Столярский-младший встал, переложил шлем из одной руки в другую и, не поднимая глаз, выпалил:
- Папа, если командование полка меня не выгонит, то я ни в какой другой или училище не пойду. Я сам виноват, что меня сбили, - нужно лучше смотреть. А за наказание командира полка мне стыдно перед командиром и летчиками. Я не трус, смерти не боюсь. Но зачем столько опекунов! Разрешите выйти...
Дверь за лейтенантом закрылась. Все молчали, его слова спутали начавшийся было "семейный разговор". Генерал, тяжело дыша, достал какую-то таблетку, положил под язык. Видимо, с сердцем было неважно. Я быстро налил стакан воды, но он покачал головой. Глубоко вздохнул два-три раза и медленно заговорил:
- Дорогие друзья, поймите все правильно. Родители, особенно мать, всегда тревожатся за детей. Я старый воин и большевик, начинал гражданскую войну в сорок шестом отряде. И сам хочу, чтобы сын продолжал службу в родной части. Пусть династия авиаторов Столярских продолжает защищать Родину до полного ее освобождения. Делайте все так, как требует обстановка. Если суждено сыну дойти до победного дня, - значит, счастьем мы, родители, не обойдены. А вот что наказали вас, слышу впервые и поражаюсь. Какое же было наказание? - глядя на меня, спросил генерал.
Мне не хотелось бередить душу, и я искал слова для ответа. Опять за меня ответил со всеми подробностями Абанин.
Я же в свою очередь сказал Столярскому, что Кира воюет хорошо, то, что его сбили, не снизило морально-боевых качеств летчика. А наказание - дело прошлое, забудем о нем.
Возвращаясь с аэродрома после проводов комиссии, майор Бискуп, стесняясь, сказал:
- Василий Федорович, меня спрашивал начальник военно-учебных заведений генерал Столярский, соглашусь ли я на должность начальника цикла тактики истребительной авиации в Ейском училище.
- А что ты, Петр Игнатьевич, ответил? - усмехнулся я.
- Ответил, что согласен, если командование полка и дивизии отпустит.
- У меня на эту тему тоже был разговор, но я ответил, что это сделать лучше после проведения операции. Второго января уйдет на должность командира третьего авиаполка майор Шмелев, и замена сразу двух руководителей управления полка нецелесообразна...
В полку царило приподнятое настроение. В самом деле, три проверки и три положительные оценки. И проверяло-то большое начальство...
Во второй половине короткого зимнего дня прояснилось небо. Солнце, двигаясь немного выше горизонта, светило через серую дымку. Хорошую погоду спешила использовать как наша, так и вражеская авиация. В первую очередь, конечно, разведчики. Тут же поступила команда из штаба дивизии - увеличить число дежурных истребителей, стоящих в полной готовности на земле. Одну эскадрилью поднять в зону патрулирования над плацдармом. Вслед - новое распоряжение из штаба авиации флота: немедленно поднять две группы на разведку аэродромов Красногвардейск, Котлы и Копорье. Через 20 минут две разведывательные группы взлетели. Пара фоторазведчиков - ведущий командир звена Бычков - под прикрытием шестерки Ла-5 взяла курс на Красногвардейск. Им предстояло выполнить силовую разведку аэродрома, имевшего самую мощную противовоздушную оборону.
Вторая пара разведчиков - ведущий старший лейтенант Апинов - под прикрытием одного звена (четыре Ла-5) направилась в район Котлы - Копорье. Так как эти аэродромы находились в семи километрах друг от друга, а постоянного базирования истребителей противник здесь не имел, то и большого противодействия разведчикам, казалось, не будет. Но получилось все наоборот. Ежедневные удары наших ночных бомбардировщиков по аэродрому Красногвардейск вынудили значительную часть истребителей ФВ-190 перебазироваться в Котлы и Копорье. В такой обстановке наш замысел наполовину оказался неверным. Группа, идущая на силовую разведку, выполнила фотографирование аэродрома Красногвардейск без встреч с вражескими истребителями и благополучно возвратилась. Группа же Апинова была перехвачена, не долетев до объектов фотографирования. Завязался неравный бой. Но, как и бывает иногда на войне, к одной ошибке немедленно присоединяется следующая. Вместо того чтобы вести бой всей шестеркой и отойти за линию фронта, Апинов оторвался от своих и решил выполнить фоторазведку. Решение его оказалось роковым. Оно ослабило боеспособность группы прикрытия. А сам он был атакован следующей группой ФВ-190.
