Так впервые встретился я с женщиной, которая стала потом моей женой, — Аидой Михайловной. Она умерла в 1960 году. Годы, прожитые с ней, — самые счастливые в моей жизни».
Тут и добавить нечего. Никто из мемуаристов никогда не упоминал о каких-либо размолвках между Мессингом и его супругой.
В годы войны у Мессинга будто бы появился крестный сын. На самом деле здесь какая-то ошибка. Нет никаких данных, что Мессинг когда-либо крестился в православие или в какую-либо другую христианскую конфессию. Наоборот, есть многочисленные свидетельства, что Вольф Григорьевич сохранял верность религии предков и, в частности, читал на могиле своей жены иудейскую молитву — поминальный кадиш. Так что в качестве крестного отца Мессинг выступать при всем желании не мог.
«Крестником» Вольфа Мессинга называл себя умерший совсем недавно — в 2009 году — Эгмонт Львович Месин-Поляков. О его близости к Мессингу в последние годы жизни телепата свидетельствует Татьяна Лунгина. Вот как она описывает похороны Мессинга: «В морг, где все эти дни находилось тело Вольфа Мессинга, мы приехали вчетвером: Валентина Ивановская, молодой друг Вольфа Григорьевича Алексей Месин-Поляков, дружба с семьей которого длилась более 30 лет, я и мои сыновья.
Тело вынесли из общего отделения, и гроб установили на своего рода лафете — скромной копии настоящего лафета, на который водружают останки крупных военачальников или государственных деятелей.
Алексей вынул из кармана маленькие ножницы и отрезал небольшой завиток седых кудрявых волос у виска Вольфа Григорьевича, бережно положил в почтовый конверт и спрятал в записной книжечке. Алеша воспитан в интеллигентной русской семье. Все они: бабушка, мать Алексея и он сам относились к Мессингу как к святому. Немало добра сделал Мессинг для этой семьи».
Нередко Эгмонта Львовича Месин-Полякова принимали за родственника Вольфа Мессинга. Так, Наталья Михайловна Хвастунова вспоминала о встречах с ним: «В конце 70-х или начале 80-х со мной встретился некий Месин-Поляков — человек, очень похожий на Мессинга внешне. Я подумала, что он его сын. По возрасту он родился где-то в первой половине 40-х годов. Родился то ли в Новосибирске, то ли в Иркутске. Но Месин-Поляков утверждал: “Все говорят, что я его сын, но я не его сын”. Он интересовался Мессингом и судьбой его наследства. Он работал в институте, занимавшемся проблемой переброски сибирских рек. А я была противницей этого переброса. Разговор у нас не получился».
Очевидно, на мысль о родстве наталкивали как почти полное совпадение фамилии, так и внешнее сходство. Однако на самом деле никакое родство между двумя однофамильцами не прослеживается. А родился Эгмонт Львович не в 1940-е годы, а немного раньше — 23 июля 1938 года, и не в Новосибирске, а в Ашхабаде. Вот что он рассказал о знакомстве с Мессингом водном из интервью: «Мы уехали из Москвы в августе 1941 года, я был тогда трехлетним крохой. После долгих скитаний осенью 1942 года мама, бабушка и я поселились в Новосибирске. Мы снимали комнату на улице Омской, 17, у хозяйки Евдокии Гавриловны Козоловой».
В другом интервью Месин-Поляков уточнил: «Насколько я помню, мы с мамой и бабушкой переехали из Ашхабада в Новосибирск, когда мне было около пяти лет. Отец мой в то время служил на границе, был музыкантом в оркестре погранвойск. Эгмонтом он меня назвал в честь знаменитой увертюры Бетховена, которую любил исполнять на аккордеоне. В Новосибирске же меня перекрестили в Алексея — в честь маминого брата, летчика, погибшего на войне. Так что у меня два имени… И на этих новосибирских крестинах присутствовал Вольф Григорьевич Мессинг, ставший моим крестным отцом.
Он предсказал гибель Леши. Я присутствовал при этом. Он сказал об этом моей маме. Леша погиб на Таманском полуострове.
