- Я плохо разбираюсь в типах самолетов, я работал на другом аэродроме.
- На каком именно, если не секрет? - спросил я, уже догадываясь, что меня сопровождает не интендант, а опытный летчик или штабник.
- На Турку. Занимался снабжением: горючее, питание, одежда, транспорт. Теперь я комендант, буду снабжать вас. Согласны?
- Там ведь, в Турку, два аэродрома: морской и сухопутный. Вы снабжали тот и другой?
- Вы хорошо информированы. Отвечаете вопросом на вопрос, как заправский одессит.
- Да, я знаю все аэродромы, которые находятся на юге Финляндии и особенно на Карельском перешейке, - ответил я майору и сменил тему, надеясь, что это не последняя наша беседа с бывшим авиатором.
К вечеру за мной прилетел самолет Ут-2, и я, доложив свои выводы начальнику штаба контрольной комиссии, вылетел в Таллин к комдиву, чтобы обо всем договориться и ускорить перебазирование полка.
В штабе дивизии я пробыл всего два часа. Здесь же мне стало известно, что полк должен перелететь в Мальме через двое суток, а завтра к исходу дня нужно погрузить на большой транспорт все тылы, зенитный дивизион и подразделения обслуживания. Времени оставалось в обрез, и я тут же вылетел в Липово. Сидя в тихоходном учебно-тренировочном самолете, я мысленно возвращался в Мальме. Беспокоила только первая посадка летчиков на полосу в 30 метров шириной. На острове Сескари, где была полоса 40 метров, мы имели тяжелую аварию и две поломки самолетов. Сейчас в полку много новичков, аэродром Липово круглый, большой - виляй сколько хочешь. Это наверняка ослабило у летчиков остроту и точность действий на взлете и посадке. А каково будет Белоусову? Думал обо всем этом, и постепенно вырисовывалось решение. Завтра же с утра окаймить белой известью полоску шириной 25 метров и 700 - в длину. Дать возможность летчикам, независимо от их опыта, произвести четыре-пять взлетов и посадок.
Следующий день начался с полетов и спешной погрузки тех, кто должен добираться до порта Хельсинки водным путем, а он тоже таил опасность: минная угроза все еще существовала. С большим трудом уговорил морских руководителей, чтобы транспорт провели за тралами до места назначения.
Полеты начали руководители полка и командиры эскадрилий. Нужно отдать им должное - ни один из них, совершив по три полета, за пределы белой каймы не выкатился. Но дальше пошло то, что меня беспокоило. Каждый шестой пилот по два-три раза съезжал за черту. Пришлось этим "штрафникам" дать дополнительное время, чтобы они уверенно отработали посадку. Когда подвели итоги этого необычного летного дня, все поняли, насколько своевременны были тренировки. Опоздай мы с ними, пришлось бы расплачиваться тяжелыми авариями.
Октябрь на Балтике - месяц осенний, ясным небом обычно не балует, а в этот день, 13 октября, погода была на редкость теплая, ясная. Самолеты поэскадрильно выстроились на летном поле. Ветер колышет гвардейское знамя. Вынос его перед особым заданием стал традицией. Короткий митинг, призывающий к четкому выполнению новой задачи, окончен. Летчики разошлись по самолетам.
Через сорок минут на высоте 1000 метров четким боевым строем - клин звеньев - мы пересекли залив на траверзе Таллина. Ровно три года назад, 13 октября, мы с летчиком Михаилом Васильевым первыми прорвались через этот район на полуостров Ханко, чтобы потом всего десяткой старых "ишачков" и "чаек" насмерть биться, удерживая полуостров, где небольшой гарнизон сковывал огромную массу фашистских войск и флота, не пропуская врага к осажденному Ленинграду.
