Вторая линия идеологической обороны — демонстрация неготовности России к войне: танков было недостаточно, качества они были скверного, размещены были неправильно, офицерский корпус был истреблён в ходе репрессий и т. п.
Между тем, неготовность к войне на практике и готовность к войне как политическая воля, — явления абсолютно разные. Россия в 1930-е годы безусловно готовилась к войне, в том числе, к войне «превентивной» — то есть, агрессивной. Агрессивной была война с Финляндией. Другое дело, что русская армия оказалась не готова к этой войне и добилась победы ценой непропорциональных жертв. Так и к 1941 году русская армия оказалась плохо подготовлена не потому, что не готовилась, а потому что деспотизм губителен даже для армии. И до революции русская армия осуществляла свои завоевания ценой непропорциональных усилий, тем более — после. К началу войны русская армия имела более 22 тысяч танков, немецкая — менее 6 тысяч. Русские танки были худшего качества. Но это свидетельствует не о пацифизме империи, а о её иррациональности и бесчеловечности: она предпочитает экономить на пушках и тратить пушечное мясо.
Чекист Юрий Дроздов с 1979-го по 1991-й год он возглавлял Управление нелегальной разведки КГБ СССР, в качестве пенсиона получил финансирование некоего "аналитического центра", и в январе 2007 года заявил (в связи с антибританской истерикой Кремля), что Британия и США намерены разделить Россию между собой: с запада до Екатеринбурга — Англии, от Екатеринбурга до востока — США. Это заявление было озвучено правительственным агентством.
Русские поместья исстари делились на доходные и расходные. У богачей большинство земель приносили доход, благодаря которому существовали такие роскошные и абсолютно расходные (сегодня бы сказали «затратные») усадьбы как Архангельское или Царицына. В определённом смысле, поскольку вся Россия принадлежала Кремлю, вся страна приносила доход, который тратился лихо и бессчётно.
Милитаризм расходен не только потому, что «пускает в расход» людей. Это позднее выражение. Милитаризм расходен, потому что основан на идее чести как материальной славы. Честь оружия проявляется прежде всего во внешнем. Милитарист тем славнее, чем больше убил людей, чем больше у него оружия, которым убивают людей, чем лучше украшено это оружие. Честь, к примеру, князя Святослава, отца Владимира Красное Солнышко, проявлялась в том, что награбленное (завоёванное в походах) золото и серебро он раздавал дружинникам. Объяснение было абсолютно рациональным: дружинники завоюют князю новое золото, а золото само по себе никого завоевать не может, золото и дружинников не приобретёт.
Конечно, это рациональность милитаристская, а на самом деле это иррационально… Буржуа знает, что золото, пусть ничего и не завоёвывает, зато оно покупает — оно покупает комфорт, оно покупает мир. Что проку человеку завоевать весь мир, если в этом мире у него не будетк уютной комнатки с ковром, камином и садиком под окном? Так появляется милитаризм доходный, который тщательно следит, чтобы война, если уж она случилась, приносила прибыль. Это не такой дурной милитаризм, потому что, коли уж начинают считать деньги на войну, быстро обнаруживают что самое доходное — вообще не воевать. Милитарист, один раз задумавшись над «итого», рано или поздно приходит к пацифизму. Правда, увы, поздно это ещё во многих душах не состоялось…
Расходный милитаризм принадлежит древнему прошлому. Сегодня примером его является, можно надеяться, только Россия. В ней по сей день звучит оправдание: «Народ России ничего не получил от стран, которые вошли в состав России, наоборот, он тратился на них».
Это абсолютно верное экономическое наблюдение. Англия, Германия, Франция богатели от своих колоний. «Бремя белого человека» было бременем отдельных колонизаторов, которые и гибли, и болели. Они иногда не получали того вознаграждения за свои усилия, которые считали достойным, но всё-таки обычно их семьи и родственники приобретали, и чаще всего, очень подымались по социальной лестнице.
В России, как сказал Василий Ключевский, государство пухло, а народ хирел. Однако, психологически народ считал правильным именно это. О том и говорит знаменитое «не щадя живота своего». Россию не посрамить! Это не самопожертвование. Не живот возлагается на алтарь отечества, а отечество кажется собственным животом. Пусть в избе пусто, зато карта мира полна России.
Милитаристу нужна великая Россия. Если будет великая Россия, то щей всегда приобретём. Если приобретём щей, но величие России потеряем, то это бесславие и смерть. Смерть иллюзорная, конечно, но для милитариста она страшнее настоящей.