Жили мы на улице Омской, в доме номер 17 — довольно большом, с огромными, как мне тогда казалось, деревянными ставнями. Хозяйку звали Евдокия Гавриловна Козолова. Бабушка работала в обкомовской столовой и именно там познакомилась с Мессингом: они разговорились, она пожаловалась на наши беды, и он настолько проникся, что специально пришел познакомиться со мной. С того самого дня у нас завязались по-родственному близкие отношения…
Бабушка работала в столовой — то ли обкомовской, то ли принадлежащей авиационному заводу имени Чкалова, я не могу сказать точно. Нотам проводили разные приемы, приезжало руководство… Бабушка была шеф-поваром, она готовила прекрасно. Однажды у них на кухне возник высокий мужчина с взлохмаченными кудрявыми волосами, посмотрел туда-сюда: “Ну, бистро, бистро по хозяйству!” — сказал он.
Потом он появлялся на кухне не один раз. Не знаю, с какой целью, видимо, контролировал, чтобы не отравили кого-нибудь из гостей. В один из таких визитов он увидел бабушку — она стояла у окна, была чем-то очень расстроена и погружена в свои мысли.
Потом, когда я Мессинга знал уже не один год, я понял, что для него было естественным обратиться к опечаленному человеку — он был очень добрым. “Что случилось?” — спросил он тогда. Младший сын бабушки Леша был летчиком и находился на фронте, да еще я заболел. У меня было сильное истощение, кроме того, меня преследовали кошмары, спровоцированные впечатлениями от войны. Мне врезалось в память, как во время бомбежки, в которую попала наша семья при эвакуации, катятся арбузы, разбиваются, разлетаются… Их мякоть мне казалась кровью… Вольф предложил посмотреть меня. В тот свой визит он показал многое из того, что умел. С тех пор Мессинг стал заходить к нам. Зимой меня крестили в церкви, и он стал моим крестным отцом».
Мальчик, которому зимой 1943/44 года было всего лишь пять лет, вряд ли мог помнить сам момент крещения. Но вряд ли он мог выдумать, что был крещен в честь погибшего дяди Алексеем. Если родители Эгмонта-Алексея были людьми истинно верующими, они конечно же не могли не сообщить ему о факте крещения. Но поскольку Мессинг никак не мог быть крестным отцом Месин-Полякова, то остаются только две версии. Либо вся версия с Мессингом как его крестным отцом выдумана Месин-Поляковым с начала до конца. Либо родители говорили ему о Вольфе Мессинге как о его крестном отце лишь образно, метафорически, имея в виду ту заботу, которую он проявлял о мальчике. Мне лично более логичной и вероятной кажется первая версия, хотя близость Эгмонта-Алексея Месин-Полякова к Мессингу в последние годы жизни великого телепата не вызывает сомнений и подтверждается, в частности, воспоминаниями Татьяны Лунгиной.
Мог ли Мессинг появляться на кухне обкомовской столовой в Новосибирске? Вероятно, мог. Не исключено, что он устраивал там встречи с кем-то из своих высокопоставленных поклонников и мог зайти на кухню, чтобы согласовать с шеф-поваром меню. Вольф Григорьевич в войну не голодал, а лучше всего кормили в Новосибирске наверняка в обкомовской столовой. Сам Мессинг к номенклатуре не принадлежал, но номенклатура его уважала и даже до некоторой степени гордилась знакомством с таким уникальным человеком.
