- Четвертый гвардейский полк принимал участие во всех проведенных флотом и фронтом оборонительных и наступательных операциях. Партийно-политическая работа у вас всегда была фундаментом победы. Надеемся, что и в этой операции личный состав полка выполнит любые поставленные задачи и останется правофланговым в дивизии.
Я смотрел на присутствующих, слышал учащенный стук своего сердца и видел, как загораются глаза пилотов. Видимо, каждый из нас сейчас был горд тем, что выполнение первых боевых задач доверено нам.
Закончив совещание, полковник Корешков достал из планшета бланк, на котором полосками был наклеен телеграфный текст, и с усмешкой сказал:
- Еще совсем свеженькая, а смысл прежний: опять грабят тебя, Василий Федорович. Командующий всей морской авиацией требует направить в Москву гвардии капитана Костылева в его распоряжение, на должность главного инспектора по истребительной авиации. И одновременно представить на звание майора. Вот и решай, командир полка, что лучше: сопротивляться или молча, стиснув зубы, выполнить требование.
Ошарашенный этим сообщением, я молча сидел. "Отдать Егора, лучшего комэска, которого уже видел своим заместителем, а в случае чего - и командиром полка!"
Корешков и Сербин выжидающе смотрели на меня. Наверное, они читали мои мысли, понимали, что мне даже говорить тяжело. За меня ответил Абанин:
- Наверное, нужно без сопротивления отпустить Костылева. Наши аргументы в верхах все равно не поймут...
- Я тоже так думаю, - поддержал полковник Сербин.
- Давайте позовем Костылева и посоветуем согласиться с новым назначением...
Через двое суток полк распрощался с замечательным боевым летчиком, а его место занял капитан Карпунин.
Узнав, что борьба с разведчиками и корректировщиками и усиление нашей разведки объектов врага стали для полка основными боевыми задачами, все поняли: настает час расплаты, приближается священный день, когда замолкнут разрывы бомб и снарядов в израненном Ленинграде. Очистить от оккупантов родную землю, разгромить врага, длительное время осаждавшего город Ленина, расплатиться с гитлеровскими убийцами за все их чудовищные преступления, за сотни тысяч умерших от голода и в результате обстрелов, за муки ленинградцев, за разрушение города - эта благородная задача вдохновляла гвардейцев, поднимала боевой дух.
Активизировалась наша разведка по всему фронту, усилились ночные удары авиации по аэродромам, железнодорожным узлам, по артиллерийским позициям и пунктам управления противника. Все это, конечно, наводило фашистское командование на мысль, что советские войска готовятся к большому сражению. Поэтому, несмотря на неблагоприятные метеорологические условия, гитлеровцы начали проводить авиационную разведку всех видов и особенно аэрофотосъемку. Разведку вела и 1-я гвардейская авиационная истребительная дивизия.
Противник также усилил противовоздушную оборону важных объектов, значительно увеличил истребительное прикрытие самолетов-разведчиков и корректировщиков. Теперь каждый боевой вылет на разведку или на перехват гитлеровских разведчиков сопровождался скоротечными, но ожесточенными воздушными схватками. В четырех таких боях, проведенных в ноябре, мы сбили четыре вражеских разведчика и два истребителя, но и сами потеряли трех летчиков.
Эти бои показали, что фашисты, не считаясь с потерями, настойчиво пытаются выполнить свою задачу. Позже мы узнали, что упорство в боях фашистских летчиков было отнюдь не следствием роста их морально-боевых качеств, а результатом приказа высшего гитлеровского командования. Оно, предвидя крупное наступление Красной Армии, осенью 1943 года потребовало от группы армий "Север" во что бы то ни стало удержать занимаемые ею позиции под Ленинградом и Новгородом как опору левого крыла всего Восточного фронта. Гитлер рассчитывал, что решение этой задачи позволит надежно прикрыть подступы к Прибалтике и обеспечить свободу действий немецкого флота в Балтийском море, а также сохранит Финляндию в качестве союзника. Поэтому продолжение осады Ленинграда было главной задачей вражеских войск и авиации.
Анализируя подробности каждого проведенного боя и каждого вылета на другие задания, командование полка понимало, что с наступлением зимы 1944 года и улучшением погодных условий в небе Ленинграда и над Финским заливом развернутся ожесточенные воздушные сражения. К ним упорно готовились и каждый опытный, и каждый молодой пилот. Но не отставали от летчиков и их боевые друзья, работавшие на земле.
