Тревору понравились подземелья. В ванной комнате нашей спальни он отыскал уютное влажное местечко рядом с высокой каменной стенкой, отделявшей душ от остального помещения. В ямке скапливалась вода, образуя идеальный крохотный бассейн для нашего королевского высочества.
Из подземелий Тревор позволял выносить его только ради еды, и только мне доверял столь почетную миссию. К среде я так наловчилась, что жаб на ужин прибыл у меня на плече, повергнув в апатию других земноводных питомцев. В тот вечер в Большом зале не было слышно ни одного постороннего квака, а наш принц от гордости особенно сильно надувался и слопал в два раза больше мошек.
Невилла моя платоническая любовь к его питомцу волновала гораздо меньше, чем Драко. У Малфоя вообще был какой-то пунктик на мой счет. Он, похоже, решил, что я его главный друг. И Невилл с Панси этому не мешали так, как Тревор. Но Малфой помалкивал, лишь ревниво следил, чтобы я почаще пользовалась заклинанием очистки рук. К пятнице я владела им настолько, что за завтраком совершенно случайно «помыла» руки всем, кто оказался в радиусе трех метров.
— Без палочки и невербально? — восхитилась Панси, ощутив специфический холодок и покалывание. — Здорово!
— Это из-за нервов, — призналась я.
— С чего вдруг? — вздернула бровь девочка.
— Сегодня первое занятие у декана.
Невилл, до этого и так едва ковырявший овсянку, окончательно скуксился и отодвинул от себя тарелку.
— Эй, ты чего? — осторожно спросила я.
Лонгботтом скривился, но не расплакался, хотя голос его звучал сипло, когда мальчик прошептал:
— Я его боюсь…
Я понимающе вздохнула и похлопала парня по плечу.
— Все будет хорошо, — заверила я, хотя после личной встречи с деканом не могла за это поручиться.
17
Северус Снейп задумчиво провел подушечкой пальца по ободку кофейной чашки, больше думая о своем, чем вслушиваясь в разговоры преподавателей или фоновый галдеж студентов. Прошлый вечер, плавно перетекший в ночь, зельевар провел подле котлов, успев испробовать пять измененных вариантов приготовления волчелычного зелья, но пока результат не устраивал профессора и на десять процентов.
Как и большинство мастеров зельеделия по всему миру, Северуса Снейпа нельзя было обмануть титулом, который приписали Дамоклу Белби журналисты. Этот не самый талантливый зельевар не создал волчье противоядие, а лишь весьма топорно адаптировал к современным реалиям уже существующее зелье, рецепт которого, как считалось, был утерян. Все знали правду и все помалкивали, хотя в тесном кругу уже давно отмыли косточки несчастного горе-изобретателя до кипенной белизны. Особенно часто Белби поминали то, что он ни под каким видом не желал обнародовать как-то попавший к нему изначальный рецепт, а еще то, что волшебник заменил недоступные и редкие ингредиенты настолько неумело и грубо, что пока никому не удалось восстановить рецептуру и добиться приличной действенности противоядия.
И вот уже пятнадцать лет все талантливейшие зельевары то и дело обращались к этому рецепту, пытаясь постичь истину. Декан Слизерина не был исключением и вспоминал о волчелычном в дни душевного раздрая. Исследования отлично отвлекали от невеселых мыслей о собственной жизни.
Последние десять лет промелькнули так быстро, что Снейп не успел осуществить самую главную миссию, отведенную на это время — возненавидеть Гарри Поттера. Преподавание, варка зелий и административные обязанности отнимали почти все время. Так что на «подумать» оставались только перерывы на еду, душ и сон, но за столом, под тугими горячими струями или в уюте спальни как-то не выходило принудительно отращивать в себе злобу.