Месин-Поляков утверждал: «Я действительно очень отчетливо запомнил практически весь период нашей новосибирской жизни. Помню, например, как Мессинг зашел к нам в гости и мы все вместе праздновали знаменитую передачу самолета летчику Константину Ковалеву. Обстановка была очень веселая и душевная. Что касается волшебства… Конечно, Вольф Григорьевич не раз изумлял и поражал меня. Как-то раз он одним взглядом заставил воробьиную стайку дружно спуститься ко мне, на землю. В тот день, когда отмечали передачу самолета, Вольф Григорьевич подарил Ковалеву, тоже гостившему у нас, замечательные золотые швейцарские часы. Точно такие же он носил сам. Мне, любопытному мальчишке, разумеется, тоже захотелось посмотреть на эти часы, и я попросил Вольфа Григорьевича показать их мне поближе. На что он сказал: “А ты пойди, встань вон в тот уголок, вытянись по стойке смирно, протяни ручку вперед — и через три минутки у тебя будут такие же часы…” Я так и сделал: постоял, постоял — и вдруг вижу, что на моей руке действительно надеты часы! Я их туда-сюда крутил, вертел, рассматривал, слушал. А через какое-то время они вдруг исчезли…»
Честно говоря, история с часами, будто бы подаренными Мессингом Ковалеву, большого доверия не вызывает. Об этом ценном подарке ничего не упоминает сам Ковалев в статье, посвященной Мессингу. История же с воробьями, которых Мессинг будто бы посадил на землю одним своим взглядом, может вызвать разве что улыбку. Мало ли почему воробьям вздумалось приземлиться! Ведь гипнозу, то есть словесному, а уж тем более телепатическому внушению, животные не поддаются. Их можно лишь ввести в гипнотический сон. Точно так же история с золотыми часами, будто бы надетыми незримой силой на руку маленького Месина, а потом столь же внезапно исчезнувшими, может быть случаем гипноза. Но в то же время Месин-Поляков мог сочинить эти истории позднее, уже в зрелом возрасте. Сомнения вызывает и то, что много десятилетий спустя Эгмонт Львович мог сколько-нибудь точно помнить свои встречи с Мессингом в возрасте пяти лет. Строго говоря, у нас даже нет документальных доказательств, что семья Месин-Поляковых познакомилась с Мессингом в годы войны, а не позже.
Далее Месин-Поляков вспоминал: «Как-то зимой со мной произошел несчастный случай — я, решив проверить мамины слова о том, что хорошим детям Дед Мороз посыпает все вокруг сахаром, а плохим — льдом, лизнул щеколду и содрал кожу на языке. Рана заживала очень долго. Мы вынуждены были даже купить курицу — чтобы лечить мой язык свежим яйцом. И вот однажды бабушка отправила меня в сарай за яйцом. А Мессинг, который как раз в тот момент был у нас, говорит: “Не нужно ходить в сарай. Зайди в свою комнату — там, в штопальнице на столе, найдешь яичко”. Я захожу в комнату и вижу, что на столе в штопальнице и в самом деле стоит яичко — оно было теплым на ощупь, будто курица снесла его только что… У меня до сих пор в голове не укладывается, каким образом ему удавалось делать такие вещи…»
Что ж, если случай с чудо-яичком действительно имел место, то рационально объяснить его не так уж сложно, не применяя разного рода теории телекинеза. Можно предположить, например, что лечение пострадавшего языка яйцом предложил сам Мессинг и потому он заранее положил в штопальницу яичко — чтобы поразить воображение мальчика и побудить его с энтузиазмом поглощать прописанные ему в терапевтических целях сырые яйца.
Существует легенда, будто за год или за два до победы в войне Мессинг предсказал ее дату. Правда, не совсем точно. Якобы на одном из выступлений ему задали вопрос, когда же окончится война. Мессинг напрягся, побледнел и, наконец, промолвил, что он видит советских солдат на улицах Берлина 5 мая 1945 года. Примечательно, что в мемуарах Мессинга об этом предсказании не говорится ни слова. И неудивительно. Ведь посредством телепатии, то есть чтения чьих-то мыслей, невозможно было бы, при всем желании, предсказать день окончания войны. Так что здесь могла речь идти только о ясновидении, явлении мистическом, но, поскольку мемуары Мессинга как раз и призваны были разоблачать всяческую мистику, подобный сюжет здесь был явно неуместен.
По поводу предсказания Мессингом времени начала и конца Великой Отечественной войны существует несколько свидетельств. Так, по словам Эгмонта Львовича Месин-Полякова, Мессинг предсказал, когда и чем закончится война на одном из своих выступлений: «Но еще раньше он сказал об этом в Кремле: 22 июня 1941-го — начало, 5 мая 1945 года — окончание войны. Берия возмутился. У СССР был пакт о ненападении с Германией, а дата окончания войны казалась еще более нереальной — Мессинг пророчил целых четыре года сражений… Позднее, в мае 1941 года, выступая в концертном зале гостиницы “Москва”, Вольф предсказал одной девочке, которая собиралась в “Артек”, что ничего этого не будет. Эта девочка, ставшая впоследствии журналисткой, Татьяна Лунгина, написала книгу о Мессинге, будучи уже в Америке, куда она уехала».