На инженерно-техническом совещании шла речь о подготовке всей ремонтной службы к обеспечению полной исправности самолетов в том случае, если резко возрастет боевая нагрузка. Учитывая важность совещания, на нем присутствовали руководители полка и командиры эскадрилий. В конце совещания попросил слово капитан технической службы Н. Н. Бабенков - начальник ремонтной мастерской. Он обратился сразу ко всем присутствующим:
- Товарищи командиры, инженеры, техники! Наша мастерская имеет хороших специалистов-ремонтников, сейчас совсем не загружена. Часть людей занимаются ремонтом жилых и служебных землянок. Это не наше дело, пусть этим займутся те, кому положено. Вот прохожу я в день несколько раз мимо лежащих в снегу списанных Ла-5, и сердце кровью обливается. А теперь туда притащили самолет, который подняли со дна залива. Он хотя и пролежал в соленой воде трое суток, но совсем целехонек. Конечно, древесина его напиталась солью, во многих местах разбухла обшивка фюзеляжа и крыльев. А мне кажется, если руки приложить со старанием и умением, то из этих списанных самолетов можно восстановить два-три. Разве они будут лишними? Вспомните, товарищи, как когда-то мы собирали все разбитые и искалеченные самолеты, и многие из них воскресли. На них летчики успешно воевали, а некоторые из них получили даже звание Героя Советского Союза...
Такого предложения, когда в полку было самолетов столько, сколько положено, никто не ожидал. Я переглянулся с майором Абаниным и задал вопрос молчавшим старшему инженеру Николаеву и инженеру по ремонту Мельникову.
- А как технические корифеи смотрят на предложение товарища Бабенкова?
- Сробыть треба, тильки який пилот полетит... Ведь скорость-то сейчас шестьсот и больше - развалится по склеенным швам да стыкам, - смешивая украинский с русским, ответил Мельников.
Потом медленно поднялся неторопливый Николаев.
- Собрать из списанных самолетов две-три машины можно. Видимо, удастся восстановить и поднятый из воды. Но нужного запаса прочности вряд ли добьемся. Есть опасение, что на больших перегрузках самолет развалится. Мастерские - не завод, но попробовать необходимо, место в теплом помещении есть, людей товарищу Бабенкову можно добавить за счет технического состава эскадрилий.
- Тогда не будем терять время. Приступайте, товарищи, к делу. Если восстановленные вами самолеты нельзя будет использовать в боевых вылетах, они найдут свое место в учебных полетах. На тренировках ведь можно летать, не создавая больших перегрузок. А когда горьковские и волховские труженики узнают, что подаренные ими самолеты служат вторую боевую службу, защищая Родину, они будут вам искренне благодарны...
Результат труда технических умельцев оказался прекрасным. За полтора месяца они восстановили три самолета Ла-5, полностью пригодных к полетам на боевые задания, и с начала 1944 года в каждой эскадрилье летал самолет, на борту которого буквами золотистого цвета были написаны фамилии инженеров и техников.
После технического совещания мы шли по запорошенной мокрым снегом тропинке Петровского парка. Майор Абанин многозначительно сказал:
- Василий Федорович! Я давно в авиации, много времени работаю на партийно-политических должностях, а такую увлеченность в тяжелейшем труде, такой поистине государственный подход наземного состава вижу первый раз.
Я ответил ему, что прекрасные качества людей в полку сформировались не за последние два-три года, хотя этот период и был самым тяжким испытанием. Они зародились еще в период гражданской войны. Ведь тогда наш полк, носивший название 46-го отдельного морского авиационного отряда, на старых латаных-перелатаных самолетах громил врага под Петроградом и на севере страны. И в то время техники, мотористы, вооруженцы несколько раз своими руками оживляли разбитые и поврежденные аэропланы, и пилоты поднимались на них в бой. Кстати, в этом отряде начинал свою летную службу Столярский, отец лейтенанта Столярского. Тогда он был матросом...
Государственный подход к делу, увлеченность в тяжелом труде продолжают развиваться. Сегодня командиры эскадрилий и старший инженер представили ходатайство о награждении технического состава. Сколько самолетов каждый из них подготовил к боевым вылетам, какое количество мелкого и большого ремонта самолетов выполнили люди!.. Так, например, техники и старшие техники-лейтенанты подготовили машины к боевым вылетам: Федоровых - 590, Радионов - 600, Филатов - 620, Вдовин - 643, а неутомимый Макеев - 1200. А еще Дементьев, Анисимов, Радченко, Зиновьев, Гуськов, Лисицин и многие механики, мотористы, оружейники и прибористы... Это же прекрасные люди, они куют нам победу на земле. Мне кажется, настало время их труд оценить выше, чем делали мы раньше. Все они заслуживают награждения боевыми орденами и предоставления хотя бы короткого отдыха.
- Я с этим целиком согласен. Надо настойчивее добиваться награждения технического персонала, а краткосрочные отпуска во власти комдива. Он, наверное, возражать не будет, - закончил наш разговор Абанин.