То, как сама российская власть пропагандирует среди «россиян» действия в Грузии, — яркое проявление расходного милитаризма. В стране с невероятным классовым расслоением, где уже почти как в нищих латиноамериканских странах большинство населения живёт в десятки раз хуже меньшинства, где пенсии официально меньше прожиточного минимума, радостно сообщают о миллиардах, которые будут «потрачены на восстановление» новозавоёванных земель. Это не безумие: милитарист, живущий в однокомнатной хрущобе, в которой европеец и собаку не поселит, утешается тем, что Россия проявила своё величие.
Милитаризм действует как сильнейший наркотик, отупляя чувства и создавая иллюзорную реальность. Только вот графы «приход», «расход» не бесконечны. Рано или поздно появляется горизонтальная линеечка. «Итого», одинаково беспощадная к любому милитаризму. Именно об этом говорится в Евангелии: «Сочти число зверя, ибо это число человеческое». Зверь не зверствует, зверствует человек, становясь милитаристом. Получает он от этого прибыль или разоряется, значения имеет так же мало, как забирает сексуальный маньяк у жертвы кошелёк или отдаёт ей свой.
Либерализация, демократизация, реформирование в России постоянно проваливаются. Причины провалов назывались разные. Доходило до сопоставления провалов с появлением пятен на Солнце. Измеряли, сколько лет проходит между реформами.
«А ларчик просто открывался». Не могут не проваливаться реформы в стране, которая воюет.
Государство понимается как "организованное насилие", "дубинка в руках" — неважно, в руках Ульянова, Романова, Джугашвили. С таким же успехом можно считать, что единственная нормальная форма любви — изнасилование.
Трижды в истории России случались прорывы свободы: в начале XVII века, между февралём и октябрём 1917 года, в конце августа 1991 года. (Прорывы, к сожалению, становятся всё короче).
Горбачёва иногда хвалили — мол, при нём государство перестало быть врагом своих граждан. Да государство российское никогда не было врагом своих граждан. Оно их начальник, а они его верные солдаты. Генерал, посылающий солдата в бой, не враг солдату, хотя посылает его на смерть. Горбачёв же выделялся тем, что из всех руководителей России единственный был по психологии штатским, а не военным.
Трижды страна возвращалась из свободы к милитаризму, облегчённо вздыхая. Трижды создавала миф о том, что её беды от свободы, а не от милитаризма (и рабства — только при милитаризме рабство иначе называется — безопасностью, обороноспособностью и т. п.).
Так алкоголик уверен, что пьёт, потому что быть трезвым невыносимо: голова болит, руки дрожат.
Самые знаменитые реформы — освобождение крестьян в 1861 г. и последующие инициативы. При их описании и анализе всегда забывается, что одновременно с реформами Россия завоёвывала Среднюю Азию. Хрущёвская «оттепель» — и расправа с Венгрией. Реформы Косыгина — и агрессия против Чехословакии.
Самые ранние — реформы Ивана Грозного. Они сразу же перешли в попытку завоевать Прибалтику. Да и цель всех реформ, начиная с той самой, 1550-х годов, — реформировать прежде всего армию, чтобы успешнее завоёвывала и подавляла.
В XIII–XV веках русские интеллектуалы не фиксировали в текстах факт порабощения народа Улусом Джучи. Позднее и даже до сего дня вытеснение распространилось на то, что Россия — ещё более военное государство, чем Улус Джучи. Вытеснение из своего сознания факта своего рабства с моральной точки зрения простительно и целительно. Вытеснение того факта, что ты — рабовладелец и милатарист, не имеет извинений.
В 1696 г. Пётр I завоевал Азов. Теперь донские казаки, которые ранее были союзниками и наёмными солдатами России, стали её подданными. Через десять лет, 6 июля 1707 г. Пётр I Ю.В.Долгорукого на Дон для ареста и возвращения к хозяевам крепостных, бежавших на Дон после 1695 года. При этом формального царского указа о возвращении беглых не было. Пётр просто нарушил запрет на выдачу беглых с Дона, который действовал ранее в отношениях Москвы и казаков. Возможно, царь нуждался в рекрутах для войны со Швецией. В итоге ему пришлось воевать и со шведами, и с казаками, которые стали защищать свои прежние права. В правление коммунистов государственные историографы представили восстание казаков как крестьянскую войну. Николай Павленко, один из таких историографов, в 1997 году представил новую концепцию, выдержанную в духе новой империи. Он обвинил казаков в стремлении "утвердиться в Москве", хотя не смог привести ни единого документа в подтверждение такого обвинения, повторяющего обвинения 1990-х годов в адрес чеченцев.