Об этом предсказании, приведенном в книге Т. Лунгиной, мы уже писали — правда, оно было сделано не во время выступления, а перед ним, и лично ей, а не аудитории в тысячу с лишним человек. На первый взгляд оно производит сильное впечатление: «Нет! Ничего этого уже не будет!.. Ни фильма, ни поездки, НИ-ЧЕ-ГО!» Однако ничего необычного в предположении о скорой войне в июне 1941 года не было. Когда в 1960-е годы популярность Мессинга в СССР достигла пика, усиленно пропагандировался тезис о внезапности германского нападения как главной причине неудач Красной армии в начальный период войны. Поэтому подавляющее большинство людей, особенно тех, кто родились уже после начала войны или в момент начала войны были малолетними детьми, пребывали в глубокой уверенности, что накануне войны советские граждане, исключая отдельных провидцев, даже не подозревали, что война вот-вот начнется. На самом деле, многие современники, по крайней мере взрослые, видели, что к западным границам перебрасываются войска, что многие школы готовятся переоборудовать под госпитали, что существуют другие признаки близкой войны. Правда, все ожидали, что Красная армия быстро разобьет немцев — «малой кровью, могучим ударом» —? и пойдет освобождать народы Европы от фашизма.
Вольф Григорьевич перед войной немало ездил по приграничным областям Белоруссии, и слухи о возможности скорой войны до него наверняка доходили. Но одно дело — намекать на возможность скорой войны, и совсем другое дело — назвать точную дату, когда именно она разразится. В начале июня 1941 года точную дату начала советско-германской войны знали только Гитлер и несколько десятков министров и старших офицеров вермахта. И, судя по рассказу Лунгиной, Мессинг даже не пытался назвать дату начала войны. Кстати сказать, если бы война в 1941 году не началась, Татьяна скорее всего забыла бы о разговоре с Мессингом или связала бы его с неудачной попыткой съемок в Средней Азии.
Есть, впрочем, целый ряд рассказов, где Мессинг называет точные даты начала и конца войны. Один такой рассказ — это приведенный выше рассказ Месин-Полякова. Приведу еще два записанных мной рассказа об этом предсказании. Оба они принадлежат детям Михаила Васильевича Хвастунова — Наталье Хвастуновой и Михаилу Голубкову. Наталья Михайловна, которой доводилось встречаться с Мессингом, в беседе со мной рассказала: «Мессинг говорил, что предсказал в 1940 году или в начале 1941 года, но еще до 22 июня, что у Германии с Россией будет война, которая закончится советской победой между 3 и 5 мая 1945 года. Я считаю, что мысли можно читать, что будущее тоже можно предсказать. Хотя предсказаний судьбы Мессинг никому прямо не делал. После Победы Сталин прислал Мессингу поздравительную телеграмму, где подтверждал его предсказание, сделанное в закрытом выступлении перед военными. Сталина при этом не было, но ему сообщили. Мне кажется, я ее видела, но точно не помню».
Михаил Голубков, в отличие от сестры, с Мессингом никогда не встречался, поэтому о предсказаниях Мессинга он рассказывал со слов отца и своей матери Валентины Алексеевны Голубковой. Как он сообщил в беседе со мной, «отец рассказывал, что Мессинг говорил ему, что предсказал в 1937 году в Варшаве, что русские танки будут в Берлине в 1945 году».
Таким образом, все свидетельства о предсказаниях Мессинга, касающихся Великой Отечественной войны, за исключением воспоминаний Татьяны Лунгиной, не являются прямыми. Практически все свидетели рассказывали о предсказании начала или конца войны, ссылаясь на слова самого Мессинга, причем сказанные через много лет после окончания войны. Нет ни одного прямого свидетеля, слышавшего, как во время своего выступления перед многолюдной аудиторией то ли в Новосибирске, то ли в Иркутске, то ли в Омске Мессинг за два года до конца войны предсказал, что она кончится в мае 1945 года, когда советские танки будут в Берлине. И это само по себе наводит на размышление. Если бы Мессинг так поразительно точно, с ошибкой всего на несколько дней, предсказал еще в 1943 году советскую победу в мае 1945-го, то кто-то из зрителей наверняка запомнил бы такую поразительную сбываемость предсказания по вопросу, волновавшему не только весь советский народ, но и все человечество. А если бы запомнил, то наверняка поделился бы этим удивительным фактом с журналистами. Однако все сведения о предсказаниях победы появились в печати только в изложении друзей Мессинга, причем лишь с его собственных слов. Тут одно из двух: либо Мессинг вообще никогда не предсказывал даты окончания Великой Отечественной войны, либо предсказания были, но в крайне неопределенной форме, примерно в такой же, в какой Мессинг предсказал Лунгиной начало войны. Поэтому после Победы об этом предсказании никто не вспомнил.
