В отряде пытаются как можно ближе подобраться к передовой и сдать аэростат в такую высь, насколько позволит лебедка. И находят подходящую поляну, и переводят туда аэростат в ночь на седьмое, маскируют его. Только бы не закапризничала погода...
Но хмурое спозаранку, сыпавшее мокрые хлопья снега небо вскоре разведривается, лишь над головой шныряют под резким ветром холодные облака. Что ж, можно приступать к делу. Метеоролог Федор Иутинский запускает шар-пилот. Данные тревожат: на высоте 800 метров шквалистый ветер двадцать три метра в секунду. Однако принимаем решение работать. Аэростат наполняется водородом. В гондоле устраивается Кирилов. Проверяет связь, запрашивает артиллеристов. У тех все готово, орудия заряжены.
- Кто ведет стрельбу? - любопытствует Кириков.
- Начальник штаба второго дивизиона двадцать восьмого артполка старший лейтенант Амосов.
- Ну, Серафим, черт! - радостно восклицает Кириков. - Вот с кем задание выполнять!
С Серафимом Амосовым он учился в Ленинградском артучилище. Вместе попали на фронт, а там дороги разошлись. И вот - встреча.
Аэростат поднимается в небо. Свист, пронзительно тревожный, закладывает уши. Давление водорода в оболочке превышает норму, это придает ей упругость, но вот очередной порыв ветра все же деформирует аэростат. На носу появляется так называемая "ложка" - углубление, которое придает ему парусность. А она совсем ни к чему. Черпает эта "ложка" через край небесную стихию, и гондолу яростно швыряет. Всех на земле охватывает беспокойство. Беспокоится и Кириков. Еще бы! А вдруг не выдержит и лопнет тонкий трос. До врага всего-навсего три минуты, свободного полета...
Наконец вот она - нужная отметка 800 метров. Кириков крепко цепляется за стропы и смотрит вниз. Далеко внизу из мутной зыби Невы выглядывают бетонные спины быков разрушенного моста. Почему-то именно эта серая твердь притягивает взгляд, словно гипнотизирует зазывно манящим притяжением к себе. Но наваждение быстро проходит, и все внимание теперь на цель. Кириков еще раз тщательно проверяет ориентиры.
- Четвертая, огонь! - Тут же залп, а Кириков вновь командует: - Пятая, огонь!
И снова залп, и снова основательная встряска.
- Шестая, огонь!..
Справа и немного дальше цели вздымаются черные разрывы. Вот незадача. Кириков никак не приладит бинокль - гондолу болтает и не поймать цель в поле зрения. Но не зря все-таки он вместе с друзьями корпел два дня над картой и аэрофотосъемками района цели. Ориентиры-то, как бы ни швырял ветер гондолу, как бы ни выбивал из-под ног ее гибкий полик, все же видны. Значит, можно работать.
- Четвертая, вправо пятнадцать, дальше двести...
- Пятая, вправо...
- Шестая...
И вот дивизион готов.
- Четвертая, огонь!..
- Пятая...
- Шестая...
Кириков выдерживает положенный в полминуты интервал между залпами, а мысль торопит: быстрее, быстрее! Снаряды ложатся все ближе к цели. И вновь нетерпеливые поправки воздухоплавателя, и вновь доклады о готовности.
Но немцы тоже не дремлют. Зенитные орудия переднего края начинают палить по аэростату, а затем переносят огонь на подъемное поле.
Внизу дым, грохот, аэростат так встряхивает, что Кириков чуть-чуть не вылетает из корзины, а в телефоне спешный голос Саида Джилкишиева:
- Держись! Меняем позицию.
И связь обрывается.
Грузовик с лебедкой несется по бездорожью на полкилометра в сторону, оттягивает на тросе и аэростат. А Кириков все кричит и кричит в трубку:
- Четвертая, огонь! Пятая... Шестая... Огонь!
И тут словно лопается с треском сам воздух в округе. Над одним из вражеских орудий поднимается месиво земли и дыма - это взрываются боеприпасы. Значит, орудие точно уничтожено.
- Цель! Так держать! - радостно кричит в трубку Кириков, а зенитные снаряды ложатся совсем рядом с лебедкой.
- Женя, - волнуется внизу Саид, - будь внимателен! Трос лопнет - сразу прыгай!..
И связь вновь обрывается.
Кириков смотрит вниз. Лебедка мчит к переднему краю вместе с оболочкой на натянутом тросе. И вновь замирает в стороне, и вновь голос Саида предупреждает:
- Женя, смотри! Оторвет - прыгай!
- Прыгну, прыгну, - успокаивает его Кириков.
Маневр для врага неожиданный. Еще несколько залпов наших батарей, а затем аэростат споро выбирают и уводят на бивак.