Снейп бы и вовсе позабыл про свою миссию, но Дамблдор приглашал к себе зельевара хотя бы раз в три месяца и, скорбно качая головой, повторял, как шарманщик, давно надоевшую песенку: клятва, старые обиды, Лили, предательство, Гарри, сын Джеймса, мальчик, обещание, пророчество, искупление. Порой очень хотелось или не пойти на сеанс внушения, или с порога высказать директору все, что Северус думал о его методах. Но профессор раз за разом останавливал себя, понимая, что может и не закончить тираду, придушенный, как удавкой, той самой глупой клятвой, данной старому манипулятору.
За тот момент своей жизни, полностью перевернувший все, зельевар давным-давно был наказан и мог лишь исходить бессильной злобой, понимая, что раз и навсегда дал полную власть над собой Альбусу и тот не освободит его от клятвы и после смерти. Оставалось только мысленно проклинать Дамблдора и прятать истинные чувства, чтобы не дать директору новых точек давления на своего не то подчиненного, не то раба.
Зато вынужденный контроль эмоций позволял тренировать окклюментные щиты и оттачивать актерские навыки, так что декан Слизерина не сомневался, что в нужный момент он сможет всем своим видом показать презрение к отпрыску Джеймса Поттера. И директор получит так необходимую ему вражду ученика и преподавателя.
Но врать самому себе Снейп не умел и не любил. И правда была в том, что Гарри Поттер был прежде всего сыном Лили. Да, мальчишка кровь и плоть ненавистного Джеймса, но он же кровь и плоть той девочки, девушки и женщины, так и оставшейся в душе Северуса теплым золотистым огоньком, что согревал его и в девять, и теперь, в тридцать один год.
Еще осенью 1981 года Северус понял, что наступит момент, когда Темный Лорд попытается вернуться. Он осознал это, кажется, раньше Дамблдора, долгие несколько недель в вечных серых сумерках камеры Азкабана рассматривая сильно побледневшую, но так и не исчезнувшую Метку. Выйдя спустя месяц из тюрьмы, Снейп легко согласился с доводами Альбуса, считавшего, что однажды миру может снова понадобиться шпион, а потому Северус ни в коем случае не должен допустить и намека на свое истинное отношение к Поттерам. Директор считал, что слизеринский змей согласился на это из чувства вины и ради мести, но правда была в другом.
Проводя занятия днем, вечером зельевар устраивался у пылающего камина с бокалом, заливая свое горе. Боль утраты никогда по-настоящему не оставляла его, но в те первые месяцы было на самом деле сложно. На плаву и в этом мире Снейпа держали не клятвы Дамблдору, а одно единственное обещание самому себе — любой ценой защищать сына Лили столько, сколько потребуется. Год — значит год, десять лет — значит десять лет, всю жизнь — значит всю жизнь до самой смерти Северуса. Лили не вернуть, но…. Огонь ее бессмертной души будет пылать, пока сияет маленький огонек, которому ведьма подарила жизнь. Волшебник знал, что это пламя никогда его не коснется, что он так и останется в тени и среди льдов, но не собирался ничего менять. Это была его плата за ошибки, которую он собирался отдать без возражений и сожалений.
Десять лет Северус знал свои истинные чувства и десять лет умело их скрывал, но этим летом его таланты притворщика подверглись нешуточным испытаниям. Все вокруг будто посходили с ума из-за Поттера. Люц поминал мальчишку в каждом втором разговоре, а Альбус — в каждом первом. Минерва начала горделиво задирать нос с собрания по итогу очередного учебного года, а Хагрид залил слезами, кажется, все кусты на опушке Запретного леса. Но хуже всех вел себя Драко, впервые на памяти декана Слизерина заваливший приготовление зелья за первый курс с тех пор, как ему минуло восемь. И никакие увещевания не помогли, отпрыск Люциуса без умолку трещал о Мальчике-Который-Выжил. Сам же Северус мрачнел день ото дня, едва удерживаясь от массового Силенцио. Первого сентября профессор влил в себя пару порций успокоительного и отправился на пир.
И, как оказалось, зелье он принял совсем не зря.
