- Давай, Василий, посидим пару часиков, только вдвоем, без Сашеньки. Я тебе первому расскажу все мои мытарства.
Весь остаток вечера и добрую половину ночи с полным сердечным сочувствием слушал я рассказ человека, сумевшего второй раз родиться, чтобы летать.
Трудно описать все, что пережил Леонид Георгиевич. Об этом можно написать целую повесть, вкратце это выглядит так...
Двое суток летел транспортник по глубокому тылу. Через каждые четыре-пять часов садился на заправку, тут же его догружали тяжело раненными фронтовиками. Наконец город Алма-Ата. И снова белые стены палаты, больничная койка, страшная, не прекращавшаяся ни на минуту боль, которую, казалось, не в состоянии вынести живой организм. Но Белоусов вынес. Во всей больнице не было пациента более терпеливого и покладистого. Он безропотно сносил все тяжкие процедуры, число которых все возрастало. Медицинское светило профессор Сызганов ежедневно смотрел его, покачивал головой, мрачнел. Гангрена обострялась. Язвы на правой ноге поднимались все выше. Наконец профессор решительно сказал:
- Леонид Георгиевич, больше ждать нельзя. Надо резать.
- Ни под каким видом! Не дам...
Но через два часа разговор возобновился. Леонид доказывал медику, что ему надо летать: Ленинград в блокаде, фашисты маршем идут по стране, а из него калеку хотят сделать?!
Но Сызганов был тверд в своем решении, он знал, что иначе нельзя.
- Еще раз повторяю, Леонид Георгиевич, необходима срочная ампутация. В противном случае - смерть.
- Я смерти не боюсь, десятки раз смотрел ей в зрачки...
- Так что же вы - и смерти не боитесь, и жизни не любите?
Леонид будто замер в тяжелом раздумье. Нет, он любит жизнь и очень хочет жить. Но для него это значит - летать, защищать то, что любит. А как летать с одной ногой?..
Сызганову хотелось посмотреть в глаза этому сильному человеку. Опытный хирург по бесчисленным рубцам на лице летчика видел, что ему пришлось пережить, а вот ведь не сломлен. Камень человек. Наконец профессор услышал то, чего ждал.
- Согласен... Только не сообщайте семье. Делайте быстрее, завтра же...
На следующий день ему отняли правую ногу выше средней части бедра. Придя в сознание, лежал, думал: как летать без ноги? Думал неотступно, без конца, забыв обо всем. Вначале он решил вопрос принципиально: с одной ногой летать можно. Потом стал продумывать детали: как управлять рулями поворота, тормозами с помощью левой ноги и протеза в различных условиях, на всех этапах полета. Самое трудное, конечно, взлет и посадка.
Профессор понимал состояние больного и решил подбодрить его. Он срочно вызвал Нину Архиповну Белоусову, договорился с городскими властями о комнате для нее и дочери, надеялся подключить их к медикам, старавшимся быстрее поставить "на ноги" настоящего человека - летчика.
Профессор был рад - его пациент с каждым днем веселел, а когда в палату, подготовленные Сызгановым, внешне спокойные, вошли жена и дочь, Леонид так же спокойно, весь просияв, принял их, и с этого дня дело и вовсе пошло на поправку. Прошел месяц. Белоусов, расхаживая на костылях, мысленно совершал боевые развороты, петли, выходил в атаку. Он написал несколько писем в полк: "Скоро, скоро домой, к вам, боевые друзья, на родную Балтику".
Но злая судьба оказалась слепой и беспощадной к этому человеку. На исходе третьего месяца, когда Леонид освоился с протезом, он снова почувствовал знакомую щемящую боль. Через две недели заболела левая нога, исчез пульс, и, наконец, неотвратимый признак - появилась язва. На этот раз профессору не пришлось часами уговаривать больного.
Белоусов сказал сам:
- Доктор, давайте резать, пока не поздно.
