Кожанов немедленно дал команду Куликову вести бой на встречно-пересекающихся курсах.
- Понял! Я - "Тридцать третий", держитесь, - дал я ответ и, снижаясь, начал набирать максимально допустимую скорость.
Хотя и спешили мы только парой, но не зря. Со стороны Красногвардейска к Ропше тоже спешила большая группа ФВ-190. Считать их некогда, тем более что у нас высота и скорость.
Увеличив угол пикирования, атакую ведущего ближайшей четверки и, не наблюдая результатов, свечой ухожу вверх. Сейчас мысль одна: повторить атаки, сбить с пути, задержать хотя бы часть вражеских истребителей.
Слежу все время за Катковым, нужно так маневрировать, чтобы не подставить его под удар.
В наушниках сплошной гвалт. Штурмовики, пикировщики и их прикрытие ведут бой с истребителями, которые все же успели проскочить и атакуют на отходе. Оценивая складывающуюся обстановку, понимаю, что скованная нами группа фашистских истребителей не догонит бомбардировщиков и штурмовиков. Нам нужно за счет высоты и скорости оторваться, оказать помощь хотя бы "Петляковым", уходящим от цели последними. Отрыв наш был своевременным. Догоняем последнее звено Пе-2. Около "Петляковых" четыре Як-7 ведут бой. С разных сторон их атакуют несколько пар ФВ-190.
Положение замыкающего звена и его прикрытия тяжелое. Сейчас нужно немного - всего одна-две внезапные атаки по врагу, и победа будет за нами.
Ловлю в прицел самый опасный для Пе-2 истребитель. Но стреляю короткой очередью и с большой дистанции. Очередь прошла правее. Враг заметил трассу, крутнул самолет влево, но и мое упреждение, взятое для второй очереди, было безошибочным. Несколько снарядов попали по кабине, заставили "фокке-вульф" клюнуть вниз и, увеличивая угол пикирования, врезаться в болото южнее Порзоловского озера, где уже горел чей-то самолет.
Наша внезапная атака дала хорошие результаты. Гитлеровцы прекратили преследование Пе-2, да и мы уже миновали линию фронта.
Бой кончился, но из него вышли живыми пока двое. Нажимаю кнопку передатчика, вызываю КП:
- "Сокол ноль один", я - "Тридцать третий", возвращаюсь парой, запросите все посты восточнее объекта.
- Я - "Сокол", вас понял, - ответил неузнаваемым голосом Тарараксин.
Зарулив на стоянку и выключив мотор, я задержался в кабине. Нужно вспомнить все, что произошло в полете. Мерещилась разноцветная трасса, поразившая самолет Творогова. Цвет такой трассы только на самолете Ла-5. Неужели с перепугу Мартыщенко дал очередь по своему ведущему? Не должно быть, ведь бой только начинался. Но куда делся Мартыщенко? Ведь сзади и выше нас все это время "фокке-вульфов" не было. И на запрос по радио он не ответил. А что с парой Кожанова? Из отрывков команд, услышанных по радио, я понял, что он свою задачу выполнил - задержал группы ФВ-190. Но я также слышал его слова: "Что-то горит, посмотри..."
Звук авиационного мотора оборвал поток мыслей. Ла-5 с ходу, не делая круга над аэродромом, заходил на посадку. Это оказался Куликов.
Я пулей выскочил из кабины самолета.
- Ну вот, нашелся еще один, - сказал я ожидавшим у самолета Ройтбергу, Безносову, Николаеву и Каткову.
Куликов зарулил на стоянку, быстро выскочил из кабины, мокрый от пота и возбужденный, торопливо доложил:
- Товарищ командир! Задание выполнено. Вели бой с шестеркой "сто девяностых", сбили два. В одной из атак капитана Кожанова подбили - самолет начал гореть, но большого пламени не было. Летчик дотянул до Ленинграда. Самолет посадил на фюзеляж на Комендантском аэродроме. Выскочил из кабины, а пламя полностью охватило самолет. Я решил на остатке горючего все же долететь сюда и доложить, что командир эскадрильи жив. Он стоял в стороне от самолета и махал рукой.