После окончания войны слава Мессинга неуклонно возрастала. Этому немало способствовали публикации в газетах о том, что «профессор-патриот» пожертвовал средства на строительство двух боевых самолетов. Помогла и благодарственная телеграмма от Сталина, которую Вольф Григорьевич мог предъявлять не только в концертных, но и в других, более серьезных организациях. Может быть, из-за этой своеобразной «охранной грамоты» Мессинг не попал в опалу во время известной послевоенной кампании «борьбы с безродными космополитами».
После войны Мессинг вместе с женой-москвичкой поселился в Москве. Четыре года им пришлось жить в гостинице «Москва», и лишь позднее им дали маленькую квартиру на Новопесчаной улице. Вот что вспоминает в своей биографии Мессинга писатель Варлен Стронгин: «Я впервые увидел Вольфа Мессинга в конце 1947 года на сцене Государственного еврейского театра на Малой Бронной, которым руководил народный артист СССР Соломон Михайлович Михоэлс (тогда Варлену Львовичу было всего 15 лет. — Б. С.). Вечер состоялся в понедельник, в выходной для актеров день, и значительно пополнил бюджет малопосещаемого тогда театра. Намечался разгром еврейской культуры, и слова “еврейский буржуазный национализм” были у всех на слуху. Люди боялись ходить в этот театр. Кое-кто, чтобы помочь ему, покупал абонементы, но на спектаклях не появлялся. Зато на вечере Вольфа Мессинга зал был набит до отказа. Стулья поставили даже в центральном проходе. И несмотря на то, что вскоре в моей семье наступили тревожные времена и в феврале 1948 года был арестован отец — директор государственного издательства еврейской литературы “Дер Эмес” («Правда»), — концерт Вольфа Мессинга поразил меня настолько, что я и сейчас, спустя полвека, помню до мельчайших подробностей все опыты этого чудо-человека.
Из зрительного зала, освещенный прожекторами, он казался волшебником, но недобрым и веселым, с легкостью творившим любые чудеса, а сосредоточенным и взволнованным. На каждый удачный эксперимент со зрителями Вольф Мессинг затрачивал немало энергии, вежливо кланялся рукоплескавшему залу и через мгновение уже работал снова, с напряжением всех своих физических и умственных сил. К концу вечера на его лбу выступили капельки пота».
Рассказ Стронгина — едва ли не единственное свидетельство о связях Мессинга с еврейской общиной в СССР. Это — одна из наиболее таинственных страниц его биографии, хотя, положа руку на сердце, следует признать, что не таинственных, проясненных страниц в биографии Мессинга практически нет. Разве что время, место и обстоятельства его смерти не вызывают сомнений.
Не доверять рассказу Варлена Стронгина, как кажется, нет оснований. За концертом Мессинга в ГОСЕТе последовали трагические события — убийство Михоэлса агентами МГБ в январе 1948 года, арест отца Стронгина, закрытие Еврейского антифашистского комитета и ГОСЕТа, открытые гонения на еврейскую культуру. Так что вечер Мессинга и его время могли особенно твердо отпечататься в памяти пятнадцатилетнего подростка. И устройство концерта в театре Михоэлса в тот момент, когда тучи над еврейской культурой в СССР все больше сгущались, следует признать настоящим гражданским поступком. Тем самым Мессинг продемонстрировал, что ему небезразлична судьба евреев и еврейской культуры на своей новой родине, хотя с публичными заявлениями в их поддержку он никогда не выступал, хорошо усвоив правила игры. Надо также учитывать, что тогда Михоэлс воспринимался советскими евреями в качестве их неформального лидера. К тому же он пользовался большим авторитетом в мире, особенно среди еврейских общин. Поэтому Сталин предпочел не судить его показательным судом, а просто убить, представив убийство в качестве несчастного случая. И, разумеется, Мессинг поддерживал контакты не только с Михоэлсом, но и с другими видными представителями еврейской диаспоры в СССР, только ни он, ни они об этом мемуаров не оставили.
