Вернувшись вечером из-под Мариновки к себе в Заварыкино (по пути заезжали еще в 65-ю армию), мы прочитали директиву И. В. Сталина о командировании генерала Н. Н. Воронова в качестве "заместителя, - как было в ней сказано, т. Василевского по делу о ликвидации окруженных войск противника под Сталинградом".
Этой же директивой Н. Н. Воронову, как представителю Ставки, поручалось представить "не позднее 21 декабря в Ставку план прорыва обороны войск противника, окруженных под Сталинградом, и ликвидации их в течение пяти-шести дней".
Директива была передана во второй половине дня 19 декабря, а в ночь на 20 декабря к нам прибыл Н. Н. Воронов, и уже с утра началась разработка плана операции.
Нас всех, и, пожалуй, больше всего самого Н. Н. Воронова, озадачил срок представления плана, поскольку главный вопрос о пополнении фронта силами и средствами необходимой ясности еще не получил. Планировать же операцию, не имея четкого представления о собственных силах, просто невозможно.
Когда мы посоветовались по этому вопросу с генералом Н. Н. Вороновым, он удрученно покачал головой, но потом со свойственным ему чувством юмора произнес:
- Недавно, будучи на Юго-Западном фронте примерно в той же роли, что и здесь, у вас, я вынужден был просить Верховного о переносе срока начала наступления. Так что имею достаточно полное представление о характере разговора с ним на эту тему!
Однако уже вечером Н. Н. Воронов сообщил К. К. Рокоссовскому, что окончательно отработанный план следует доложить не позже 28 декабря. Как протекал разговор со Сталиным "на эту тему", для меня в тот момент осталось тайной.
Во всяком случае, теперь перспектива возобновления операции по уничтожению окруженной группировки войск противника обрела достаточно конкретные очертания, а командиры всех степеней и политорганы получили дополнительное время для более качественной подготовки к ней.
Пока штабы фронта и армий отрабатывали планы этого завершающего этапа сражения, политуправление и политорганы, весь партийно-политический аппарат фронта значительно оживили работу по морально-политической подготовке войск к выполнению ими своего воинского и патриотического долга.
24 декабря стало известно, что 2-я гвардейская и 51-я армии Сталинградского фронта, измотав в шестидневных ожесточенных боях войска армейской группы Гота, перешли в наступление и в первый же его день добились значительных успехов.
По этому поводу во всех частях нашего фронта состоялись митинги, на которых бойцы, командиры и политработники приветствовали успехи соседей, давали торжественную клятву внести свой вклад в победное завершение Сталинградской битвы.
Во многих случаях, когда приходится рассказывать об активнейшей работе политических органов, перечисляются видимые меры и средства идейно-политического воздействия на умы и сердца личного состава.
Мне хочется здесь подчеркнуть, что и печатные издания, и листовки, и обращения к бойцам и командирам, все другие пропагандистские средства в эти дни использовались широко и повсеместно. Однако главным в политической работе было, есть и навсегда останется личное общение политработника, секретаря партийной организации, комсомольского вожака, наиболее сознательных бывалых бойцов-коммунистов с рядовыми бойцами, о командирами отделений, взводов, рот, батарей, эскадрилий. Именно там, в этом по структуре низовом, а по занимаемому в конечном результате месту - главном звене, и происходит преобразование идей в ту ощутимую моральную силу, которая обеспечивает победу.
Воспитательную работу с личным составом приходилось вести в условиях жестоких морозов и нередко налетавших метелей. Войска в своем большинстве располагались вне теплых помещений, в открытой степи, и политорганы всех степеней в те дни особенно энергично сочетали воспитательную работу с проявлением предметной заботы о своевременной подаче на передовую горячей пищи и чая, об экипировке личного состава, соответствующей морозной зиме. Отсюда понятно и повышенное внимание Военного совета к работе тыловых органов, от которых в значительной мере зависело обеспечение материально-технических и продовольственных нужд фронта.
В эти дни наши воины знали, что Ставка принимает все меры по укомплектованию фронта войсками и боевой техникой, в первую очередь, артиллерией. Естественно, что Военный совет принял под свой повседневный контроль движение эшелонов с личным составом, техникой и имуществом, которые стали особенно интенсивно поступать с середины последней декады декабря.
Военный совет и политическое управление, политорганы на местах учитывали постоянно, что при участии в боевых действиях различных родов войск необходимо строго дифференцировать формы и методы воспитательной работы, учитывать, что каждый род войск отличается от других не только вооружением и технической оснащенностью, но и характером боевых действий, боевыми традициями и даже своими не сегодня сложившимися порядками. Требовалось также учитывать особенности подготовки, образовательного уровня, к примеру, танкистов и авиаторов, где зачастую воины вели боевые действия малыми группами (в танковых экипажах) или даже в одиночку (летчики истребительной, разведывательной авиации).
Большое влияние на организацию политико-воспитательной работы в летных частях и соединениях оказывал член Военного совета фронта, командующий 16-й воздушной армией генерал-майор авиации Сергей Игнатьевич Руденко.
