Помню о вас, думаю о вас. Целую вас. Вольф Григорьевич».
Сразу замечу, что ничего необычного, кроме имени автора, в этом письме нет, как и во всех известных нам сегодня письмах Мессинга.
За несколько месяцев до смерти криминалистам довелось проверить способности Мессинга раскрывать преступления. Н. Н. Китаев вспоминает: «В июне 1974 г. В. Мессинг выступал с шестью сеансами “Психологических опытов” в г. Иркутске. В тот период автор посоветовал своему другу — старшему следователю УВД Иркутской области Н. П. Ермакову обеспечить присутствие Мессинга на допросе обвиняемой В.
Последняя, будучи директором магазина плодовощеторга, обвинялась в совершении крупного хищения, но вину категорически отрицала, а изобличающих доказательств было мало. Сотрудник управления БХСС УВД Иркутской области, отвечающий за оперативное сопровождение расследования настоящего дела, организовал появление В. Мессинга в кабинете № 50 Управления внутренних дел, где старший следователь Н. П. Ермаков приступил к очередному допросу арестованной В.
Мессинг в процесс допроса не вмешивался, молча сидел за другим столом, никакого интереса у допрашиваемой он не вызвал. В. продолжала отрицать вину. В тот же день оперуполномоченный управления БХСС, приглашавший Мессинга на допрос и доставивший его назад в гостиницу, ознакомил следователя со своей “справкой”, составленной, как он пояснил, после беседы с Мессингом. В справке говорилось, что В. потратила крупную сумму похищенных денег на покупку мебели, которую затем подарила своим родственникам. Заявление В. о том, что в интересующий следствие период она якобы болела — ложное, а представленный больничный лист фиктивен. Его сфабриковала врач Я., подруга обвиняемой. В действительности обвиняемая В. в период мнимой болезни ездила вместе с любовником отдыхать на юг.
Эта справка была подшита в секретное дело оперативного учета, а ее содержание следователь проверил и получил неожиданное подтверждение данной информации. Правда, и у автора, и у Н. П. Ермакова существовало недоверие к тому, что за 30–40 минут пребывания в одном кабинете с В. Мессинг смог узнать столько сведений, которые невозможно объяснить чтением идеомоторных актов. Однако дальнейшее расследование подтвердило и хищение денег, и приобретение мебели, и поддельный больничный лист, и поездку в Крым с любовником опять-таки на похищенные в магазине средства. В. осудили к 6 годам лишения свободы, была осуждена и врач Я. за подделку больничного листа.
Участие Мессинга в этом расследовании получило отражение в некоторых публикациях.
Однако надо признать, что последующая тщательная проверка указанного эпизода позволила выявить совсем иное…
Много лет спустя автору удалось выяснить, что оперуполномоченный УБХСС, составляя “справку” о “телепатической помощи Мессинга”, просто легендировал перед следователем получение агентурной информации в отношении В., которая рассказывала сокамерникам о своих деяниях… На самом деле Вольф Мессинг никаких мыслей допрашиваемой В. не читал».
Таким образом, в данном случае перед нами лишь использование фигуры Вольфа Мессинга, вокруг которой в СССР уже сложился определенный ореол, а не какие-либо реальные примеры применения телепатии для изобличения преступников. Факт, что ее «изобличил» сам Вольф Мессинг, должен был психологически сломить подозреваемую и помочь применить против нее информацию, полученную от внутрикамерной «наседки», в качестве сведений, будто бы полученных от телепата.