О возможных связях Мессинга с еврейской общиной и сионистским движением в СССР мы еще поговорим. Пока же только отметим, что никаким гонениям в эпоху борьбы с космополитами Мессинг не подвергался — его не громили в прессе, не изгоняли с работы и даже не ограничивали в количестве и географии выступлений. Концерт в ГОСЕТе породил впоследствии легенду, будто Мессинг в 1952 году приходил к Сталину просить прекратить гонения на евреев и даже предсказал смерть диктатору через несколько месяцев, как раз в иудейский праздник Пурим. Разумеется, это только легенда, как и рассказ о том, что Мессинг предсказал катастрофу самолета в Свердловске, на котором должен был лететь сын Сталина Василий вместе с опекаемой им хоккейной командой ВВС. Тогда генералиссимус якобы распорядился, чтобы Василий ехал в Свердловск поездом. Тут не слишком достойно выглядят не только Сталин, но и сам Мессинг. Почему он не настоял, чтобы рейс вообще был отменен? И как быть здесь с причинностью и с предсказанием будущего вообще, если предсказание Мессинга изменило предсказанную реальность, поскольку Василий Сталин остался жив? Непонятно также, почему Сталин, пожалев сына, не пожалел самолет с его экипажем и хоккейной командой. Это был явно не государственный подход, а Иосиф Виссарионович был завзятым государственником и без нужды людей, по крайней мере из числа элиты (в данном случае — спортивной), а тем более дефицитную авиатехнику, старался не губить.
Что же в действительности произошло в Свердловске? 5 января 1950 года здесь в условиях сильной метели с резкими порывами ветра при заходе на посадку разбился самолет Ли-2 с 6 членами экипажа и 13 пассажирами (11 хоккеистами, врачом и массажистом команды ВВС, направлявшимися на матч с «Динамо»). В катастрофе не выжил никто. Знаменитый нападающий команды ВВС Всеволод Бобров опоздал на самолет из-за того, что у него не зазвонил будильник, и благодаря этому уцелел, отправившись в Свердловск на поезде. Он вспоминал: «Вылет был назначен на 6 часов утра. Как сейчас помню, придя домой, я завел будильник, поставив его на 4 часа утра. И еще, кроме того, сказал своему младшему брату Борису, чтобы он, услышав звон будильника, разбудил меня. Но, проснувшись в 7-м часу утра, я увидел, что будильник остановился еще ночью, а братишка сладко спит. Проспал! А ребята, наверное, улетели. Что же теперь делать? И как бы в ответ на это кто-то отчаянно стал звонить в квартиру. Это был администратор хоккейной команды Н. А. Кольчугин. “Михалыч, спишь?” — спросил он. “Проспал, Николай Александрович, — ответил я. — Как теперь быть-то?” — “Ну что ж делать? Поедем вечером поездом. Ты уж будь дома, а я побегу за билетами! С вокзала позвоню тебе”. — “Да, подумал я, нехорошо получилось, и с будильником что-то стряслось”». Брат Всеволода Михайловича Борис Михайлович Бобров также оставил воспоминания об этом эпизоде: «Всеволод пришел домой примерно в десять часов вечера, и около одиннадцати мы улеглись. Наши кровати стояли рядом, а в головах — тумбочка с будильником. Будильник старый, проверенный и надежный, никогда раньше не отказывал. Всеволод его завел и передал мне, а я, хорошо помню, когда ставил его на прикроватную тумбу, еще раз на него взглянул и приложил к уху — на всякий случай, по привычке. Все в порядке! Почему он остановился ночью и не зазвонил — одному Богу известно!» Остановившийся будильник спас жизнь также администратору Кольчугину. Он уже сидел в самолете, когда ему приказали передать чековые книжки, подотчетные деньги, а также другие командировочные документы тренеру и во что бы то ни стало найти Боброва. Задерживать вылет не стали: погода неустойчивая, аэродром может закрыться. Вечером того же дня Бобров и Кольчугин выехали в Челябинск поездом. Когда поезд стоял в Куйбышеве, по вокзальному радио объявили: «Майора Боброва просят немедленно зайти в военную комендатуру». Там ему сообщили о гибели команды. Похороны прошли с воинскими почестями и салютом. Над братской могилой воздвигли обелиск.
