Последнее слово он как-то нервно выкрикнул.
— Правда, Вольф Григорьевич?.. — Лицо Ираиды Михайловны осветилось надеждой.
— Это вам не Вольф Григорьевич, а Мессинг говорит!
Так во второй раз я услышала эту фразу, звучащую как заклинание».
У сестры жены Мессинга Ираиды Михайловны была опухоль позвоночника. Через несколько недель Лунгина присутствовала на семейном совете, где решался вопрос об операции. Собственно вопрос был давно решен, поскольку Вольф благословил свояченицу на операцию в госпитале Бурденко. По утверждению Татьяны Лунгиной, заслуги Мессинга в том, что свояченицу поместили в хорошую больницу, не было. Он всегда был противником всякого «блата», никогда не извлекал пользы из своей славы. Для этого он был слишком скромен и застенчив.
Лунгина сообщает, что Ираида Михайловна в прошлом была актрисой, пережила ленинградскую блокаду, во время которой похоронила мужа. В больницу ей продукты заказывали в ресторане гостиницы «Москва», где четыре года жили Вольф с Аидой.
В рассказе Лунгиной подчеркивается, что Мессинги праздновали Пасху согласно всем иудейским канонам и накрыли пасхальный стол по всем правилам. Это еще раз доказывает, что Вольф Григорьевич до конца жизни оставался правоверным иудеем.
Бросается в глаза, что Мессинг, хотя и не был аскетом, жил довольно скромно. В его маленькой квартирке не было сколько-нибудь приличной мебели, да ее там и особенно негде было поставить. Роскошь касалась только домашнего стола. Неизвестно, сохранилась ли она после смерти Аиды Михайловны, поскольку о кулинарных талантах ее сестры Татьяна Лунгина ничего не сообщает. Не исключено, что после смерти жены Мессинг чаще питался в ресторанах. И в любом случае, учитывая его частые гастроли, вкушать еду у себя дома ему приходилось не так уж часто.
Татьяна Лунгина оставила нам несколько зарисовок быта супругов Мессингов на гастролях. Вот, например, они в Тбилиси: «Аида Михайловна заботливо разрезала Вольфу Григорьевичу кусочки мяса, размешивала сахар в его стакане с чаем. А он сидел беспомощный, безынициативный, расслабленный. Видно, что он изрядно устал. Да ничего удивительного. Уже на его первом выступлении я заметила, что своим психологическим опытам он отдается всецело, исступленно, и уже ни на что другое у него не остается сил. На сцене он всегда в состоянии нервного напряжения, да не только сам нервничает, но и всех зрителей в зале заставляет быть в напряжении.
Переглянувшись с Аидой Михайловной, мы без объяснений поняли: ему нужен основательный отдых. Сделав несколько фотоснимков, мы вернулись в гостиницу. Оказалось, что мы жили на одном этаже, почти рядом. На второй этаж он поднялся с трудом.
Но почему с трудом? Возраст? Да ему ведь лишь где-то за пятьдесят лет. И на сцене во время выступлений он так энергично и быстро двигается. Порой, даже бегом. “Видимо, он просто устал”, — так я тогда решила».
А вот это уже московское выступление, запомнившееся Лунгиной: «На сцене во время выступлений Мессинг кажется зрителям человеком не от мира сего. Его нервное состояние передается всем присутствующим, он буквально электризует зал. А в момент выполнения задания его взгляд мечется со зрителей на индуктора и обратно. Прикрывая ладонью рот, всхлипывая, словно после рыданий, он шепчет “мамочка”, и создается впечатление, что перед вами беспомощный человек, в лихорадке. Но в домашней обстановке он совершенно преображался. Спокойный, ласковый, расположенный к шутливости, предупредительный и галантный. Между сценическим его образом и поведением в быту не было видимой связи, могущей хоть что-нибудь прояснить».