- Спасибо, товарищ Куликов, сейчас позвоним на тот аэродром. Пока еще нет пары Творогова. Пишите письменный доклад и приложите схему боя вашей пары.
В это время произвели посадку два звена Васильева. Судя по докладам с воздуха, боев они не вели.
Прошел 1 час 20 минут с момента нашего взлета. Может быть, Творогов и Мартыщенко сели на аэродром восточнее Ленинграда?
Начштаба бригады подошел ко мне, вид у него был опечаленный и виноватый.
- Василий Федорович, поедем в штаб, там доложишь командиру. А потом мы по прямому проводу переговорим с воздушными постами фронта и корректировщиками артиллерии флота.
Ехать в штаб бригады нам не пришлось. Над аэродромом появился самолет Мартыщенко. Сердце мое начало стучать, как будто я пробежал несколько километров. Если он где-то вел бой, то горючее давно должно кончиться. Но вот он здесь...
- Товарищ подполковник, капитан Мартыщенко вернулся с выполнения боевого задания.
- Что вы мне докладываете! - не дал ему говорить Катков. - Докладывайте командиру группы.
- Я докладываю по уставу - старшему по должности и званию, срывающимся голосом продолжал Мартыщенко.
У меня терпения не хватило.
- Где Творогов?
- Творогова в начале боя на пикировании сбил ФВ-190, а на выходе из пике я немца сбил. Самолет Творогова и "фокке-вульф" упали рядом, западнее небольшого озера. Потом меня сверху атаковали два ФВ-190. Отбиваясь на малой высоте, я потерял ориентировку. С трудом вышел на Неву. Хотел сесть на Карельском перешейке, но понял, что дотяну до Кронштадта.
- У какого озера упал самолет?
- Мне кажется, это Порзоловское. Давайте слетаем - я могу точно показать место, оба самолета на земле горели.
Когда Мартыщенко назвал место падения самолета и сообщил, что они оба горели, я с трудом удержался, чтобы не ударить его по лицу. Ведь названное им озеро находится более чем в сорока километрах западнее! Этот лжец нагло смотрел на всех присутствующих.
- Сколько раз стреляли по противнику? Мартыщенко помолчал, потом ответил:
- Дал три очереди по ФВ-190, который сбил Творогова. Иные вопросы задавать было бесполезно. Нужно ждать сообщения наземных наблюдательных постов...
- Товарищ Николаев! Срочно готовьте самолет Мартыщенко, мой и пару капитана Цыганова. Полетим к месту падения самолетов. Капитан Мартыщенко пойдет ведущим, покажет озеро и место падения самолетов. Ведомым пойду я. Лететь будем на высоте триста метров.
На лбу инспектора выступили крупные капли пота. Лицо его побледнело, он едва выговорил:
- Это же за линией фронта! На такой высоте любой зенитный пулемет может сбить.
- Летали же вы более часа на малой высоте - вас не сбили...
Едва мы вошли в землянку командного пункта, как адъютант позвал меня в комнату командира и тихо сказал:
- Вас просил срочно позвонить Тарараксин, сейчас соединю по прямому.
Я взял телефонную трубку.
- Слушаю, Алексей Васильевич! Какие есть данные с постов и соседних аэродромов?
- Самые радостные, - ответил начштаба. - Кожанов жив и даже не ранен, немного обжег лицо и правую руку, а главное, нашли Творогова, сел на фюзеляж прямо на нашем минном поле у больницы Фореля - это в южной части Ленинграда. Саперы принимают меры, чтобы вывести летчика с минного поля. Потом его привезут на аэродром, а если ранен, то в ближайший госпиталь. Я с командиром батальона держу связь.
- Спасибо, Алексей Васильевич, это всем нам награда за пережитое. Но, кроме командира бригады, об этом больше никому... Понял? Через пятнадцать минут приеду на КП полка...
- Товарищ адъютант, - сказал я, положив телефонную трубку, - вызовите инженера эскадрильи Бороздина, врача полка Званцова и летчика связи Цаплина. О разговоре по телефону - ни слова.
Вернувшись в оперативную комнату КП, я сказал:
- Прошу внимания! Будем еще раз слушать доклад капитана Мартыщенко о потере ведущего.
Мартыщенко продолжал сидеть, как будто сказанное его не касалось.