Женя Дранищев, как обычно, ловит каждую мысль, чтобы развить ее на свой собственный лад.
- Оно, может, и так, - немедленно откликается он, - но насчет курортного сезона в Алупке - дело, на мой взгляд, сомнительное...
Амет-Хан порывисто оборачивается к Дранищеву. Несколько мгновений они разглядывают друг друга. После холодной бессонной ночи лица у обоих серые. Оба прячут носы в поднятые меховые воротники. Дранищев даже бороду прикрыл теплым шарфом.
- Мне кажется, ты просто забыл, кто в данном районе хозяин неба, задиристо произносит Амет-Хан. Но Женю Дранищева трудно сбить с толку.
- Ясно, кто, - живо откликается он. - Девятый гвардейский, в котором служит доблестный сын Алупки Амет-Хан Султан!
- И не менее известный сын героического Ленинграда Евгений Дранищев, - не без ехидства уточняет Амет-Хан. - Ну как, знаю я твою биографию? - уже другим тоном произносит он.
- Только в общих чертах, - смеется Дранищев. - Если рассмотреть этот вопрос глубже, то можно установить, что я родился недалеко от солнечного Крыма, в не менее солнечном городе Шахты.
- Прекрасно! - оживляется Амет-Хан. - Значит, мы сначала побываем у тебя на родине, а потом у меня. Иначе говоря, нас ждут два радостных праздника. Руку, друг!
Если завязался разговор между Амет-Ханом и неистощимым на острое слово Дранищевым, мы все умолкаем. Тут только успевай слушать, они и слова вставить не дадут!
На сей раз дружеская перепалка оборвалась внезапно: по телефону было принято боевое задание. Шестаков стал о чем-то советоваться с Верховцом и Никитиным. Первый вылет с нового аэродрома - дело ответственное и для командиров, и для летчиков.
Воспользовавшись наступившей паузой, я протиснулся поближе к карте, чтобы лучше все рассмотреть. Мне знакомы все аэродромы, станции, города. На этой большой территории теперь развернулись бурные события, ставшие известными всему миру. Я здесь все знаю. Вот бы поручили мне водить группы на штурмовку, прикрытие или сопровождение! Уж я бы постарался везде успеть и со всем управиться. Самолет у меня новый, исправный, летать бы и летать.
- Идем на штурмовку аэродрома Гумрак! - вывел меня из задумчивости голос командира полка.
У меня екнуло сердце: неужели я не полечу в этой группе? Ведь я знаю на аэродроме в Гумраке каждое строение, каждую стоянку...
- Идем тремя шестерками. Одна прикрывает, две - для непосредственного удара.
После небольшой паузы подполковник Шестаков называет мою фамилию.
- Я слушаю, товарищ командир!
- Поведете шестерку воздушного боя. Наверное, я пошевелил губами или сделал какое-то движение, выдающее нетерпение.
- Спокойно, - поднял руку командир. - Тебе знакомы тут все стежки-дорожки, и сам бог велел именно тебе проштурмовать их огнем. Поэтому и посылаю тебя на верхотуру.- Шестаков взглянул на комиссара, тот одобрительно кивнул. - Только помни: не отвлекаться. Сразу попадешь под очередь "эрликона". Кстати, ориентирование на высоте потребует немного внимания... В Гумраке находится добрая половина транспортной авиации Паулюса. Порядочно там и истребителей, Если они успеют взлететь, будет жарко. Задание получено от самого командарма. Ясно?
- Ясно, товарищ командир!
- Нападаем с юга, от центра Сталинграда. Отсюда чаще всего заходят фашистские самолеты. По машинам!
Пытаясь спасти окруженную в Сталинграде группировку, немецкое командование организовало так называемый воздушный мост от Ростова и Зимовников до Сталинграда. На маршруте этого моста действовали аэродромы котла - Гумрак, Питомник, Воропоново. Нам и поручили вместе с другими полками уничтожать транспортную авиацию противника на земле и в воздухе.