На второй день спящего летчика вернули в палату. Товарищи с болью смотрели на простыню, плоско покрывавшую то место, где должны быть ноги. Придя в себя, в этот день и потом Белоусов ни с кем не говорил, не делился своими мыслями, боялся, что возражения и сомнения могут поколебать его собственную решимость. А для себя он решил твердо: буду летать, с Балтикой не расстанусь.
Замкнутость молча лежавшего в постели лучше всех понимала жена. Она подолгу находилась в палате, заменив сестер и нянечек. Нина хорошо знала Леонида. Если он что-то задумал - добьется. Так он пришел в авиацию. Был хорошим пехотным командиром, но вдруг потянуло в небо. Сказал, что нашел себя, и добился-таки своего - приняли в летное училище. Стал не просто летчиком, а морским летчиком-истребителем, где служба не романтика, а постоянный риск и подвиг.
Правда, сейчас она сомневалась: неужто и впрямь не бросил мысли вернуться в небо? На всякий случай помалкивала, готовая ко всему. Просила только: побольше двигайся, учись ходить.
И, словно чувствуя ее молчаливое участие, Белоусов однажды сказал жене:
- Ниночка, если удалось мне продумать, как управлять самолетом без ноги, значит, можно и без обеих...
И замолк испытующе. Нина лишь кивнула в ответ, утерев слезы. В душе не верила и уж ни за что бы не отпустила его, черта одержимого.
А ему стало вроде бы даже полегче, пока заживала нога. И снова часами, днями, неделями перебирал в памяти все, что узнал о самолетах и пилотаже за свою долгую летную службу. Без конца продумывал, как приспособить к педалям уже не один, а два протеза. Прикидывал, подсчитывал, уточнял, разрабатывая свою, единственную в авиации систему. Левая, отрезанная лишь до колена, работающая в коленном суставе, была ведущей, ее и надо усиленно развивать.
Даже теоретическая отработка движений, нужных в самолете, - большая победа. Теперь дело за практикой, нужно доказать, что он прав, добиться разрешения сесть в самолет.
Пришло время встать на две "ноги". Протез был хорош - "последний крик техники", как пошутил Леонид, застегивая ремни. Обнял за шею жену и дочь, тихонько передвинулся по палате. С радостью ощущал "послушную" - левую, она тверже держала его грузную фигуру. Заметил это и наблюдательный профессор и решил внести кое-какие поправки в устаревший правый протез.
Через две недели Белоусову все было сделано, костыли отброшены, в сильных руках только палки. Настал новый, предпоследний этап борьбы за место в жизни. И он начал этот свой бой, едва покинув стены госпитальной палаты, где провел два тяжких года, но откуда унес на протезах свою немеркнущую мечту.
Разгром фашистских войск под Ленинградом, о котором Белоусовы узнали по радио, принес дружной семье новые испытания. Леонид Георгиевич твердо сказал:
- Нужно двигаться в Ленинград, на Балтику...
Нина Архиповна хорошо понимала, в чем дело, прямо возражать не хотела, не могла. И стала искать удобный повод отдалить срок отъезда. Убеждала:
- Леня, как же ты будешь жить без нас. Ведь кто-то из близких должен быть рядом. Нельзя же Надю срывать с учебы посреди года. Давай, родной, отложим отъезд до июля. И ты получше станешь ходить.
Он понимал: Нина права, сколько пережила рядом с ним, в свои 34 года седая. Да и Надюшку жаль, хорошо учится. Что же делать?
Взвешивал "за" и "против". Так длилось больше месяца. Однажды, прослушав сводку боев на Ленинградском фронте, решил окончательно: Нину не тревожить, ехать одному, когда решатся его дела, месяца через два-три забрать семью в Ленинград. С тем и уехал.
Закончив свой рассказ, Белоусов сердечно пожал мне руку.
- Спасибо, Василий, за все. И особенно за полк - молодцы ребята, скорей бы мне к вам...