Неравный бой принес нам поражение. Апинов, сбивший 301-й самолет в полку, и его ведомый, младший лейтенант Елисеев, с задания не вернулись. Это была тяжелая потеря: сразу два летчика разведывательного звена...
13 января, за час до рассвета, на КП полка приехали полковники Корешков и Сербин. По их возбужденным лицам было видно, что наступает долгожданный час.
- Как, гвардии командир, полк готов к большому делу? - здороваясь, сказал Корешков.
- Как пионеры, всегда готовы! - шуткой ответил я комдиву.
- А ты не торопись, еще сутки в запасе. А сегодня - кровь из носа - ни один вражеский разведчик не должен пролететь над плацдармом. Погода, по заверению "ветродуя", должна проясниться. Подбирай лучших и с первым просветом в облаках вешай "зонтик" над войсками. Понял?
- Все понятно, товарищ гвардии полковник. С первым "зонтиком" буду сам. Хорошо, что сегодня как раз и число тринадцатое. Фортуна изменила свой ход: теперь по тринадцатым числам у меня будут удачи.
- Побереги силы на завтра, ведь заместителя-то по летной части в полку нет.
- Мне не привыкать летать одному за двоих. Все ведь еще зависит от погоды. Вдруг она будет хуже, чем сегодня?
- Делай как хочешь, а операция при любой погоде начнется завтра утром. Объявите личному составу и проведите митинг, как стемнеет. Мы до обеда будем в десятом авиаполку. К вам на митинг приедет полковник Сербин. Ну, мы пошли к молодым гвардейцам, желаю успеха.
К 11 часам начала подниматься облачность, появились в ней разрывы, временами показывалось солнце. В такую погоду нужны летчики, уверенно летающие в облаках. Подобрав звено из 3-й АЭ, я взлетел на патрулирование в район плацдарма. На высоте 1500 метров звено вышло за облака. Над южной частью плацдарма местами просматривался передний край. Погода улучшалась, ветер дул с юга, значит, через час можно успешно вести фотографирование войск. "Рановато вылетел, но для гарантии "зонтик" нужно усилить", - подумал я и дал команду:
- "Сокол"! Через тридцать минут поднять два звена!
Улучшения погоды ждал и противник. Не прошло и десяти минут, как в наушниках раздался голос Тарараксина. Он мне настолько знаком, что ни пароль, ни позывной не нужны.
- "Тридцать третий"! Западнее, выше, две группы! Помощь послать?
- Не нужно, опоздает, - дал я ответ без позывных. Приглядевшись к западному направлению, обнаружил в 25-30 километрах две пары короткого инверсионного следа. Четыре истребителя летели с юга на север. Зачем им такая высота? Ниже ищу вторую группу. А вот и она, тем же курсом, но ближе к нам. Разведчик Ме-110 и два ФВ-190. Их высота - более 4 тысяч метров. Наша высота - 3 тысячи. Замысел врага ясен: четверка, идущая впереди - выше и в стороне, - предназначена для отвлечения на себя воздушного патруля. Разведывательная группа тем временем пролетит над передним краем советских войск.
- "Тридцать пятый"! Видишь инверсию?
- Вижу!
- С набором, наперехват, одна атака и выход! - передал я команду лейтенанту Полканову.
- Понял, понял!