По свидетельству Лунгиной, в Москве Мессинг выступал довольно редко, зато на периферию выезжал часто и с удовольствием. Особенно любил выступать перед студентами. По ее словам, «к дару его относились как к практической антирелигиозной пропаганде, считали, что он демонстрирует отсутствие в природе всего сверхтаинственного и божественного. Вот почему чаще всего он выступал в отдаленных районах Урала, Сибири и в Средней Азии, где, по мнению заправил Госконцерта, сильны еще были мистические предрассудки». Но получалось так, что, рассеивая веру в религиозные чудеса, Мессинг, вольно или невольно, заставлял зрителей поверить в его чудотворные способности. Аида Михайловна рассказывала Лунгиной, что однажды во время выступления какая-то экзальтированная дама воскликнула: «Ваня, да он же святой!!!»
В 1960 году Мессинг пережил одну из наиболее значительных трагедий в своей жизни — болезнь и смерть горячо любимой жены.
Ее болезнь подробно описана Лунгиной: «Заболела Аида Михайловна — злокачественная опухоль молочной железы. И снова клиника, опять лекарства и вновь тревоги.
После ампутации всей молочной железы началось длительное консервативное лечение. Нет сомнения, что Мессинг предвидел печальный исход. Он впал в меланхолию. В семье ощущалось тягостное напряжение. Ираида Михайловна всецело была занята больной сестрой. Допоздна просиживала у ее постели, выполняя все предписания врача и указания самого Мессинга. И болезнь, радикального лечения которой не найдено и поныне, вдруг была приостановлена на время.
Я искренне восхищалась Аидой Михайловной. Каким духом нужно было обладать, каким оружием она вооружилась для жизни? В перерывах лечения химио- и рентгенотерапией сопровождать Мессинга в его гастролях и продолжать быть ведущей на его сеансах! Но во время поездки в Горький она окончательно занемогла и в сопровождении медицинской сестры пароходом была отправлена в Москву.
Она даже не смогла уже спуститься сама по трапу, и Вольф Григорьевич вынес ее на руках. Так прервалось их волжское турне — последнее в ее жизни. Состояние ее было столь тяжелым, что и на пароходе ей постоянно делали инъекции, чтобы только живой довезти до Москвы.
На сей раз Вольф Григорьевич в госпиталь ее не положил. Он понимал — незачем. Он знал, что это конец. А все началось много лет назад, в Тбилиси, когда он сказал Аиде Михайловне, что с этой болезнью шутить нельзя… Да и сама она понимала, что погибает. Отсчитывая свои последние дни, она пыталась убеждать Мессинга, что все будет хорошо, что все обойдется. Даже в таком состоянии проявлялся ее альтруизм».
В начале июня 1960 года умирающую навестили академики Николай Николаевич Блохин, выдающийся хирург, основатель онкоцентра в Москве, и Иосиф Абрамович Кассирский, известный терапевт и гематолог. Светила медицины понимали, что положение безнадежно, но пытались хоть как-то утешить Мессингов. Лунгина вспоминает: «Молчание нарушил академик Блохин:
— Вольф Григорьевич, дорогой мой, не нужно так переживать… Знаете, бывает так, что больному плохо, а потом вдруг наступает улучшение и больной живет долго и в приличном состоянии здоровья… Я помню…
Мессинг не дал ему договорить. Его трясло, руки дрожали, и по лицу пошли красные пятна.
— Послушайте, — почти закричал он, — я не мальчишка! Я Мессинг! Не говорите мне глупости, она уже не выздоровеет. Она… умрет.
Казалось, он вот-вот потеряет сознание. Или наступит то состояние нервного шока, которое как увертюра открывало его выступления на сцене. Он стих, постоял с минуту посреди кухни и тихо сказал:
— Она умрет 2 августа в семь часов вечера…
Сам он тут же расслабился, вернее сник, плетью повисли руки, и он тихо опустился на стул. Я быстро взглянула на Блохина — оценить реакцию. Знаменитый врач обомлел от сверхчеловеческого прогноза. Сейчас не узнать было в нем уверенного в себе целителя. В его глазах читался и ужас, и почтение одновременно».
Неизвестно, действительно ли Мессинг предсказал день и час смерти своей супруги, или Лунгина точную дату добавила задним числом. Но, наверное, втот момент, для того чтобы предсказать скорую кончину Аиды Михайловны, увы, не надо было быть Мессингом. Тем более что маститые академики не могли скрыть от Вольфа Григорьевича — печальное событие не за горами.
Жена Мессинга умерла ровно в семь часов 2 августа 1960 года. Девять месяцев после ее смерти Мессинг находился в глубокой депрессии. Лишь позднее он вернулся к выступлениям. Роль ведущей на вечерах, по утверждению Лунгиной, была предложена ей, но она отказалась, и тогда выбор пал на давнюю знакомую Мессинга Валентину Иосифовну Ивановскую. По словам Лунгиной, Валентина Иосифовна «вполне отвечала сценическим требованиям: стройная, прекрасного сложения, с удивительно крепкой нервной структурой, что немаловажно для помощницы Мессинга — человека горячего и вспыльчивого. К тому же у нее была прекрасная дикция». Но требовалось несколько месяцев, чтобы научить ее азам новой профессии. Ее подготовкой занялась Ираида Михайловна. С этим, равно как и с депрессией Вольфа Григорьевича, был связан вынужденный перерыв в выступлениях. Ивановская должна была представлять Мессинга зрителям, объяснить смысл его опытов и комментировать действия телепата. Она выполняла также роль администратора: заключала договоры на выступления, приобретала билеты на самолеты и поезда, бронировала места в гостиницах и даже готовила магу обед, если они не обедали в ресторане.
По словам Вячеслава Цоффки, «за девять лет общения я ни разу не видел в его квартире кого-то постороннего. Более того, Мессингу часто звонили провокаторы, хулиганы, поэтому к телефону подходила Ираида. Звонящий должен был назвать свой пароль, тогда уже она звала Вольфа. Мой пароль был “любитель природы”. Мне кажется, что у Мессинга не только среди политиков, но и просто друзей не было…»
Цоффка вспоминал: «2 июня 1963 года я к нему приехал. Взял бутылку болгарского вина “Варна”. Кроме меня в квартире были Мессинг и сестра его покойной жены Ираида Михайловна. Я в армии служил и работал в военном институте. На службе у меня были проблемы, не знал, что делать… О чем, разумеется, никогда не говорил, ни на что не жаловался. Но в этот вечер Ираида как-то в шутку к Мессингу обращается: “Вольф, что вам стоит сделать из него генерала?” Он как-то зло посмотрел на нее: “Он не будет генералом! Он будет полковником”. А я был майором без всяких перспектив. Но что вы думаете? Ровно через год мне дают полковника!..
Был один занятный эксперимент на мне. Мессинг писал что-то по латыни (очевидно, латинскими буквами. — Б. С). Тут входит Ираида Михайловна с вопросом: “Можно я уберу чашки со стола?” Это надо было видеть, что с ним было! В тот момент у него прямо жилы вздулись: “Я сколько раз вам говорил: не мешайте мне!” Она вылетела из комнаты. Потом Вольф стал успокаиваться. Стал писать. И написал четыре двузначных числа — 32, 45 — и еще два каких-то… Потом говорит: “Слава, зачеркните одно”. Я поднял голову вверх, чтобы не попасть под его влияние, и автоматически опустил ручку туда, куда попал. И зачеркиваю 45. Он: “Переверните лист”. Я перевернул. Там написано: 45. Потом он стал манипулировать с цифрами. И говорит: “Четыре и пять…” Что-то складывать стал. “Четыре и пять — это девятое. Это какой месяц?” Я сказал, что сентябрь. Он: “Вот в сентябре сбудется то, что вы хотели”. С наступлением осени я получил двухкомнатную квартиру».
Фокус с цифрами на самом деле достаточно известен. Что же касается предсказания своему доброму знакомому будущего полковничества, то всегда хорошо сделать человеку приятное. Если предсказание сбудется, тот, кого оно касается, наверняка его запомнит. Если же оно не сбудется, то он наверняка его скоро забудет.
Цоффка утверждал, что все прогнозы, данные Мессингом, стопроцентно сбывались. Но дело в том, что человеку свойственно запоминать только сбывшиеся прогнозы. В записке Мессинга, адресованной Цоффке и датированной 1 мая 1965 года, говорилось: «Слава! Всегда помните нашу последнюю беседу. Большое желание и неуклонное стремление к цели все преодолевают». Пожелание вполне традиционное. А обладал ли этими качествами сам Мессинг? Трудно сказать, равно как трудно определить, к какой цели в жизни стремился Вольф Григорьевич. Вряд ли этой целью было постижение природы собственного дара. Иначе бы Мессинг только этим бы и занимался в свободное от концертов время. Этой целью не было и банальное прожигание жизни. При его-то средствах он бы мог это делать на широкую ногу. Нельзя также сказать, что он придавал большое значение своим способностям предсказателя и стремился предсказать какие-либо значимые события в чьей-либо жизни или в истории страны, даже если он верил в наличие у себя таких способностей. Думаю, что целью и смыслом жизни для Мессинга были как раз выступления со своими психологическими опытами. С одной стороны, он дарил людям ощущение чуда, словно новый пророк. С другой стороны, таким образом он самоутверждался в собственной уникальности, доказывая себе и другим: «Я — Вольф Мессинг, единственный и неповторимый».
Конечно, смерть жены нарушила устоявшийся быт Мессинга (насколько устоявшимся можно считать быт человека, половину или даже большую часть жизни проводившего в гастрольных разъездах). Правда, по хозяйству Аиду Михайловну заменила ее сестра Ираида, но ездить на гастроли она с Мессингом не могла. Так что Вольфу Григорьевичу, которому раньше супруга и на гастролях готовила вкусные обеды, теперь пришлось чаще посещать рестораны. К тому же свояченица не могла обеспечить Мессингу ту психологическую поддержку и понимание, которые прежде давала жена. Складывается впечатление, что после смерти жены у Мессинга осталось очень мало друзей и ему очень часто приходилось проводить вечера в обществе Ираиды Михайловны, телевизора и двух собак.
Были ли у Мессинга связи с женщинами после смерти жены? Эгмонт Месин-Поляков утверждал: «Вы знаете, он был очень любвеобильным. Любил красивых женщин, они его окрыляли. Но, тем не менее, я уверен, он был однолюб». Это свидетельство можно понять так, что всю жизнь Вольф Григорьевич любил только свою жену, а с другими женщинами у него были чисто платонические отношения. Однако слова Эгмонта Львовича можно понять и прямо противоположным образом. Дескать, у Мессинга были полноценные романы со многими женщинами, но в душе его всегда оставалась только покойная жена, а новые любовницы никаких глубоких душевных переживаний у великого телепата не вызывали.
У Мессинга остались две любимые собаки — Машенька и Пушинка, скрашивавшие его одиночество. По словам Лунгиной, «Вольф Григорьевич по-детски любил трогательные рассказы о собачках, к которым питал слабость. Но в этой детскости не было ничего от инфантилизма, только чистота, доверчивость и любознательность ребенка в обличье мудреца». Домашние любимцы жили у Мессинга и прежде — едва получив квартиру в Москве, он завел овчарку по имени Дик и попугая Левушку. Собаки помогали телепату поддерживать заведенный им строгий распорядок дня — проснувшись в восемь утра, он сразу отправлялся гулять с ними в близлежащий скверик. Весь остаток дня, если не было выступлений, он проводил дома — не ходил в театр, не посещал музеев, почти не бывал в кино. Не выходил даже в гастроном в соседнем доме, избегая внимания поклонников.
Получается, что Вольф Григорьевич жил как в футляре, изолировав себя от внешнего мира. Но однозначно утверждать, что у Мессинга не было друзей, основываясь на впечатлении Цоффки, всё же нельзя. Ведь Вячеслав Вячеславович вряд ли входил в ближний круг Мессинга. И то, что при их встречах с Мессингом никто не присутствовал, вовсе не значит, что в гости к Мессингу никто не приходил — не так уж часто встречались Цоффка и Мессинг.
В мемуарах Мессинг так описывал свою повседневную московскую жизнь в начале 1960-х годов, когда он уже овдовел:
«Я живу в Москве, в обыкновенной квартире в новом доме на Новопесчаной улице. Я пишу сейчас в комнате за письменным столом, стоящим у окна. Вместо письменного прибора — шахтерская лампа. Слева — кофейный прибор из старинного фарфора. Все это — подарки друзей. Несколько сотен любимых книг. Портрет покойной жены на стене. На телевизоре — кусок удивительной прозрачной горной породы — хрусталя. Я люблю держать его в руках. Подарили мне ее горняки в одну из моих поездок по Советскому Союзу.
В этой квартире обитают четверо — вся моя семья. Кроме меня, сестра моей жены — она ведет наше нехитрое хозяйство — да две забавных белых, как снег, собачки Машенька и Пушинка — дочь и мать. Мы все очень доброжелательно относимся друг к другу и стараемся уважать и понимать желания и привычки другого.
Встал я, как всегда, в восемь утра. Сделал несколько дыхательных упражнений. Занялся туалетом. Потом пошел прогуляться с моими четвероногими друзьями.
Возвращаясь с прогулки, достаю из почтового ящика газеты и письма. Устроился на диване и развернул их. Так же, наверное, как это делаете в свой выходной день и вы, читатель. И так же, как и всех, меня взволновали и расстроили одни сообщения, обрадовали и воодушевили другие. Современный человек не может не жить жизнью всего земного шара, который достижения науки и техники сделали таким маленьким. И меня радуют и печалят сообщения со всех материков земли — и из Антарктиды, и из Бразилии, и из Австралии, и из Сомали…
В десять я завтракаю. Крепкий кофе с молоком. Пара куриных яиц всмятку. Кусочек хлеба.
От завтрака до обеда — разбор почты. Письма приходят ежедневно. Пишут мои зрители. Советуются по самым различным вопросам жизни и творчества. Пишут ученые — нередко из, казалось бы, далеких областей знаний. Я отвечаю на каждое письмо. Иногда — не сразу. Иногда через неделю, а то и через две, когда придет ясность о том, как я должен ответить.
Ну а если остается время, я отдаю его интересной новой повести, опубликованной в литературном журнале, размышлениям над новыми экспериментами, игре с моими четвероногими друзьями. В такие часы писалась и эта книга.
В четыре часа — простой домашний обед. Короткий отдых. Включаю телевизор. Это удивительное изобретение доставляет мне массу радости. Оно раздвигает стены дома так, что виден весь мир. И нередко оно заменяет мне посещение театра, концерта, цирка…
Я люблю все виды театрального искусства — от драмы и оперы до цирка и эстрады. Я был знаком со многими выдающимися актерами: с неповторимым Шаляпиным, ироничным Михоэлсом, могучим Провом Садовским, волшебником Вертинским… И раньше каждый свободный вечеря проводил в театре, на концерте или в цирке. Сейчас нередко вместо этого я сижу у телевизора. Сознаться ли? Одна из причин, которая заставляет меня избегать посещать театры — боязнь быть узнанным. Очень неприятно, когда на тебя, пришедшего спокойно и мирно насладиться игрой актеров, искусством постановщика, тайно из-за спины показывают пальцем, а иной раз и бесцеремонно забегают вперед “поглядеть”. Это очень мешает. Это одна из причин, почему я избегаю появляться в местах, где много публики.
Иногда вечером заходит кто-нибудь из друзей. Иногда сам я иду к кому-нибудь в гости. Но, как правило, уже в одиннадцать часов я дома. Ведь меня ждут мои четвероногие друзья. Вечерняя прогулка с ними. И в двенадцать часов я уже сплю…
Сегодня я был просто Вольфом Григорьевичем. А завтра у меня снова выступление. Надо будет с утра собирать силы, сосредотачиваться… Надо снова становиться Вольфом Мессингом!..