Я подумал, что благодарить надо его. За удивительное мужество и волю, что живут как традиция в нашем полку. Ведь это по его примеру дерутся такие, как Столярский. И я рассказал о молодом летчике, который трижды падал, обгорел и ничего - воюет.
- Твоя хватка, Леня... Но послушай на прощание мой совет. Сейчас у тебя финишная прямая - как в спорте. Последний рывок, самый тяжелый. Ла-5 машина строгая, сложнее других. Поэтому не торопись на нее садиться. Полетай побольше на учебных, потом на боевом Як-7, а уж тогда пересаживайся. Главное сейчас - восстановить технику пилотирования по приборам, в закрытой кабине. Как почувствуешь, что можешь уверенно летать при плохой погоде и в облаках, бери в Новой Ладоге из резерва Ла-5 и прямо к нам. Встретим тебя без музыки, но всем составом. Идет?
Он молча кивнул, все понял.
Транспортный самолет монотонно гудел двумя изрядно изношенными моторами. Он летел на высоте 25-30 метров вдоль южного побережья Финского залива. Необычные пассажиры, прислонясь головами к бортовым квадратикам плексигласа, притихшие и сосредоточенные, следили за плывшей внизу землей. Каждому до мелочей знакомы эти места, штурмовки, воздушные схватки, разведка, патрулирование в ожидании врага - все это осталось позади, как уходили за крыло Красная Горка, мыс Серая Лошадь, Копорский залив, Лужская губа и Курголовский полуостров. Через десять минут самолет сделает короткую пробежку по просохшей полосе острова Лавенсари и отдохнувших пилотов обнимут боевые друзья, наскоро поделятся новостями. Прилетевшие узнают главное: за время их отсутствия никаких потерь, все живы-здоровы.
Для меня эти места под крылом родные, отзываются щемящей болью прошлого и радостью сегодняшнего дня. Уже не топчут их сапоги фашистских полчищ. Сейчас здесь копятся силы для нового, окончательного удара по врагу. И счастлив Леня Белоусов, если ему повезет. В эти минуты в кабине маленького У-2 летит он в Новую Ладогу, чтобы доказать в авиации невероятное.
Небольшой толчок, и Ли-2 с шорохом помчался по накатанной полосе. Кончился короткий счастливый отдых. Теперь там, в Бернгардовке, нас сменит изрядно поработавшая в небе старая карпунинская эскадрилья. А нам придется работать каждому за двоих - по закону дружбы. И вдруг подумалось с какой-то грустью, с тайным сожалением: "Может, зря я тогда, в феврале, воспротивился переводу в Лавенсари Тани - Рыжика и юной Бианочки... Пусть бы они работали, воевали и любили открыто своих боевых друзей. Это жизнь, и от нее не уйдешь ни в мирное, ни в военное время".
Гвардейский юбилей
Чем меньше оставалось апрельского затишья, тем больше становилась нагрузка воздушной разведки. Пришлось к внештатному разведзвену выделить еще две боевые пары. Главным объектом разведки стал аэродром Кахула (район Раквере). Четыре вылета на фотосъемку были выполнены солнечным весенним днем в конце месяца.
Фотоснимки аэродрома и прилежащей к нему местности показали большое сосредоточение авиационной техники. Но вся она размещена на удаленных от аэродрома стоянках и хорошо замаскирована. Рулежные дорожки, идущие к аэродрому, камуфлированы и частично закрыты маскировочными сетями. Для того чтобы разобраться, какие здесь типы самолетов, следовало нанести бомбоштурмовой удар. К такому же выводу пришло и командование дивизии.
- А что, если противник готовит внезапный удар по нашему аэродрому? предположил полковник Корешков.
- Владимир Степанович, тем более надо спешить. У нас семьдесят самолетов, площадь стоянки ограничена, куда ни кинь бомбу, обязательно зацепишь самолет или склад с горючим. Давайте упреждать! До темноты еще три часа - успеем подготовить две эскадрильи.