И два опытных, стреляных пилота с крутым набором высоты повернули на перехват противника. Я же на своей высоте, увеличив скорость, отвернул на юг. Нужно дать противнику начать разведку. Разведгруппа, обнаружив уходящую вверх пару "лавочкиных", не теряя времени, развернулась на курс разведки. Мою пару пока не видит и летит прямо на нас. Дав сектор газа до упора, мы помчались навстречу Ме-110 и паре ФВ-190, не подозревавшим об опасности. Сближаемся. Крутым набором высоты выхожу на дистанцию огня. Ну, гад, получай... Нажимаю на гашетки пушек, даю длинную очередь по кабине самолета.
Проскакивая мимо "мессера", результатов не увидел. Оба ФВ-190, сделав правый переворот, помчались за круто пикирующим Ме-110. Через 20-25 секунд разведчик нырнул в облако. "Фокке-вульфы" этого не сделали, они уходили в свою сторону.
- "Сокол"! Я - "Тридцать третий", атаковал "сто десятого", ушел пикированием в облака. Запросите посты.
Тут же в наушниках голос Полканова:
- "Тридцать третий", нахожусь западнее Толбухина, противник отвернул в Копорский залив. Что делать?
- "Тридцать пятый"! На соединение, курс Ораниенбаум, высота четыре тысячи.
Через пять минут мы всем звеном продолжали патрулирование до прилета усиленной смены.
Когда я вылезал из кабины, меня подхватили десятки сильных рук, в их числе и две богатырские - полковника Корешкова. Подбросив несколько раз, поставили на кронштадтскую землю.
- Поздравляю, Василий Федорович, с триста шестнадцатой победой полка и тридцать шестой твоей лично! Молодец! - тиская меня в объятиях, говорил Владимир Степанович. - Это хорошо, что счет сбитых сорок четвертого года открыл сам командир.
- Что, "сто десятый" упал? - спросил я всех.
- Не упал, а врезался в землю на пикировании. Прямо между траншеями пехоты Второй ударной армии, севернее села Новая Буря, - идя мне навстречу, чтобы обнять, ответил полковник Сербин.
- Будем считать, что завтрашняя операция для четвертого гвардейского началась сегодня, - громко объявил комдив, не дожидаясь им же указанного срока скрытности.
В ночь на 14 января, кроме летчиков, никто не спал. Да и они после проведенного митинга уснули только по строгому требованию командиров эскадрилий.
Штаб полка готовил различные варианты воздушных схваток. Нам предстояло прикрывать части 2-й ударной армии, которая была скрытно переправлена силами флота с ленинградского берега на Ораниенбаумский плацдарм. У нас появились и другие неожиданные хлопоты. Ночные бомбардировщики, наносившие удары по аэродромам, по ропшинской и беззаботнянской артиллерийским позициям немцев, из-за плохих метеоусловий вынуждены были садиться к нам, на Бычье Поле. Пришлось весь технический состав послать для подготовки к перелетам на свои базы двух десятков боевых Ли-2. Это были самолеты полка Гризодубовой.
Полк построился за 30 минут до рассвета. Знаменосцы вынесли боевое гвардейское знамя, заняли место перед строем, рядом с руководством полка и дивизии. Мокрый снег осыпал развевавшееся на ветру бархатное полотнище. Тусклое освещение и тишина создавали особую торжественность. Через несколько минут начнется невиданное под Ленинградом событие. Каждый в строю, волнуясь, ждет начала громовых раскатов "бога войны" - орудийных залпов кронштадтской береговой и корабельной артиллерии. Они возвестят - началось...
Наверное, так же, как и мы, сейчас в предрассветной мгле, осыпаемые снегом, стоят более тысячи летчиков, которые вместе с артиллеристами должны начать авиационную обработку опорных пунктов врага, а потом непрерывно поддерживать атаки пехоты и танков, взламывающих фашистскую оборону.
Даны последние указания, сказаны короткие напутственные речи. 9 часов 25 минут. Дробный, исключительной силы гул потряс весь остров Котлин. Гигантскими сполохами и вспышками озарилось предрассветное мглистое небо. "Ура-а-а!" - прокатилось несколько раз по строю и заглохло в громовой мелодии артиллерийской канонады.