Ничто не способно так поднять настроение и вызвать боевой энтузиазм у летчика, как зримость поставленной задачи и предчувствие успеха.
Гумрак, который когда-то был моим родным аэродромом, встретил нас густой огневой завесой. "Эрликоны" били прежде всего по тем "якам", которые обрушивались на них с неба. Первым пошел на цель командир полка. За ним ринулись Амет-Хан, Алелюхин, Королев, Бондаренко, Серогодский. Моя шестерка держалась в это время сверху.
Шестаков с ходу поджег Ю-52. Вслед за тем вспыхнуло еще пять транспортных тяжеловозов. Аэродром затянуло дымом. Только в отдельных местах сквозь него выбивалось пламя.
В воздухе появились немецкие истребители. Их было больше, чем "яков". Но нас вдохновляла отважная атака Шестакова и его группы. Мы быстро разобрали пары "мессершмиттов" и отвлекли их от штурмовиков.
Для моей шестерки это был скорее бой на отвлечение. Мы упорно кружили над "мессерами", атаковали их и вовремя уходили из-под обстрела. Это продолжалось до тех нор, пока ведущий не подал команду на сбор. Выйдя из боя, "высотники" пристроились к основной группе. Обидно было только одно: моя шестерка не сбила в тот раз ни одного "мессершмитта".
Приземлившись, снова собрались на КП. Подполковник Шестаков доложил штабу армии об уничтоженных и уцелевших транспортных самолетах противника. Мы слышала его разговор и догадывались по ответам обо всем, что говорилось командиру полка. Нашему полку вместе с другими предстояло перерезать воздушную артерию, связывавшую окруженную группировку противника с внешним миром. Наземные части, блокировав противника, продолжали сжимать кольцо, а нам было приказано закрыть над котлом небо...
Командир полка начал разбор вылета. Он умел это делать блестяще. Казалось, что у него несколько пар глаз - так много он видел и замечал. Всесторонне проанализировав и взвесив действия шестерок, он резюмировал:
- Хорошо действовали пилоты!
Такая оценка означала, что Шестаков удовлетворен вылетом, и мы облегченно вздохнули. В подобных случаях командир полка никогда не омрачал настроение летчиков обидными упреками за отдельные промахи. Наоборот, если были к тому основания, он искренне восхищался проявлением инициативы, находчивости, мужества, готов был при всех обнять того, кто отличился. На этот раз командир особенно тепло говорил об Амет-Хане, Алелюхине, Королеве, Бондаренко, Будановой, Серогодском, вместе с которыми он добился ощутимого успеха в Гумраке.
Я был неудовлетворен действиями своей группы, и Шестаков заметил мою подавленность.
- Чем расстроен, Лавриненков? - спросил он.
- Не сбили ни одного "мессершмитта", товарищ командир.
- Что значит "не сбили"? - вскинулся Шестаков.- А шесть транспортных разве не ваши? Вы хорошо дрались, не подпустили к нам немецких истребителей, вернулись без потерь. Отлично выполнено задание!..
Снова зазуммерил телефон - нам передали очередные приказы из штаба армии. Боевая жизнь, как говорят, вошла в свою колею.
Летчики перебрались в хату, где были сооружены двухъярусные нары, техники углубили свои землянки, расположенные возле самого аэродрома (им приходилось по ночам периодически прогревать моторы машин). Летчицы Буданова и Литвяк пристроились в комнатушке на КП. Таким образом, каждый имел теплый уголок для сна и короткого отдыха.
Еще в октябре по приказу штаба армии в полк прибыли четыре летчицы, из числа которых было создано звено под командованием старшего лейтенанта Беляевой. В него вошли Буданова, Литвяк, Кузнецова. Четыре летчицы вместе с нашими девушками - парашютоукладчицами, вооруженцами, механиками, связистками - образовали целое женское подразделение.