Павленко вынес приговор: "Если рассматривать движение Булавина в контексте Северной войны, то оно однозначно подрывало могущество Российской державы в условиях опасных посягательств на её суверенитет. С точки зрения обороны страны, это был удар в спину" (Павленко Н. Расказачивание по-петровски // Родина. — № 7. - 1997. — С. 30).
Северная война оказывается борьбой за суверенитет России. Разумеется, такая концепция есть яркое проявление империализма. Украина при этом рассматривается как исконная часть России. Труднее объяснить, почему Россия, первая объявившая войну Швеции, ставившая своей задачей завоевание шведских владений в Прибалтике — жертва агрессии. Но имперская психология не объясняет, а приказывает — на то она и имперская. Она творит мир, в котором агрессия — единственный способ "защитить свой суверенитет".
Пётр, объявляя 9 августа 1700 г. войну Швеции, использовал, между прочим, другую риторику: "За многие их свейские неправды и нашим, царского величества, подданным за учиненные обиды, наипаче за самое главное бесчестье нашим, царского величества, великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величества, персоны".
Пётр имел в виду инцидент 1 апреля (да, 1 апреля) 1697 г. Царь в этот день был в Риге в составе русского посольства, анонимно. Стал рассматривать город в подзорную трубу, но караул потребовал трубу убрать и пригрозил оружием. Комментарий русского военного историка в популярном издании 2001 года:
"С точки зрения буквы международного права повод для войны был анекдотичен, но, с точки зрения здравого смысла Петр был тысячу раз прав! Швеция воспользовалась слабостью русского государства и грубо ущемляла его интересы. Россия выздоровела, окрепла, и все договоры, ущемляющие её интересы, стали бумажками, годными для употребления лишь в отхожем месте. Так всегда было прежде, так будет и впредь" (Широкорад А.Б. Северные войны России. — М.: ACT; Мн.: Харвест, 2001).
Обер-прокурор Протасов наставлял одного архимандрита в правление Николая I: «Не нужно никаких выспренностей богословия. Каждый кадет знает марш и ружьё, а духовные не знают своих духовных вещей» (Кизеветтер, 1912, 189).
Это перекликается с отзывом другого генерала, современного Протасову, Сергея Маевского о состоянии сельского хозяйства в военных поселениях Александра I: «Корова содержится, как ружье».
"Ружьё" для Маевского — эталон чистоты. Он не вкладывал глубокого смысла в свою характеристику военных коров, а лишь противопоставлял образцовую чистоту коровника печальному факту: "А корм в поле получается за 12 верст… Корова в два оборота делает в день по 48 верст для пастбища". Отчего в год помирало до двух тысяч чисто вымытых говяд.
Сравнение "духовных вещей" с ружьём и маршем показывает место религии в российском обществе. Средство дисциплинирования и завоевания. Чистота — залог побед. Правда, не кормят. Что ж! Христос победил смерть воскресением, а милитаризм побеждает смерть равнодушием.
Маевский был сперва очарован Аракчеевым. Потом писал: "Я после только узнал, что тиран-исполнитель далек от бога-царя, определяющего счастие людей".
Впрочем, катехизис был заучен Маевским неплохо, и в другом месте он был точнее теологически (но не политически): "Но цари — не боги, их всего легче обманывают".
Сохранилась икона Христа, изготовленная в правление Александра I, на которой Иисусу приданы черты императора.
Вера в Псаря, искажающего повеления Царя, налицо и в сегодняшней России.
В классическом виде идея чистоты ружья как эталона и для веры, и для патриота, выразилась в «Левше» Лескова. (Лесков, скорее всего, был знаком и с высказыванием Протасова, и с мемуаром Маевского). Лучшее, что герой видит на Западе — это ружья, которые "кирпичом не чистят". Худшее, что есть в России — придворные, не исполняющие царской воли.
Почтенный географ из курских помещиков Евгений Марков предварял свой двухтомный труд "Россия в Средней Азии" укоризной: "Мы, русские, во сто раз лучше знаем каждое мелкое местечко Италии, Швейцарии, Германии и Франции, ничем не касающиеся наших государственных и народных интересов, чем свои собственные многоценные и крайне любопытные приобретения в Средней Азии" (с. VIII).
Умиляет — в контексте сегодняшней пропаганды — откровенное «приобретения». Словно в магазине ботинки купили. Сто лет назад это было абсолютно законное выражение. И эти люди считали себя цивилизованными!