Задание выполнено. Контрольная аэрофотосъемка подтвердила, что было уничтожено два орудия из трех. Таким оказался салют артиллерии Невской оперативной группы в честь 25-й годовщины Октября.
* * *
И снова приказ. На дивизион возлагалась задача обеспечения разведкой вновь сформированной 67-й армии. Работать предстояло в районах Шлиссельбург, Мга. И мы, конечно, поняли, что наконец-то началась активная подготовка к долгожданной операции - прорыву блокады.
Мы готовимся к наступлению вместе со всеми войсками фронта. С майором В. А. Огурцовым из штаба перераспределяем отряды по полкам. Штаб дивизиона размещаем на командном пункте, в трех километрах восточнее деревни Манушкино. А под КП приспосабливаем добротную, в три наката, землянку. Тут и сосредоточивается вся наша оперативная работа. Здесь мы готовим схемы боевой работы отрядов, отрабатываем тактику подъемов, обобщаем донесения и сводки, издаем приказы и распоряжения, - в общем, все то, без чего немыслима любая штабная работа.
В предстоящей операции важнейшая роль отводится артиллерии. В этой связи нам, воздухоплавателям, приказано тщательно провести повторную разведку переднего края обороны и его глубину. И мы работаем, как правило, по ночам, стараемся не обнаружить себя. Потом получаем задание сделать фотопанораму переднего края. Для этого мы поднимаем аэростаты днем, да и то "уколами".
И вот наконец поздно вечером 11 января 1943 года на КП дивизиона собираются командиры и политработники отрядов. Зыков сообщает о переходе частей 67-й армии в наступление и об обращении Военного совета фронта к воинам армии. Я зачитываю приказ и в торжественной тишине слышу отчетливо каждое свое слово:
- "Вам, доблестным бойцам, командирам и политработникам 67-й армии, выпала честь освобождения Ленинграда от вражеской блокады. Поднимайтесь же, воины, на бой за освобождение Ленинграда, за беспощадное истребление ненавистных варваров-оккупантов, на кровавую расправу с врагом - за жертвы, муки и страдания ленинградцев, за замученных братьев и сестер, жен и матерей, за поруганную землю, за разоренные и разграбленные города и села, за наших погибших друзей и товарищей".
Я вижу возбужденный блеск глаз и волнуюсь, и кажется, что мой голос, звонкий, надрывистый, вот-вот вылетит из землянки и наполнит до краев затаившуюся морозную тишину.
Приказ зачитан. И словно радужный праздник распахивает свои широкие двери, обдает горячим дыханием лица, и они озаряются взволнованно-светлыми улыбками.
Всем пяти отрядам отдается приказ на подъем по первому требованию артиллеристов или штаба. Ну а коли не позволит погода - придавит облачность, - поднимать аэростат до облаков, но задания выполнять безоговорочно.
Запомнилось мне то раннее утро 12 января сорок третьего. Мороз двадцать три градуса. Передний край в белесой дымке. Мы все - само ожидание. И вот в 9 часов 30 минут началась артподготовка. Почти две тысячи орудий и минометов два с половиной часа крушили оборону фашистов на участке от Шлиссельбурга до Усть-Тосно. В непрерывном гуле мелко-мелко дрожала земля под ногами. От снежной белизны на левом берегу не осталось и клочка. Но вот ставший привычным орудийный гул перешел в такой грохот, что кажется, трескается сам воздух. Это саперы начали подрывать подвесные заряды на минных полях. Однако и это еще не все. Под занавес нас ожидал сюрприз. В 11 часов 50 минут как бы заключительным аккордом ударили наши легендарные "катюши". Один дивизион реактивных минометов скрытно подобрался ночью почти что к самому КП нашего дивизиона, и, когда он неожиданно дал залп, земля не то чтобы задрожала, а, кажется, просто побежала из-под ног! Оглушенные, мы не сразу обрели вновь ее твердь. Представляю, как приняли этот наш "сюрприз" немцы...
Одновременно с залпом "катюш" на невский лед от Невской Дубровки до Шлиссельбурга высыпали штурмовые подразделения фронта. Прорыв блокады начался.
А мы с тревогой и надеждой посматривали на небо. Видимости никакой. Низкие тучи роняют снежные хлопья почти над самой землей. Так досадно! Такое дело началось, а тут сиди сложа руки.
В отряде Джилкишиева все же не утерпели: Криушенков решил подняться, но уже со ста метров передал, что видимости никакой - нос собственного аэростата еле проглядывается.
Ночью, правда, погода прояснилась, и на следующее утро все пять аэростатов, как фонарики, повисли в воздухе - заработали с артиллеристами.