Летчицы дежурили на аэродроме наравне с мужчинами. И воевали тоже не хуже мужчин. Однажды, еще в период нашего пребывания в Казахстане, как раз во время дежурства звена девушек, фашисты совершили налет на соседнюю станцию. Девушкам пришлось вступить в бой с группой "хейнкелей". Беляева своевременно перехватила бомбардировщиков, отважно повела в атаку свою четверку. Но "хейнкелей" прикрывали истребители. Они подбили самолет Беляевой. Летчице пришлось воспользоваться парашютом. А ее подруги довели бой до конца, не дали гитлеровцам сбросить на станцию бомбовый груз.
Беляева через несколько дней вернулась в полк. Но по состоянию здоровья больше не летала и вскоре уехала в тыл. Вслед за ней по болезни выбыла из полка еще одна летчица. Остались только Катя Буданова и Лиля Литвяк.
Нелегко было девушкам на фронте. Особенно летчицам-истребителям: воздушный бой требовал от них недюжинной физической силы и выносливости. И то, что девушки безропотно переносили все трудности, делало им честь, вызывало огромное уважение.
...Я высоко ценю мужество летчиц 46-го гвардейского авиационного полка ночных бомбардировщиков, летавших на По-2, и с удовольствием читаю обширную литературу о их славном ратном подвиге. Но каждый раз невольно думаю: как редко мы еще вспоминаем имена летчиц-истребителей. Их было немного, но их боевая деятельность заслуживает самой высокой оценки. Именно они опровергли ошибочное мнение, будто профессия воздушного бойца неприемлема для женщин. Катя Буданова и Лиля Литвяк были для нас надежными товарищами по оружию, по фронтовому небу. Я глубоко убежден, они заслуживают того, чтобы о них была написана книга...
Катя и Лиля были очень разными по характеру и по внешности. Высокая, плечистая Буданова носила мужскую стрижку и в летной форме мало отличалась от парня. Маленькая, белокурая Лиля рядом с ней казалась девчонкой.
Катя отличалась веселым, задорным характером, ее подруга была задумчивой и молчаливой. Девушки очень дружили, но верховодила во всем Катя. Живая, непосредственная, она была душой эскадрильи. Лучше Будановой никто не мог организовать товарищеский ужин, танцы.
Лиля являлась для всех нас образцом женственности и обаяния. Хлопцы то и дело напевали ей: "Посмотрела - как будто рублем подарила, посмотрела - как будто огнем обожгла". Лиля относилась весьма сдержанно к восторженным взглядам и словам однополчан. Она никому не отдавала предпочтения. И это особенно импонировало нам.
Мы всячески старались облегчить жизнь и боевую работу летчиц. Реакция их оказалась самой неожиданной: и Лиля, и Катя категорически отказывались от нашей опеки, не признавали никаких скидок.
Летали Буданова и Литвяк отлично. В воздухе мы всегда рассчитывали на их своевременную поддержку и выручку. Боевую работу девушек высоко оценивал и командир полка. На разборах он не раз ставил их в пример, хвалил за желание летать, за умение драться с врагом.
Мне привелось лететь в паре с Будановой. Дело было зимой. Нашу группу, в которую входили Амет-Хан, Борисов, Бондаренко, Буданов и я, вел лейтенант Ковачевич. Пост оповещения сообщил, что от Калача на Сталинград идут "Хейнкели-111" - бомбардировщики, переоборудованные под транспортные самолеты. Мы уже звали, что база "хейнкелей" находится под Ростовой, и Ковачевич точно вывел нас на их "наезженную" трассу.
Мое звено выступало в качестве ударной четверки. Шли мы на малой высоте и, как учил командир полка, должны были с ходу, неожиданно атаковать ведущих группы "хейнкелей", независимо от того, прикрывают ли их "мессершмитты". Мы вылетели, чтобы ударить по транспорту, предназначенному для котла, и обязаны были любой ценой выполнить приказ.
Я держался высоты в пределах двух тысяч метров, "хейнкели" шли ниже. В целях маскировки они были выкрашены в белый цвет, и надо было глядеть в оба, чтобы своевременно заметить их.