В первый же момент отличились шебутные братья-близнецы Уизли и их приятель Ли Джордан. В два предыдущих года троица начинала сотрясать стены школы лишь к концу первой недели, но в этот раз гриффиндорцы решили нарушить традицию. Северус понял это по подозрительной коробке, которую под смех рыжих приятелей темнокожий юноша водрузил на пока пустой стол. Не желая видеть сладкую улыбку Дамблдора, в этом году зельевар сел подальше от директора и поближе к спасительной двери, прямо на углу п-образного стола, а потому отлично видел, что коробка то и дело начинала дергаться.
Проверять самому не хотелось, хотя стоило, поэтому декан Слизерина послал к столу Гриффиндора Квиринуса Квиррелла. И следующие несколько минут весь зал с удовольствием наблюдал за тем, как преподаватель защиты пытается отжать подозрительную емкость у ушлой тройки третьекурсников. Из-за этого немного задержалось распределение новых учеников, Минерва прожгла в Снейпе и Квиррелле по паре новых дырок, а студенты изрядно повеселились.
Коробку изъял Сильванус Кеттлберн, обнаружил внутри здоровенного и весьма опасного тарантула, снял с Гриффиндора изрядное количество баллов и оставил попритихших мальчишек на растерзание Перси Уизли. Даже из-за стола преподавателей Северус слышал недовольное шипение старосты Гриффиндора, изобилующее оборотами из лексикона Молли Уизли.
На счастье третьекурсников, через пару минут в зал стремительно влетела Минерва, за которой перепуганной стайкой тянулись новенькие ученики. Сопровождаемые гулом голосов, ребятишки приблизились к помосту, позволяя рассмотреть себя как следует. Рассматривал новых птенцов и Северус.
Пробежавшись взглядом по лицам первокурсников, Снейп невольно нахмурился, не обнаружив среди детей того, о ком ему этим летом прожужжали уши. А ведь Альбус не раз и не два повторил, что Гарри Поттер — вылитый Джеймс. Но второго Джеймса в толпе не было, а единственной, кто носил очки, оказалась девочка, изрядно похожая на бывшую однокурсницу Снейпа, внучатую племянницу Корнелиуса Фаджа. Второго очкарика не наблюдалось, а растрепанное гнездо умостилось на голову светловолосому крепышу с решительным взглядом.
Отмахнувшись от беспокойных мыслей, зельевар нашел взглядом Драко и ободряюще ему кивнул. Малфой-младший криво усмехнулся и что-то сказал стоявшему рядом с ним мальчику. Тот Драко не слушал, рассматривал потолок, студентов и преподавателей, но не нервозно, как остальные, а с чистым любопытством. Заинтересовавшись, Северус присмотрелся повнимательнее и невольно растерялся. Если бы Снейп не знал наверняка, то решил бы, что перед ним сын кого-то из Блэков, настолько сильно мальчишка походил на представителей этой семейки.
Каково же было удивление зельевара, когда именно этот мелкий брюнет поднялся к табурету, стоило Минерве назвать имя Мальчика-Который-Выжил. И не успел декан Слизерина осознать произошедшее, как Шляпа отправила этого ребенка за стол змеек.
Тем вечером в учительской первый раз на памяти Северуса собрался педсовет по итогам распределения. Минерва откровенно рыдала, уткнувшись в плечо Поппи, Дамблдор хмуро распекал Шляпу, Шляпа огрызалась стихами, сыпала на всех пылью и позвякивала мечом Годрика, а Снейп, прикрывшись самой непроницаемой из своих масок, молча злорадствовал, стараясь не думать о том, что его ждет.
Но подумать пришлось. Как и лично побеседовать на следующий день с каждым первокурсником. Вспоминая те беседы, профессор допил кофе и поднялся из-за стола. До занятий оставалось всего двадцать минут.
— Се-еверус-с, — вскакивая вслед за зельеваром, запинаясь и трясясь выдавил Квиринус, — с… скажите, я м-м-могу обратиться к вам с просьбой?