Китаев приводит в своей книге интересный документ — расчет-обязательство между «Росконцертом» и Иркутской филармонией, датированный 21 июня 1974 года. Согласно этому документу, Иркутская филармония перечислила «Росконцерту» за шесть концертов В. Г. Мессинга, проведенных в Иркутске в период с 15 по 22 июня 1974 года, 1085 рублей 76 копеек, из расчета по 180 рублей 96 копеек за концерт. Деньги были переданы наличными через представителя «Росконцерта». Неизвестно точно, весь ли этот гонорар шел одному Мессингу, или он еще оплачивал из этой суммы ассистентку (впрочем, не исключено, что ей шел отдельный гонорар значительно меньших размеров). Если предположить, что указанная выше сумма — это гонорар лично Мессинга, то можно, пусть очень приблизительно, оценить его заработки. Вольф Григорьевич спокойно мог давать в год 150–200 концертов, поскольку спрос на его психологические опыты в Советском Союзе был очень велик. Если предположить, что концерты в последнее десятилетие его жизни в среднем оплачивались примерно на том же уровне, что в Иркутске, то ежегодный заработок Мессинга мог составлять 25–33 тысячи рублей. Надо также учесть, что значительная часть средств наиболее популярным исполнителям, способным собрать едва ли не стадионы, платилась «черным налом», который мог быть не меньше легального гонорара, а порой и существенно превышал его.
С учетом этого реальный годовой доход Мессинга мог достигать 50–66 тысяч рублей. Из этой суммы Вольф Григорьевич какую-то часть перечислял на содержание детского дома. Сам он вряд ли тратил на себя, Ираиду Михайловну и Валентину Иосифовну, а также на домработницу (после смерти Ираиды Михайловны в 1972 году) больше тысячи рублей в месяц. Больше в стране реального социализма потратить было очень сложно, даже если каждый день обедать и ужинать в дорогих ресторанах и покупать обновки в валютных «Березках». Мессинг же, судя по отзывам его знавших, большого гардероба не имел, на тряпки и мебель особо не тратился, тем более что более или менее просторную квартиру получил лишь за два года до смерти. Автомобиля он не имел, а кооперативный взнос мог составить до 30–40 тысяч рублей. В год у Мессинга могло откладываться до 50 тысяч рублей. Часть он перечислял детскому дому, но еще больше, вероятно, оседало на книжке. Все заработки первой половины 1940-х годов, несомненно, ушли на строительство двух самолетов для фронта или были съедены конфискационной денежной реформой 1947 года. А вот заработки с конца 1940-х годов и до самой смерти в ноябре 1974 года могли принести Мессингу сбережения порядка миллиона рублей. Впрочем, это, вероятно, максимальная оценка. Она соответствует утверждениям ряда мемуаристов о том, что на сберкнижке Мессинга осталось после смерти артиста около миллиона рублей. Тогда порядка 200 тысяч рублей могло уйти на содержание детского дома и другие благотворительные цели. Но есть и другие свидетельства, согласно которым у Мессинга на сберкнижке после смерти осталось только 100 тысяч рублей. Если верна именно эта сумма, то объяснений этому может быть два: либо доходы Мессинга были на порядок ниже, чем мы предположили, и в действительности не превышали в среднем 10–15 тысяч в год; либо значительные суммы, порядка нескольких сотен тысяч рублей, пошли на какие-то неизвестные нам благотворительные проекты, оказались на других сберкнижках или были обращены в бриллианты и другие драгоценности.
Кстати сказать, этот документ полностью опровергает утверждения некоторых мемуаристов, будто Мессинг прекратил свои выступления в 1972 году, за два года до смерти. На самом деле еще в июне 1974 года он не просто выступал, нолетал с недельными гастролями в далекий Иркутск. Последнее же выступление Мессинга состоялось осенью 1974 года в киноконцертном зале «Октябрь» в Москве. По всей вероятности, оно состоялось в сентябре и было приурочено к 75-летнему юбилею артиста.
В последние годы жизни артрит доставлял Мессингу все большее беспокойство. Лунгина свидетельствует, что «стало почти закономерностью, что с приходом тепла и зелени Вольф Григорьевич ложился в больницу. Вот и ранней весной 1972 года вновь назрела необходимость отправляться на ежегодное обследование и лечение в клинику Вишневского. К этому времени рядом со старым зданием выстроили высокое, вполне современное и комфортабельное к нему приложение. Так что на сей раз Мессингу легко выделили отдельную палату, и когда я впервые навестила его по случаю этого грустного новоселья, он, стараясь не огорчать меня, сказал, что чувствует себя не больным на обследовании и лечении, а отдыхающим в санатории. Увы, я хорошо понимала, какой ценой платил он за эту внешнюю жизнерадостность. Хронические боли в ногах все больше сгибали его в пояснице, а костлявые, безвольно повисшие руки и взлохмаченная голова дополняли тягостный облик Мессинга. Но душевной немощи он не проявлял, по-прежнему трогательно всему радовался, как дитя. В этом не было старческого впадания в детство: таким я встретила его двадцать лет назад…
А между тем в самой жизни Мессинга веселого оставалось все меньше. Следующей весной повторилось прежнее: снова больничная палата, в которой он теперь проводил большую часть времени, а прогулки сократились. Потому на сей раз он прихватил книг больше обычного, прежде всего те, что недосуг ему было прочесть раньше.
— Знали б дарители, что я еще их не раскрывал, — говорил мне Вольф Григорьевич, показывая два солидных фолианта с автографами авторов.
“Дневник хирурга” Вишневского имел такую надпись: “Вольфу Григорьевичу Мессингу на добрую память от автора — А. Вишневский, 27 марта 1969 года”.
Вторая книга — “Мысли и сердце” Николая Амосова, известнейшего хирурга, талантливого публициста и очеркиста, имела более трогательные дарственные слова: “Вольфу Григорьевичу Мессингу в знак удивления и восхищения чудом — Амосов, 25 декабря 1965 года”.
Отдельные главы из этих книг раньше ему прочитывала вслух Ираида Михайловна, а у самого Мессинга по занятости все не доходили до них руки. И вот теперь он решил восполнить пробел. Да в его положении они были как нельзя более кстати: добрые и мудрые книги о силе духа и бренности тела.
Он всегда не только гордился друзьями живущими, но и свято хранил память об ушедших. И тогда почему-то сказал, показывая те книги:
— Вот видишь, на отсутствие друзей не могу пожаловаться… Навешают и дома, и здесь. А вот умирать я буду в полном одиночестве…».
Однако необходимо оговориться, что ко всему, сообщаемому Лунгиной, надо относиться с осторожностью, особенно в плане хронологии. Так, согласно ее мемуарам получается, что в 1973–1974 годах Мессинг почти не покидал клиники Вишневского. Она пишет: «К концу лета 1974 года кризисные симптомы вроде бы миновали, Мессинг явно пошел на поправку, нос предписанием полного покоя». Между тем, как мы помним, еще в самом начале лета 1974 года, в июне, Мессинг провел успешные недельные гастроли в Иркутске, за тысячи километров от Москвы.
По словам Лунгиной, она возвратилась в Москву из Гагры поздним вечером 30 октября 1974 года. А уже утром 31-го проснулась от телефонного звонка: «Врач нашего института, извинившись за ранний звонок, сказала:
— Ваш друг Вольф Григорьевич находится у нас… Ему очень плохо, и предстоит тяжелая операция по замене подвздошных и бедренных артерий!..
И надо же случиться, что во время моей поездки в Гагры его угораздило выехать на гастроли в Закарпатье, когда два последних года всякое выступление давалось ему с огромным трудом, я бы даже сказала, с мукой. Но это во мне говорят эмоции, а он и не мог иначе… (это еще одно доказательство того, что Мессинг гастролировал буквально до последних дней жизни. — Б. С.).
Теперь я сама позвонила Александру Давидовичу — заведующему отделением реанимации, чтобы выяснить подробности того, что случилось с Мессингом. Гастроли он таки до конца не довел, адские боли скрутили его, и он вместе со своей ведущей первым же рейсом вылетел в Москву. Осмотрев Мессинга, директор института профессор Бураковский предписал немедленную госпитализацию. Через полчаса машина скорой помощи прибыла за ним. Валентина Иосифовна поведала мне весьма прискорбную подробность. Когда она под руку провожала Вольфа Григорьевича к машине, он остановился на полпути, печально оглянулся на свой дом и с надрывом сказал: “Я его… больше не увижу…”
И в отличие от прежних, увы, частых приходов в больницу на сей раз вел себя нервозно, без свойственной ему стоической покорности судьбе. Что это? Тяжкое предчувствие? Возможно, его опечалило и то, что никто не взял на себя труд похлопотать в высших инстанциях о его просьбе: вызвать из Соединенных Штатов врачебную бригаду известного доктора Майкла Дебеки (правильнее Дебейки. — Б. С.), которая в 1972 году успешно оперировала по такому же поводу президента Академии наук В. Келдыша. Ведь, в отличие от Келдыша, Вольф Григорьевич вызывался оплатить все расходы сам, чего бы это ни стоило.
Но хорошо уж и то, что оперировать его взялся мой любимец Анатолий Владимирович Покровский, истинный виртуоз и чудодей!..
Мессинг находился на управляемом дыхании, но руками пытался все же что-то изобразить или выразить просьбу. И я поняла, что он хочет курить — таков был смысл его жестикуляции. Господи, даже и в таком состоянии он не может отказаться от этого наркотика! Врач, неотступно дежуривший у постели Мессинга, заметил и узнал меня, кивком поздоровался, а потом показал поднятый вверх большой палец — мол, все хорошо! Я и сама видела, что ноги Вольфа Григорьевича имеют нормальный цвет, тогда как при этом заболевании чаще всего ноги синеют, а обескровленные становятся легкой добычей гангрены. Ну, пронеси еще раз! Уж теперь он доберется до табачного зелья только через мой труп!
Вести, увы, малоутешительные. Уже дежурный первой смены сообщает, что у Мессинга ателектаз легкого, или, выражаясь общепринятым языком, спадение легочной ткани, но врачи надеются вывести его из этого состояния.
Час от часу не легче: после полудня новости совсем скверные — почки у Мессинга отказываются работать. А это уже похуже, острая почечная недостаточность грозит организму самоотравлением. Утешительным было лишь то, что мне сообщили о сравнительно спокойном сне Вольфа Григорьевича и ровном пульсе».
Однако на этот раз, к несчастью, не обошлось. 8 ноября 1974 года в 23 часа Вольф Мессинг скончался в больнице. Смерть наступила от отека легких после отказа почек. Бытует легенда, будто он знал о причине, дате и даже часе своей смерти за несколько лет до кончины. Однако в мемуарах его друзей присутствует лишь упоминание о том, что, покидая свой дом во время последней поездки в больницу, он с грустью сказал, что больше сюда ему не суждено вернуться.
Лунгина приводит рассказ своего сына Саши. Тот утверждал, что «технически операция Покровским была проведена блестяще, вероятнее всего, летальный исход наступил из-за ошибок и плохого ухода в послеоперационный период. Во всяком случае, высочайшую бдительность нужно было проявить до конца, а не надеяться, что золотые руки хирурга уже обеспечили успех. Директор института был в отпуске, и персонал института не имел должного контроля.
К большому сожалению, это вообще характерно для медицины в СССР и для хирургии в частности: когда великолепный успех прекрасного, иногда даже гениального врача сводится на нет неумелыми медсестрами, недобросовестными нянями, недостатком нужных лекарств и инструментов, неправильным питанием и многим другим.
Случай с Мессингом не оказался исключением. Видимо, он это предвидел, а потому просил вызвать за его собственные деньги знаменитого американского доктора Майкла Дебеки с бригадой медработников. Статистика среди больных, прооперированных доктором Дебеки: из 100 — 93 имеют благополучный исход. Но просьба Мессинга не была удовлетворена…».
Месин-Поляков утверждал: «При участии профессора Крымова мозг Вольфа был извлечен и заспиртован. Один мой товарищ, работающий в милиции, говорил мне, что видел мозг Мессинга в Институте мозга, где тот хранится вместе с мозгом Ленина и Сталина». Стоит отметить, что ни по размерам, ни по структуре мозг Мессинга не отличался от мозга обыкновенных людей.
Короткое сообщение о кончине Вольфа Григорьевича Мессинга появилось только в газете «Вечерняя Москва». 14 ноября, в день похорон, прошло прощание с ним в Центральном доме работников искусств.
Лунгину, как самого близкого Мессингу человека, сделали его душеприказчиком. Она выбрала место захоронения — рядом с Аидой Михайловной на Востряковском кладбище. Как только Мессинг умер, начались страсти вокруг его наследства. Поскольку наследников у Вольфа Григорьевича не осталось, все имущество должно было отойти в доход государства. Но государство отнюдь не было уверено, что все имущество Мессинга заключается в его двухкомнатной кооперативной квартире, хранящихся там вещах и сберкнижке. Ведь доходов Мессинга, в сущности, никто не знал. Ходили слухи о богатейшей коллекции бриллиантов, будто бы ему принадлежавшей. Однако из всех вещей с бриллиантами свидетели видели у Мессинга только золотой перстень с крупным бриллиантом и булавку для галстука.
Лунгина вспоминала, как описывали имущество Мессинга: «Мне позвонила Валентина Ивановская и сообщила, что она получила милицейскую повестку с требованием явиться в отделение. И приписка, что по делу Мессинга. А днем позже такую же “весточку” получила и я. Но с более конкретным пояснением: в качестве понятой при описании имущества в квартире Вольфа Григорьевича. Такие милицейские повестки игнорировать нельзя, ибо напросишься на принудительный привод. В назначенное время за мной “любезно” прислали машину, и я отправилась с ними на улицу Герцена. Кроме двух представителей 1-й нотариальной конторы Москвы там уже была Валентина Ивановская, которой тоже эта мышиная возня вокруг “дела Мессинга” доставляла мало радости.
Юристы составили протокольные бланки и начали дотошный осмотр квартиры. Приступили к закрытому на замок, окованному полосками железа старинному сундуку, когда-то наполненному вещами Аиды Михайловны. А когда вскрыли, он оказался совершенно пустым. Лишь на дне лежали пожелтевшие страницы газет и под ними сшитый мной когда-то пояс с двумя кармашками: для ценных бумаг и для золотого кольца с трехкаратным бриллиантом, которым Мессинг очень дорожил, скорее, как неким талисманом, чем ценностью, и если он его не надевал на руку, то все равно носил при себе: либо на груди, либо в кармашке. И еще несколько фотографий. Кармашек для перстня был пуст, а в другом обнаружили сберегательные книжки на общую сумму чуть больше миллиона рублей в старом исчислении, не считая не взятых за последние 10–15 лет процентов. Кроме этого было 800 рублей наличными.
Никакого завещания в квартире на нашлось, и мы, его близкие друзья, высказали свое желание использовать хоть эту сумму наличных денег на постройку памятника. Но и такую мизерную сумму получить не удалось: законники тут же объяснили, что раз прямых наследников у Мессинга нет, то по закону РСФСР деньги переходят в собственность государства. Словно оно не было перед ним в неоплатном долгу за те огромные суммы, что приносили концертные выступления Вольфа Григорьевича! Ведь долг платежом красен, и что государству до этих несчастных копеек! (Не дождавшись в течение 16 лет установления памятника государством, в 1990 году Татьяна Львовна Лунгина прилетела из Лос-Анджелеса в Москву и установила памятник на свои средства. — Б. С.)
Наконец закончилась вся эта бумажная процедура и мы подписали протокол, вздохнув с облегчением — гора с плеч. Но не тут-то было. В последовавшие за тем дни всех по очереди стали вызывать в прокуратуру, а меня даже и на печально знаменитую Лубянку, что не сулило ничего доброго.
Всем задавался стереотипный вопрос, куда делись ценности Мессинга (видимо, имелись в виду драгоценные камни, привезенные им из Польши) и, в частности, куда исчез его знаменитый перстень. Будто его собирались поместить в государственную казну или национальный музей. Причем с каждым днем перстень “прибавлял” в весе по карату. Через несколько дней меня вызвали снова и уже спрашивали чуть ли не о 10-каратном бриллианте. Возможно, кто-то и верил в то, что именно в перстне сила Мессинга.
Провели обыск у женщины-домработницы, жившей последнее время в квартире Мессинга, но и у нее в доме не нашли тех вещей, которые у него действительно были: ни дорогой люстры, ни старинного фарфора, ни хрусталя в серебре работы Фаберже, ни даже многочисленных подарков, которые ему от всего сердца дарили. А дарили самые неожиданные вещи, из которых, пожалуй, можно бы составить добрую музейную экспозицию. Детские игрушки и поделки народных умельцев, картины и чеканку по металлу, восточные халаты ручного шитья, были даже морские раковины и кораллы — от дальневосточных моряков. Дарили учителя и школьники, рабочие, врачи, крестьяне, военные.
Нам намекали, что эти ценности весьма значимы, но следствие так ни до чего и не докопалось. А ключи от квартиры во время болезни и после смерти Мессинга были только у домработницы. Тут нужен был живой Мессинг, чтобы соединить недостающие звенья цепочки. Но среди лубянских Шерлоков Холмсов одаренных телепатическим видением не оказалось».
Заметим, что более миллиона рублей в старом исчислении — это более 100 тысяч рублей, имевших хождение в 1961 году. Но, поскольку Лунгина называла деньги в старом исчислении, можно предположить, что эту книжку Мессинг завел до денежной рефоры 1960 года и впоследствии уже не пополнял, но и не снимал оттуда денег. Возможно, это была та сумма, которую он хранил, что называется, «на черный день». Сумма, по советским меркам, солидная, но сильно сомневаюсь, что ее хватило бы, чтобы оплатить операцию профессора Дебейки, даже если каким-то чудом Мессингу удалось бы убедить государственных мужей перевести его рубли на доллары по курсу один к одному. Вот миллиона рублей, возможно, и хватило бы, даже если давать за доллар по курсу черного рынка пять рублей. Но трудно предположить, что в 1960–1974 годах Вольф Григорьевич ничего не откладывал на сберкнижку. Ведь доходы его отнюдь не уменьшились. Поэтому можно предположить, что у Мессинга было еще несколько книжек на предъявителя, которые он хранил где-то в другом месте. Вполне возможно, что Мессинг, предчувствуя близкий конец, перевез основную часть денег, драгоценности и наиболее ценные вещи к кому-то из доверенных лиц. Никаких бриллиантов на квартире Мессинга так и не нашли, даже его знаменитый перстень так и канул в небытие.
Доверенным лицом Мессинга могла быть прежде всего его ассистентка Валентина Иосифовна Ивановская, ныне покойная. Однако никакого богатства за ней и ее близкими не замечалось. А ведь она дожила до эпохи рыночных реформ, когда появилась возможность реализовать имевшиеся капиталы. И если слухи о сокрытых богатствах Мессинга соответствуют истине, то у великого телепата должно было быть какое-то доверенное лицо (или лица), до сих пор не попавшее в поле зрения биографов Мессинга, а также тех его друзей и знакомых, которые оставили о нем воспоминания. Подобное предположение представляется вполне правомерным, поскольку биография Мессинга до сих пор известна весьма фрагментарно и сколько-нибудь полный круг его друзей и знакомых не определен.
То, что наследством Мессинга государство после его смерти интересовалось весьма плотно, свидетельствует и Наталья Михайловна Хвастунова. Она рассказала мне, как ее вызывали на Лубянку и допытывались о судьбе наследства Мессинга и особенно его бриллиантов: «Один раз он позвал меня в папин кабинет, где расположился. На шее у него была ладанка, он достал из нее мешочек, а из мешочка — огромный бриллиант, величиной с лесной орех. Через десять лет этот случай имел продолжение… В конце 1974-го или в начале 1975 года, когда я работала младшим редактором в журнале “В мире книг”, меня вызвали на Лубянку и допрашивали по поводу наследства Мессинга. Я рассказала про бриллиант, который видела тогда на даче. Я поняла, что после смерти Мессинга не осталось ни денег, ни драгоценностей. Поскольку наследников не было, государство рассчитывало все прибрать к своим рукам. И мой следователь явно не знал, куда все делось.
У нас в редакции работала младшим редактором Марина Подгорская, родственница ведущей Мессинга Валентины Ивановской. Ее тоже вызвали в тот день на Лубянку, и ее допрашивал другой следователь. Я об этом не знала. Нас обеих продержали до вечера, а потом устроили между нами очную ставку. Марину довели до истерики, до слез. Нас обеих трясло. Но обошлось».