Что же касается Василия Сталина, то он и не собирался лететь с командой ВВС. Ведь игроки и тренеры вылетали в Челябинск за три дня до первого матча. Если бы Василий захотел, он прилетел бы прямо на сам матч. Ведь Урал в январе — это все-таки не курорт. Иосиф Сталин же, согласно некоторым версиям, даже никогда не узнал о катастрофе в Свердловске. Василий якобы постарался скрыть от отца это печальное событие как из-за неважного состояния здоровья генералиссимуса, так и из-за того, что для чартерного рейса любимой команды был не вполне законно использован военно-транспортный самолет ВВС. Правда, инициатором этого стал не Василий Сталин, а один из тренеров команды, Борис Бочарников, который не хотел терять драгоценное время тренировок (поезд на Урал шел почти трое суток). В газетах никаких сообщений о катастрофе в Свердловске так и не появилось. Однако, учитывая, что погибшим были устроены торжественные похороны, а сама команда ВВС была одной из сильнейших в стране, трудно допустить, что об этой трагедии Сталину никто не сообщил. Расследование установило, что катастрофа была следствием сочетания неблагоприятных метеоусловий и ошибок экипажа. Никто за катастрофу наказан не был. Стоит отметить, что после войны Сталин уже не проводил массовых кампаний по борьбе с вредителями. К тому же виновники катастрофы погибли и репрессировать все равно было некого.
Между прочим, спасение Василия Сталина Мессингу приписала молва. Сам Вольф Григорьевич в мемуарах никак не упоминал катастрофу в Свердловске.
Слава Мессинга росла. Но, выступая со своими психологическими опытами, он должен был оставаться в определенных цензурных рамках, хотя последние и не были столь строги, как, например, в области эстрадной сатиры и вообще художественного слова. Вспомним сеанс черной магии в театре Варьете из бессмертного романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Вот как выглядит Воланд во время этого знаменитого сеанса: «Прибывшая знаменитость поразила всех своим невиданным по длине фраком дивного покроя и тем, что явилась в черной полумаске. Но удивительнее всего были двое спутников черного мага: длинный клетчатый в треснувшем пенсне и черный жирный кот, который, войдя в уборную на задних лапах, совершенно непринужденно сел на диван, щурясь на оголенные гримировальные лампионы…
Через минуту в зрительном зале погасли шары, вспыхнула и дала красноватый отблеск на низ занавеса рампа, и в освещенной щели занавеса предстал перед публикой полный, веселый как дитя человек с бритым лицом, в помятом фраке и несвежем белье. Это был хорошо знакомый всей Москве конферансье Жорж Бенгальский.
— Итак, граждане, — заговорил Бенгальский, улыбаясь младенческой улыбкой, — сейчас перед вами выступит… — тут Бенгальский прервал сам себя и заговорил с другими интонациями: — Я вижу, что количество публики к третьему отделению еще увеличилось. У нас сегодня половина города! Как-то на днях встречаю я приятеля и говорю ему: “Отчего не заходишь к нам? Вчера у нас была половина города”. А он мне отвечает: “А я живу в другой половине!” — Бенгальский сделал паузу, ожидая, что произойдет взрыв смеха, но так как никто не засмеялся, то он продолжал: —…Итак, выступает знаменитый иностранный артист мосье Воланд с сеансом черной магии! Ну, мы-то с вами понимаем, — тут Бенгальский улыбнулся мудрой улыбкой, — что ее вовсе не существует на свете и что она не что иное, как суеверие, а просто маэстро Воланд в высокой степени владеет техникой фокуса, что и будет видно из самой интересной части, то есть разоблачения этой техники, а так как мы все как один и за технику, и за ее разоблачение, то попросим господина Воланда!
Произнеся всю эту ахинею, Бенгальский сцепил обе руки ладонь к ладони и приветственно замахал ими в прорез занавеса, от чего тот, тихо шумя, и разошелся в стороны».