Здесь, наверное, будет уместно напомнить, что воздушные армии своих Военных советов не имели и командующий воздушной армией руководил подчиненными ему войсками на положении единоначальника.
С Сергеем Игнатьевичем я познакомился через два дня после прибытия на фронт. Первый разговор с ним состоялся непродолжительный, но впечатление оставил очень обнадеживающее.
Обладавший, казалось, неисчерпаемым запасом отменно прочного врожденного здоровья, С. И. Руденко выглядел значительно моложе своих тридцати восьми лет, я румяное лицо и внимательный, все подмечавший взгляд голубых глаз, в которых отразилась синь того самого неба, без которого он не мыслил своего существования, буквально покоряли своей непосредственностью.
В его внешнем облике своеобразно сочеталась почти юношеская способность к смущению с суровостью воина, не раз глядевшего в глаза смертельной опасности.
Насколько я мог судить по первому впечатлению (что позже многократно подтверждалось в личном общении), С. И. Руденко, прошедший за неполные двадцать лет служебный путь от курсанта авиашколы до командарма, сумел достойно выдержать испытание властью, оставаясь столь же требовательным к себе, как и к подчиненным, личным примером воспитывая у авиаторов чувство долга перед Родиной.
С провинившимися он всегда разбирался кропотливо и внимательно и, если вынужден бывал наказывать, то применял взыскания с завидным педагогическим эффектом.
Позже, когда мне довелось ближе и основательнее познакомиться со стилем его работы, меня уже не удивило почти восторженное признание заместителя командующего 16-й воздушной армией по политчасти полковника А. С. Виноградова:
- Рад тому, что работаю под командованием генерала коммуниста Сергея Игнатьевича Руденко. Своими успехами армия во многом обязана той повседневной воспитательной, партийной работе, которую командующий проводит со всем личным составом армии. Воспитывает и словом, и примером - у него одно с другим никогда не расходится!
Используя каждую возможность для воспитания личного состава армии в духе сыновней любви к советской Родине, политаппарат авиасоединений по рекомендации политотдела армии, который возглавил деятельный и энергичный подполковник В. И. Вихров, широко использовал письма трудящихся, рабочих и инженеров заводов авиационной промышленности, которыми они часто сопровождали посылаемые на фронт самолеты.
О многом говорит и такой факт: летчики и технический персонал, личный состав тыловых учреждений армии начали по собственной инициативе сбор денежных средств на строительство боевых самолетов. Забегая немного вперед, хочу напомнить, что в первых числах января собранные деньги в сумме 2,2 миллиона рублей с письмом-обращением к Верховному Главнокомандующему были направлены по назначению. В этом письме, подписанном генералом С. И. Руденко и его заместителем по политчасти полковником А. С, Виноградовым, говорилось:
"Летчики-истребители, штурмовики и бомбардировщики 16-й воздушной армии, сражаясь со злейшим врагом человечества - фашизмом, помогли нашим наземным армиям осуществить мудрый план окружения отборных германских дивизий под Сталинградом. Личный состав армии решил принять участие в укреплении военной мощи Красной Армии и внес наличными 2 200 000 рублей. Сбор средств продолжается. Мы просим на собранные деньги построить полк истребителей имени защитников Сталинграда и передать самолеты нам, чтобы на этих самолетах разить фашистскую нечисть... Враг будет уничтожен!"
Эту телеграмму, уже с ответом И. В. Сталина, газета "Красная звезда" опубликовала 13 января. В своем ответе Верховный Главнокомандующий передавал доблестным летчикам 16-й воздушной армии, собравшим 2 200 000 рублей, боевой привет и благодарность Красной Армии.
В результате отлично организованного взаимодействия сил и средств трех (8-й - Сталинградского фронта, 17-й - Юго-Западного фронта и нашей, 16-й) воздушных армий, зенитных частей и соединений фронтов был полностью сорван гитлеровский план, снабжения окруженных войск при помощи авиации по так называемому "воздушному мосту". Встречаемые разящими атаками истребителей, плотным огнем зенитных батарей, фашистские пилоты сбрасывали грузы с большой высоты, иногда в нейтральную зону, а то и в расположение наших войск. Однако и это не спасало вражеские самолеты от гибели. Только за декабрь, особенно последнюю его декаду, то есть в период относительного затишья, противник потерял до 700 транспортных и боевых самолетов.
Впоследствии бывший генерал немецко-фашистской армии Г. Дёрр в изданной на Западе книге "Поход на Сталинград" сделает такое признание: "Немецкая авиация понесла в этой операции самые большие потери со времен воздушного наступления на Англию, так как для выполнения поставленных задач (речь идет о снабжении по воздуху окруженных войск.-К. Т.) использовались в большинстве своем боевые самолеты. Не только сухопутные силы, но и авиация потеряла под Сталинградом целую армию".