Сейчас со мной не горстка "ястребков", а полковая армада лучших советских самолетов. В пору было задохнуться от гордости. Сделав большой круг над городом, с пятисот метров красиво заходим на посадку. Все до одного сели безукоризненно. Зарулив на стоянку возле ангара, я быстро вылез из самолета, принял рапорт коменданта и вместе с ним поднялся на вышку управления для приема остальных эскадрилий. Майор молча стоял у окна вышки и следил за каждой посадкой, а когда все самолеты встали в два ряда, заняв полностью всю бетонку приангарной площадки, покачал головой.
- Высший класс. Напрасно я приготовил два санитарных автомобиля с врачами. Хорошие летчики, очень хорошие летчики, - полушепотом говорил удивленный до крайности комендант.
На третий день, когда все подразделения полка разместились, в бывшем ресторане, а теперь столовой полка был устроен ужин, куда я пригласил интенданта и его двух заместителей. Ужин в нашем полку с первых месяцев войны являлся обедом. Подавалось первое и второе блюда, что очень удивило наших гостей. После выпитых двух "наркомовских" норм они разговорились, не переставая хвалить наших летчиков. После ужина, оставшись наедине с майором, я задал вопрос, которого он не ждал:
- Зачем вы играете роль интенданта? Вы же опытный летчик, должно быть, и командир полкового ранга. Дело прошлое, для вас война кончена, а быть разведчиком для других государств я вам не советую. Лучше расскажите, как летчик летчику, на каких самолетах и где летали. Наверняка мы встречались в небе.
Лицо коменданта порозовело, лоб покрылся испариной. Он достал носовой платок, утерся, осмотрелся кругом и, видимо убедившись, что его заместителей поблизости нет, сказал:
- Вас не обманешь. Летал я на всех типах истребителей, кроме ФВ-190. На них с наших баз летали только немецкие пилоты. Когда русские потопили крейсер "Ниобе", тридцать шесть самолетов перелетели сюда, на Мальме. - Он словно бы невольно рассмеялся. - При посадке разбили семь самолетов. Пять катастроф и две аварии. Потом за три дня погибло еще четыре летчика. Эти "фокке-вульфы" как огня боялись этих полос. Я сказал вам все, но, ради бога, не распространяйтесь...
- Ладно, мне это ни к чему. А все-таки где и когда вы летали и когда пересели на Ме-109Ф?
Майор молчал. Я взял графинчик, налил ему фужер до краев.
- Выпейте, если хотите.
Он продолжал молча сидеть, потом, махнув рукой, выпил залпом. В это время подошел начальник штаба Панфилов и сказал, что у него несколько неотложных дел. Желательно решить их сегодня.
Я попросил его сесть, подождать. Вот, мол, майор желает немного рассказать о себе.
Майор испуганно заморгал, но я тут же успокоил его, сказав, что Панфилов тоже хороший летчик, свой человек.
- Видите, у него лицо и руки обожжены, пришлось бросать горящий самолет.
Майор мельком взглянул на Панфилова и, пересиливая себя, сказал:
- В сорок первом летал на "Спитфайре", базировался здесь. Потом на севере страны. В сорок третьем летал на "фиате" и "брустере" под Выборгом. Потом лечился - был ранен. Немного полетал на Ме-109Ф, потом мир с Россией и, слава Богу, кончилась война.
- Для вас-то она кончилась, а для нас нет. Нам еще Европу от фашистов спасать - это наш интернациональный долг, да и Гитлера добить надо... А с вами, господин майор, выходит, мы старые знакомые. - Я улыбнулся интенданту и задал еще вопрос: - Вам, наверное, известны боевые дела в районе Ханко в октябре и ноябре сорок первого года?
- Так это вы воевали на И-16? Такой маленький, тупоносый, с ракетами?
- Да, воевал. Мой истребитель, как и сейчас, имел бортовой номер 33.
Бывший финский летчик быстро поднялся с места.
- Благодарю Бога, - глухо произнес он, - за чудо, которое меня спасло в том памятном бою. Тот день я всегда помню - второе ноября сорок первого года. Все трое моих друзей погибли: один был сбит над бухтой, двое разбились на обратном пути, мой самолет имел много повреждений, я кое-как дотянул до Мальме.