Многие реалии сеанса черной магии не выдуманы Булгаковым, а взяты, что называется, из жизни. Так, 4 августа 1934 года председатель ОГПУ Генрих Ягода, появляющийся, кстати, в качестве гостя на Великом балу у сатаны, разослал на места секретный циркуляр, где говорилось: «Главный Репертуарный комитет циркуляром за № 1606 от 15 / VII с. г. всем облитам и гублитам дал директиву… о том, чтобы они при разрешении сеансов так называемых “ясновидцев”, “чтецов мыслей”, “факиров” и т. д. ставили непременными условиями: 1) указание на каждой афишной рекламе, что секреты опытов будут раскрыты, 2) чтобы в течение каждого сеанса или по окончании его четко и популярно было разъяснено аудитории об опытах, дабы у тамошнего обывателя не создалось веры в потусторонний мир, сверхъестественную силу и “пророков”. Местным органам ОГПУ надлежит строго следить за выполнением указанных условий и в случае уклонения и нежелательных результатов запрещать подобные сеансы через облиты и гублиты».
А ведь многие читатели романа думали, что текст афиш «Сегодня и ежедневно в театре Варьете сверх программы: Профессор Воланд. Сеансы черной магии с полным ее разоблачением», равно как и появление после скандального сеанса людей с Лубянки — это целиком плод булгаковской фантазии. На самом деле за обязательным разоблачением всяческой «магии» на театральной или цирковой сцене в ту пору бдительно следило такое серьезное учреждение, как ОГПУ.
Возможно, Мессинга советские зрители воспринимали так же, как публика театра Варьете — Воланда и его свиту. Он далеко не всегда выходил на сцену в черном фраке, чаще — в элегантном костюме. Вот как он описывает в мемуарах свои чувства на сцене:
«Мне предстоит выйти в зал, где сидит почти тысяча человек и все смотрят на меня. Мне надо захватить этих людей, взволновать и удивить их, показывая им мое искусство, которое большая половина из них считает чудесным, удивить и в то же время, не разочаровывая, убедить, что ничего чудесного в этом нет, что все делается силой человеческого разума и воли.
А ведь это совсем нелегко — выйти одному в зал, где на тебя устремлены тысячи глаз: недоверчивых, сомневающихся, бывает и просто враждебных, — и без сочувствия, без поддержки, во всяком случае в первые, самые трудные, минуты, выполнить свою работу…
В фойе стоят группами молодые и пожилые люди, мужчины, женщины, юноши, девушки… Инженеры и бухгалтеры… Ученые и металлисты… Военные… Строители… Горняки… Мне приходилось выступать в разных местах и, соответственно, перед разными аудиториями. В годы войны зал был битком набит людьми в одноцветной защитной форме — ни одного голубого или белого пятнышка девичьего платья не удавалось увидеть в их рядах… На дальних стройках Сибири и теперь еще зал заполняют преимущественно люди в комбинезонах. Они приходят сюда прямо с работы, эти веселые ребята — бетонщики, плотники, сварщики, бульдозеристы… На целинных землях в зале, бывает, не найдешь ни одной седой или лысой головы — сплошь молодые улыбающиеся лица… И со всеми надо найти контакт. Но всегда я сидел вот так, как сегодня, перед выступлением в полном одиночестве, собираясь с силами и представляя себе их — этих людей, с которыми в этот вечер мне предстоит встретиться.
Я испытываю к ним острейший интерес! Сознаюсь, нередко перед началом опытов, когда я чувствую, что уже успел внутренне собраться и готов к выступлению, я выхожу на сцену, приоткрываю слегка занавес и в щель смотрю в зал…»
Думается, после публикации «Мастера и Маргариты» публика смотрела на Мессинга как на Воланда наших дней. И он, наверняка ознакомившись с булгаковским романом, старался ее не разочаровать, оставаясь таинственным и непостижимым и даже, возможно, в чем-то стараясь подражать булгаковскому магу.
От Мессинга, естественно, на его сеансах тоже требовали «разоблачения». Или, точнее, научного и вполне материалистического объяснения творимых им чудес. Поэтому Вольф Григорьевич позаботился о том, чтобы получить еще одну своеобразную «охранную грамоту», помимо сталинской телеграммы. Эта «грамота» исходила от ученых, доказывающих научность его психологических опытов, которые, как удостоверяли авторитетные ученые мужи и не менее авторитетные научные учреждения, ничего общего не имеют с потусторонними силами. Мессинг писал в мемуарах: