Ф. Я положил самолет на крыло в глубокое скольжение, и очереди первого "мессера", задев правую плоскость, прошли мимо. Уходить из-под огня второго "мессера" было поздно. Он решительно шел на сближение, рассчитывая завершить атаку с полусотни метров. Вася оказался правее и чуть ниже его, отсечь огнем не успевал, да и патронов, наверное, уже не было. И тогда он принял единственное решение: рванул своего "ишачка" вверх влево, и огненный шар на месте двух истребителей, как взрыв большого фугаса, сверкнул в голубом небе над Ладогой.
Так, спасая командира, отдал свою жизнь бесстрашный летчик Василий Никанорович Захаров. Не стало юного боевого друга, с которым два месяца летали мы крыло в крыло.
Около часа летчики-гвардейцы и зенитчики отражали упорный массированный удар врага, сбив одиннадцать самолетов. А всего с помощью береговых и корабельных батарей был уничтожен тридцать один самолет. У флота в судах и боевых кораблях потерь не было. Пострадало несколько человек у пирса, а также часть продовольствия и боевой техники. Мы потеряли летчика Захарова, осуществившего воздушный таран, еще трое получили ранения, пять самолетов были повреждены.
Вечером того же дня сто два самолета противника нанесли удар по военно-морской базе Осиновец, но и там их встретили как следует, уничтожив девятнадцать самолетов. Гитлеровцы и до этого часто бомбили наши объекты на Ладожском озере, в Тихвине и Волховстрое, но таких крупных массированных налетов не было. Пятьдесят сбитых самолетов в течение дня не помешали им в следующий вечер нанести новый удар по обоим портам. В налете на Осиновец участвовало более пятидесяти самолетов, на Кобоно-Кореджский порт и на рейд - сто пятьдесят.
Противник рассчитывал на внезапность и на светлую ночь, зная, что в сумерках истребители не смогут эффективно противостоять пикирующим бомбардировщикам Ю-87, а зенитная артиллерия всех калибров будет ограничена в прицельной стрельбе.
Эскадра Ю-87 и Ме-109 четырьмя группами пересекла линию фронта в районе Шлиссельбурга и быстро приближалась к Кореджскому порту. Я вылетел навстречу восьмеркой, но сумерки быстро сгустились, и трех летчиков, никогда еще не действовавших в таких условиях, пришлось вернуть на аэродром. Со мной остались четверо, отважных и готовых ко всему: мой заместитель Алим Байсултанов, комиссар Петр Кожанов и командиры звеньев Евгений Цыганов и Владимир Петров.
Мы знали, что большинство "юнкерсов" бомбят, ориентируясь по ведущему. Его-то и следовало сбить в первую очередь. На этот раз три группы самолетов Ю-87 подходили с одного направления. Выше их - несколько пар Ме-109. Против такой армады наших сил явно не хватало. И я, распределив их, дал команду: любой ценой уничтожить лидеров групп! Пройти с огнем через их строй, не сворачивая! Того, что ближе всех к кораблям, взял на себя, на двух других ведущих устремились пары Байсултанова и Петрова, Кожанова и Цыганова. Все решилось в считанные секунды. Ведущие всех трех групп были сбиты и упали вблизи кораблей. Остальных мы решили взять на испуг, имитируя таран. Почти одновременно врезались в строй каждой группы, и фашистские летчики, видимо посчитав нас "смертниками", шарахались в разные стороны.
Каким-то чудом, пройдя сквозь строй немцев, увидели перед собой четвертую и самую большую группу, идущую двумя параллельными колоннами. Используя тот же маневр, мы без команды всей пятеркой понеслись со стрельбой в лоб на врага и с ходу сбили еще два Ю-87, один из которых, ведущий, пришелся на мою долю. Строй противника распался, мы повторили атаку с нижней полусферы, одновременно укрываясь тем самым от истребителей, и опять сбили два "юнкерса".
В этом редком в истории войны бою мы даже не имели серьезных повреждений самолетов. Корабельные зенитчики, отражая атаки разрозненных звеньев и одиночных самолетов, тоже сбили пятерых фашистов. Противник потерял двенадцать пикировщиков из ста пятидесяти, удара по кораблям так и не получилось.
Что же принесло редкостный боевой успех пяти советским истребителям в бою с такой армадой врага? Прежде всего, новизна тактического приема встречные атаки по ведущим в группах, высокая огневая и летная выучка гвардейцев, дерзость и отвага в бою и, конечно, риск.