* * *
Однако вернемся к событиям тех декабрьских дней. В штабах фронта и армий набирала темпы разработка плана разгрома окруженной вражеской группировки. Военный совет фронта счел необходимым привлечь к планированию операции и военные советы армий, которым эта работа помогла бы, как мы считали, еще раз скрупулезно оценить свои возможности, лучше расставить силы и из положения исполнителей готовых решений перейти, так сказать, в ранг соавторов разработанного оперативного плана, в равной мере ответственных за его качество. Нам казалось разумным использовать и накопленный армиями значительный опыт ведения боевых действий, опираясь на который можно было бы избежать каких-то недопустимых в столь ответственном деле просчетов.
Тщательно и повсеместно проверял Военный совет фронта готовность войск, штабов и тыловых учреждений к предстоявшей завершающей операции.
В эти дни довелось поближе познакомиться с работниками аппарата политуправления. С некоторыми из них мне уже и до этого приходилось часто общаться. На этот раз присутствие у них на совещании позволило мне значительно точнее составить мнение об этом дружном, организованном коллективе, обеспечивающем надежное руководство всеми областями партийно-политической работы в войсках фронта.
С докладом на совещании выступил С. Ф. Галаджев. Он всесторонне, вдумчиво и образно проанализировал деятельность политорганов соединений, партийно-политического аппарата частей и подразделений в ходе ноябрьского контрнаступления, остановился на ошибках, допущенных в последних частных операциях.
Из поднятых в ходе совещания вопросов мне хочется выделить два, поскольку их обсуждение дало возможность определить конкретные меры, которые оказали положительное влияние на весь ход последующих событий.
Особое внимание в докладе С. Ф. Галаджева было уделено пополнению партийных рядов. Анализ работы партийных и комсомольских организаций в условиях наступательных боев еще раз подтвердил мобилизующую роль коммунистов, их самоотверженность, способность личным примером мужества и отваги увлечь бойцов на подвиг.
При всем этом, а вернее сказать, именно по этим причинам партийные организации в ходе наступления понесли большие потери, что привело даже к прекращению деятельности некоторых ротных, а подчас и первичных организаций. И происходило это чаще всего на завершающем этапе боевых действий, когда более чем в другое время требовалось поддерживать высокий наступательный дух уставших воинов.
Прием в партию, осуществлявшийся в самом ходе сражения, хотя и сохранял свою вдохновляющую роль и содействовал пополнению редевших партийных рядов, не мог полностью возместить понесенные утраты.
Исходя из этого, было признано необходимым в качестве первоочередного и важнейшего шага еще в период подготовки к операции значительно активизировать работу по отбору и приему в партию наиболее достойных бойцов и командиров.
Забегая несколько вперед, отмечу, что партийные и комсомольские организации, политорганы и их партийные комиссии в сравнительно короткий срок добились того, что к началу наступления наших войск на окруженную группировку ротные и равные им партийные организации были повсеместно восстановлены, а их количественный состав доведен до 8-12 и более человек.
Второй вопрос, вызвавший оживленный обмен мнениями, касался места политработника в бою.
В аналитических выступлениях работников политуправления, в частности, как мне запомнилось, одного из инструкторов организационно-партийного отдела, отмечались факты, когда некоторые политработники полкового звена, включая и заместителей командиров полков по политчасти, в целях активизации наступательных действий уходили на долгов время в батальоны и даже роты, выпуская из рук бразды правления политической работой именно в тот момент, когда в этом была самая острая необходимость.
Выступающие при этом подчеркивали, что в отдельных случаях появление в атакующих рядах авторитетных политических руководителей играло ожидаемую положительную роль, способствовало благоприятному развитию событий. Однако все без исключения признавали, что подмена вдумчивого оперативного руководства политической работой - личным участием в атаках - в ряде случаев свидетельствовала не столько о личном мужестве, сколько о неумении определить свое место в сложной, быстро меняющейся обстановке наступательного боя.
Признаюсь, что постановка вопроса мне тогда показалась несколько резковатой, излишне категоричной, поскольку личный пример, в данном случае политработника, как средство мобилизации людей на решительные действия всегда был предпочтительнее слов. Однако менялись условия, менялись задачи, менялись и приемы их решения. Изменение характера боевых действий, решительный и бесповоротный переход войск от обороны к наступлению, - судя по всему, переход необратимый - требовали совершенствования форм руководства партийно-политической работой, приведения их в соответствие с новыми условиями.
Пожалуй, именно в ходе этого совещания, этого очень обстоятельного, откровенного разговора по существу я еще раз смог оценить педагогическую (лучшего определения не подберу) способность С. Ф. Галаджева без заметных усилий направлять разговор в нужное русло. И, думается, не случайно, не без его влияния практически все выступления участников совещания отличались деловитостью, конкретностью, лаконизмом, столь ценимыми в предельно сжатое военное время. Не вызывало сомнений, что здесь привыкли открыто смотреть на факты, оценивать события без робости и оглядки на мнение руководства. И в то же время самокритично и с уважительным достоинством воспринимать замечания старших товарищей.
Коротко говоря, я убедился сполна, что в политическом управлении фронта собрались знающие дело люди. С полковниками Н. С. Сергеевым, Н. Д. Мельниковым и многими другими офицерами мне доведется проработать до самого конца войны, а потом часто вспоминать о них с чувством искренней благодарности за самоотверженную деятельность по организации партийно-политической работы в войсках.
* * *