Главная же ошибка, конечно, в личности, для которой «наше» выше «моего», "государственные и народные интересы" важнее собственных. Потому что если человек больше думает о своей жизни, чем о «нашей», то ему скамейка, на которой сидел Эразм Роттердамский, городок, где родился Гарофало, намного интереснее всех сокровищ Средней Азии.
А как начинает:
"Неотвратимые события истории роковым образом издавна направляют силы многомильонного народа русского на восток, в беспредельные равнины Азии. Россия с каждым годом растет в эту сторону словно против воли своей, подчиняя себе по очереди один азиатский народ за другим, присоединяя к своему могучему телу одну восточную страну вслед за другою. Казанское, Астраханское, Касимовское, Крымское, Сибирское царства былых наших владык татар воплотились уже настолько прочно в русский государственный организм, что сделались теперь чистокровною Русью. Многочисленные орды калмыков, башкир и киргизов разных именований, населяющие необозримые степные окраины нашей Империи, — эти хаотически остатки некогда победоносных народов, громивших Азию и Европу, — стали также подданными Белого Царя. Наконец уже на нашей памяти хищнические ханства и племена Срединной Азии, сильные и опасные не только воинственным духом своего многочисленного населения, но и природною недоступностию их разбойничьих гнезд, — Хива, Бухара, Туркмения, Кокан, — еще при нашей жизни угонявшие в полон русских людей и продававшие наших земляков на невольничьих базарах как баранов, — были разгромлены геройскими подвигами наших Черняевых, Скобелевых, Куропаткиных, — и приведены в покорность Русскому Царю. Россия, хотя и через 650 лет, собралась все таки отплатить своим былым победителям, потомкам Чингиса и Тармерлана, за их непрошенный, два века тянувшийся, визит в ее неустроенный тогда родной дом, — теперешнем визитом к ним в их собственном старом гнезде" (VII–VIII).
Конечно, тут умиляет отсутствие всякой демагогии про "миссию белого человека". Отомстить! Автор, кажется, не подозревает, что не только татары, но даже и монголы к Бухаре никакого отношения не имеют, что Средняя Азия так же пала жертвой монгольского завоевания, как русские княжества. Какая разница декханину, Куропаткин по нему прошёл или Мамай?
А какая прелесть готтентотская мораль — характерная для любого милитаризма. Враг — завоёванный — хищник. Мы — завоёвываем "против воли своей". Так, шли мимо… Мы, мол, "страна рабов"… Приказали — выполняем… "Невиноватая я, он сам пришёл".
В 1596 году поляк Дамиан Кшиштоф, несколько лет проведший в турецком плену, написал изящную повесть с призывом к объединению поляков и русских в борьбе с Турцией. Сюжет прост: астролог Мустафа Ад-Дин предсказывает султану гибель империи в случае нападение на северных соседей. Султан казнит Мустафу, а тот перед смертью обещает, что теперь уж падение Порты неизбежно.
Тогдашний польский король держался политики мирного сосуществования с Турцией, а на сейме 1596 года многие дворяне требовали войны. Повесть Кшиштофа стала одним из пропагандистских материалов того года. Подобные памфлеты имели специальное название: «турцики».
Спустя 70 лет её перевели в Москве, видимо, кто-то в Посольском приказе, сократив и оставив главное — обещание победы «народу полунощному», то есть, русскому. Следы польского происхождения остались — народ называется «московским». Традиционный пацифистский призыв: «Христиане вкупе на турка идите, Аще вы жити мирно хотите». В эти годы Россия и Польша дружили против Турции. Через сто лет Россия побеждает Турцию (Польше тоже достаётся) — и в 1789 г. появляется первое печатное издание памфлета о предсказании астролога Муста-Эддына.
Ещё сто лет — и на Рождество 1914 года в журнале «Лукоморье» В.Финити печатает статью «О св. Софии» со стихами: «Сказал таинственный астролог: Узнай, султан, свой вещий рок. Не вечен будет и не долог Здесь мусульманской власти рок. Придёт от севера воитель С священным именем Христа Покрыть Софийскую обитель Изображением креста». И в конце статьи призыв: «Крест на Святую Софию!»
Конечно, и нормальные страны — Англия, Франция — тоже стремились разрушить Турцию и, по возможности, утвердиться на Ближнем Востоке. В этом отношении милитаризм одинаков — начинает с самообороны от турок, а заканчивает нападением. Однако, российский имперализм не старел и не секуляризировался. Конечно, и в Западной Европе видели в турках врагов христианства — подобные мотивы обычны у Честертона того же 1914 года, но не видели в христианстве чего-то, что нужно водрузить на Святой Софии иль прибить к вратам Стамбула.