За этим неравным боем наблюдал командующий флотом, находившийся в это время на одном из кораблей, он высоко оценил наш успех. Через час после посадки на КП полка от командующего флотом пришел приказ о присвоении внеочередных званий всем участвовавшим в бою летчикам. С этого дня я капитан.
Боями 28 и 29 мая, по сути, закончилась тяжелейшая борьба истребительной авиации и зенитных средств, охранявших ледовую дорогу в зимне-весенний период 1942 года.
К началу июня наш ратный труд принес неплохие результаты: в воздушных боях за последние четыре месяца летчики 4-го ГИАП сбили девяносто два вражеских самолета! Васильева, Цоколаева, Кожанова, Байсултанова и меня представили к званию Героя Советского Союза.
В июне завершился первый год тяжелейших испытаний нашего народа. Горькие вести шли с Южного и Центрального фронтов. Пал Севастополь, наши войска оставили Воронеж и ряд других городов. И на нашем фронте немцы не теряли надежды захватить Ленинград. Они начали стягивать большие силы наземных войск и авиации в районы Порхова, Луги, Гатчины, Красного Села, готовясь повторить, как это было в сентябре, штурм Ленинграда более мощными ударами с разных направлений. С каких конкретно и какими силами, понять пока было трудно. Правда, действия 1-го воздушного флота врага, артобстрел всех районов города и минирование с воздуха акватории взморья показывали, что враг стремится закупорить корабли и подводные лодки в Неве, сделать невозможным их выход по Ленинградскому морскому каналу в район Кронштадта.
И снова развернулись воздушные сражения в районе Ленинграда и Кронштадта. Хотя и с большими потерями, все же победителями вышли истребители фронта и флота. Только 71-й ИАП сбил двадцать четыре "хейнкеля" и "юнкерса". А мы, гвардейцы, опасаясь ослабить прикрытие массовых перевозок через озеро, продолжали дежурить в самолетах на земле. Это для нас, летчиков, было самым томительным. Полчища комаров и всякой мошкары атаковали нас злее "мессершмиттов". Они проникали повсюду, никакое марлевое или сетчатое покрытие не спасало от этого гнуса.
Только взлетев в воздух, мы могли вздохнуть свободно, техники же опухали от укусов комаров больше, чем от недоедания в зимний период. Но что поделаешь? Боевые условия требовали жить в лесу, в сырых, топких от воды землянках и готовиться к новым боям. Летчики не тратили попусту ни минуты между полетами и дежурством. Шли к прицелам, тренажерам и садились за схемы воздушных боев, и учили, учили, учили...
4-й гвардейский, стоявший более семи месяцев на прикрытии ледовой, а затем водной Дороги жизни Ленинграда, оказался правофланговым истребительной авиации не только в обеспечении бесперебойной работы главной артерии непокоренного города, но и по боевым итогам за год войны. На его счету было 11 800 боевых вылетов, из них 2000 на бомбоштурмовые удары и 940 на воздушную разведку. 218 самолетов, много боевой техники, кораблей потеряли враги от метких ударов нашего боевого коллектива. Такого успеха не имел тогда еще ни один полк морской авиации. Радовала победа над самолетами Ме-109Ф, на которые Гитлер возлагал большие надежды. И радость наша была закономерной. Это был результат неимоверных усилий всего гвардейского коллектива, нашедшего новые приемы в тактике боя, мастерстве владения самолетом и оружием. Только в марте - июне летчики полка сбили 45 "мессершмиттов" и обеспечили надежное прикрытие восточной части Дороги жизни. Правда, боевой счет обошелся нам дорого. За 12 месяцев войны полк потерял 49 летчиков, 62 человека из технического состава и 87 самолетов И-16 и И-153.
Если учесть, что для нас главным противником в воздушных боях были истребители 54-й эскадры фашистской Германии, то теперь нам известно, что и эскадра за этот период потеряла 102 летчика и более 500 самолетов. Потери противника показывают, что гвардейцы 3-го и 4-го истребительных полков полностью оправдывают свое высокое звание.
...Все чаще вылетали мы на аэродромы под Ленинград и Кронштадт на помощь другим истребительным полкам, прикрывавшим флот и ударную морскую авиацию, которая вела борьбу с артиллерией врага, обстреливавшей Ленинград.
Фундамент победы
Начинался второй год войны. Каким он будет для нас? Трудно сказать. Мне, ладожанину, воюющему над родным домом, ясно одно: любой ценой очистить родную ленинградскую землю от фашистской чумы. А цену победы над врагом в воздухе и на земле я за минувший год познал сполна. Нет рядом многих боевых друзей, да и сам дважды ранен, пять раз сбит и десятки раз смотрел смерти в глаза.