— В чем дело? — вздернув бровь, уточнил Снейп и продолжил путь, вынуждая преподавателя защиты потрусить следом.
Так они и дошли до подземелий: зельевар стремительно летел вперед, а Квиррелл, прижимая бледные ладони к груди, семенил следом, то и дело переходя на бег. Лишь в своем кабинете Северус сообразил, что все это время бывший преподаватель маггловедения что-то невнятно бубнил себе под нос, заикаясь, хватая ртом воздух от сбившегося дыхания и глотая окончания слов и целых предложений. Взмахом палочки опустив рычаг, после которого по подземельям разнесся тихий скрежет, извещающий, что вентиляция работает исправно, профессор зельеварения развернулся к Квиринусу и попытался вслушаться в его речь. Но лишь несколько минут спустя, уже начиная злиться, сообразил, что за многословием с обилием извинений и отступлений кроется банальная просьба выдать нерадивому молодому человеку баночку заживляющей мази.
— Я-я-я бы попросил у м-м-мадам Помфри, но совсем недавно уже о-о-обращался к ней с подобной п-п-просьбой, — теребя пальцами свободно свисающий на грудь конец своего фиолетового тюрбана, пробормотал Квиррелл. От этого движения усилился запах чеснока и еле уловимая сладость зловония, и Северус невольно поморщился.
— Если у вас какая-то проблема со здоровьем, то не стоит заниматься самолечением, — предупредил декан Слизерина, но баночку с мазью выдал.
Дальше Квиррелл ударился в благодарности, за пару минут доведя Снейпа до бешенства. Очень хотелось взять мямлю за шкирку и просто выбросить из своего кабинета, а не выслушивать весь этот словесный понос. Мало того, что страдает тонкое обоняние зельевара, так еще и из ушей вот-вот пойдет дым, как от перечного зелья.
Не удивительно, что настроиться на первый урок Северус не смог и влетел в класс разъяренным настолько, что даже Драко попытался втянуть голову в плечи и слиться с партой. Подавляя в себе желание выплеснуть недовольство на учеников, профессор закутался в мантию и сосредоточился на вступительной речи.
Эту речь зельевар придумал в свой первый год преподавания и ни разу с тех пор не менял, а потому мог спокойно думать, пока первокурсники зачарованно слушали.
В классе первого курса для студентов были оборудованы три длинных письменных стола, так что никому не удалось бы укрыться от преподавателя на задней парте. Но гриффиндорцы все равно предпочли занять часть второй и всю третью парту. В итоге Гарри Поттер оказался за первым столом. Прямо по центру между Малфоем и Лонгботтомом, который начал дрожать в момент появления преподавателя и не успокоился даже к концу вступительного слова.
«А ведь и на личной встрече дрожал и мямлил, — припомнил Северус. — И что он забыл на Слизерине?»
Привычные действия частично уняли раздражение зельевара, и он уже спокойнее обвел взглядом класс, оценивая студентов. Змейки сидели тихо и покладисто слушали преподавателя. Даже Поттер, внешность которого до сих пор вызывала у Снейпа недоумение, не ерзал, не вертелся и ни на что не отвлекался. Даже на чем-то недовольного шестого Уизли, склонившего голову к парте.
*
— Мистер Уизли, — своим совершенно невероятным голосом обратился профессор Снейп к Рону, — что я получу, если смешаю корень златоцветника и настойку полыни?
Я невольно тихо выдохнула. Под холодным, как у змеи, взглядом, я каждую секунду ожидала, что декан выберет для допроса меня. Но тот, похоже, или не трогал слизеринцев, или просто избрал своей жертвой того, кто, по его мнению, уделял уроку недостаточно внимания. Я хоть ни разу не повернула голову, но прекрасно слышала и скрип пера, и тихое бурчание себе под нос. Прямо за нами сидели Грейнджер, Уизли и Томас, так что источник шума определялся без труда.