Вторая половина декабря оказалась "жаркой". И вовсе не потому, что ужесточились условия выполнения боевых заданий, особенно вылеты на аэрофоторазведку. Дело в том, что в полку одна за другой побывали авторитетные комиссии штаба авиации и штаба флота. Каждая из них, "покрутив" нас двое-трое суток, заканчивала работу разбором в присутствии командующих и членов военных советов. Хотя и ругали нас на этих разборах за различные промахи, но общий вывод оставался неизменно положительным.
Не пришлось долго ждать прилета самой высокой, московской комиссии. Два дня командование полка и эскадрилий отчитывалось по всем вопросам боевой работы и прифронтовой жизни, а мой боевой друг - главный инспектор Костылев - не выдержал и два раза слетал на боевые задания.
Начальника Политического управления Военно-Морского Флота генерал-полковника И. В. Рогова и командующего морской авиацией генерал-полковника С. Ф. Жаворонкова интересовало все: тактика ведения воздушных боев, состояние жилых землянок, называемых по-морскому кубриками, и чистота подворотничков на кителях офицеров. Казалось, что полк готовится не к решительным боям, а к строевому смотру. К нашей радости, оказалось, что высокое руководство ВМФ было удовлетворено ходом боевой работы полка, состоянием внутренней и гарнизонной службы и особенно партийно-политической работой, в основе которой лежали революционные и боевые традиции нашего же полка, являвшегося родоначальником авиации Балтики.
Работа московской комиссии закончилась за два дня до наступления нового, 1944 года. Поэтому на этом разборе были подведены боевые итоги за год и за два с половиной года войны.
Внушительные цифры показали, какой неимоверный ратный труд и боевое напряжение вынес личный состав полка, чтобы выполнить 18 640 боевых вылетов (из них бомбоштурмовые удары - 2130, а 2450 - воздушная разведка). Летчики за этот период провели 542 воздушных боя, в которых уничтожили 316 вражеских самолетов. Немалыми оказались и боевые успехи по уничтожению наземного и морского противника: 20 танков и бронемашин, 350 грузовиков, 80 зенитных орудий и пулеметных установок, 85 вагонов и паровозов, более 4000 солдат и офицеров и 150 единиц плавучих средств, в том числе три миноносца и сторожевой корабль.
Таких боевых успехов не имел ни один из истребительных полков авиации ВМФ, отметили генералы Рогов и Жаворонков. Они тепло поздравили весь личный состав, пожелали успехов в предстоящей операции и дальнейших побед в новом году. На этом же разборе мне был вручен орден Британской империи 4-й степени. Этими орденами были награждены несколько командиров тех частей и соединений, которые нанесли большие потери гитлеровским войскам.
Тогда мне казалось, что высокий орден - это признание личной доблести и, главное, больших боевых успехов Советской Армии и Флота в совместной борьбе против фашизма. Забегая вперед, скажу, что только после войны, в 1946 году, услышав гнусную, предательскую речь Черчилля, призывавшего империалистические силы мира начать новую войну против Советского Союза, я понял, что британскими орденами нас награждали за спасение Англии от полного разгрома ее Гитлером. Тогда на Британских островах это еще помнили...
Все время я ждал особого разговора с генералом Роговым и генералом Столярским. Но состоялся он только за три часа до отлета комиссии.
Наверное, оба отца не желали, чтобы беседа с командиром полка получила какую-либо огласку. Кроме меня, на встрече с генералами никого не было.
- Как служит лейтенант Рогов? - спросил генерал Рогов.
Я доложил, что проверка установила: все комсомольцы стоят на правом фланге молодежи полка. В этом большая заслуга секретаря - лейтенанта Рогова. Но служить ему на Балтике нельзя. По заключению врача полка капитана медицинской службы Званцова, а также после проверки на рентгене в госпитале было установлено, что у него развивается туберкулез легких.
Мои слова не изменили суровую сосредоточенность лица генерала. Видимо, о слабости здоровья своего сына он знал раньше нас.
- Спасибо, товарищ Голубев, за то, что знаете своих подчиненных и заботитесь об их здоровье. Придется сыну изменить климатические условия, хотя он упорно не хочет этого. Приказ получите через пять - семь дней, а на его место подберите офицера из своего полка.
Когда началось собеседование с генералом Столярским, я попросил разрешения, чтобы присутствовали его сын и замполит полка Абанин.
- Уж очень много упреков и наказаний получил я за то, что в воздушном бою фашисты сбили лейтенанта, - сказал я генералу.
Удивленный, он поднялся, развел руками.
- Какие наказания и упреки могут быть, если люди воюют? Война без потерь не бывает.
В ожидании генерал начал нервно ходить по комнате из угла в угол.
Вошли вызванные мной майор Абанин и лейтенант Столярский. Столярский-старший тяжело опустился на стул.
- Садитесь, товарищи, давайте по-семейному поговорим, - тише обычного сказал он.