"Значит, в том памятном и для меня бою был сбит не один самолет, что упал у борта нашего миноносца, а три", - подумал я и снова спросил с непреходящим, каким-то болезненным любопытством.
- А пятого ноября вы прилетали на Ханко для реванша?
- О нет, с меня хватило и того боя, самолет поставили на ремонт. На реванш полетел наш командир отряда и потерял еще три "Спитфайра". Самолет командира тоже был поврежден. Это были два самых тяжелых боя. Из девяти самолетов в отряде мы потеряли шесть. Командира отстранили от должности, остальных отправили воевать на север, - немцы нас отсюда вытеснили.
Я слушал его внимательно, и было странно вот так мирно сидеть и беседовать с недавним врагом.
Не думаю, чтобы он лично питал ненависть к русским. Непохоже было. Но война есть война, и его втянула эта мясорубка, затеянная Маннергеймом.
- У вас прекрасная память, - похвалил я майора, - интересно, на "фиатах" и "брустерах" было больше побед?
- Где там! Тоже большие потери, особенно когда дрались с вашими "ла" и "яками". У них больше скорости и лучше пушки.
- Не все в бою зависит от скорости и пушек. Я это говорю, думая о сорок первом и нашей старой технике... Хотите еще выпить? - предложил я майору.
- Нет, нет, спасибо. И так уже перепил. - Поморгал, добавил: - Рад был познакомиться поближе с боевым коллегой...
Еще через несколько дней мы получили радостную весть. Гвардии старшему лейтенанту Аркадию Михайловичу Селютину было присвоено звание Героя Советского Союза. Это была заслуженная награда за 16 сбитых самолетов противника. Острое зрение, которое не каждому дарит природа, храбрость, тактическое мастерство, физическая выносливость позволили молодому летчику побеждать врага, казалось бы, в самых безвыходных ситуациях, недаром Аркаша, как его любовно звали в полку, слыл воздушным асом. Он стал тринадцатым Героем в бывшем 13-м полку. По этому случаю, как водится, устроили митинг и ужин. И хотя для меня праздник Аркадия не был неожиданностью - сам подавал на него наградной лист, - однако все бывает с военным счастьем. И сейчас, когда оно пришло, радовался не меньше именинника.
Летчики 3-й эскадрильи, где он восьмой Герой, качали его и не скоро оставили в покое. Потом я видел, как Селютин и Бычков, уединившись в углу, о чем-то заспорили, словно бы холодок пробежал между ними. Вечером ко мне в землянку зашел Бычков, попросив разрешения обратиться, сказал, что хочет оформить брак с Валей - не буду ли я против?
С чего бы я стал противиться доброму делу? Лишь поинтересовался, откуда такая неожиданная решимость, не разговор ли с Селютиным подтолкнул его на этот шаг.
- Вот и Валя об этом спросила. Может, и разговор. Отчасти... С шуток началось. Я ему как замкомэска шутя посоветовал как Герою в штаб дивизии перейти, летчиков теперь хватает. Тем более тринадцатый в полку Герой нехорошее число. А он тоже отшутился: я, говорит, на партсобрании тебя за суеверия пропесочу...
- Ну, дальше? - напомнил я замолкшему Бычкову.
- А еще сказал, не надумал ли я с этим штабом, чтобы отдалить его от Вали. Так ведь это не поможет, если говорить всерьез. А сам что-то грустный стал, может, пожалел, что упустил девчонку. Да и упустил ли? Было же чувство, в душу ей не влезешь. Словом, потом все я ей выложил, сказал, что боялся оформлять брак, вдруг вдовой оставлю, да еще с ребенком, семья есть семья. Словом, пусть решает. А она говорит - назад возврата нет, ты... то есть я ей дорог. Ну вот, если согласны, позову, она за дверьми ждет.
Я молча пожал ему руку, сказал - зови.
Забегая вперед, хочу сказать, что семья у них получилась хорошая. Валя была Бычкову верной женой, и жили они счастливо до самого пятьдесят шестого года, когда Бычков погиб при воздушной аварии.