Первое задание от медведя пришло в обед. И теперь каждые три часа мы выставляем себя дурами в размеренных очередях, несем мультяшную чушь, а в доказательство ведем прямую трансляцию в соцсети. Набираем подписчиков.
“Мой любимый цвет. Мой любимый размер” — этот текст я выдавала на хот-дог в руках таксиста, на камуфляжный бушлат симпатяшки военного, и на чемодан барби минуту назад.
— Фух, — Николь бухается на сетчатый стул рядом со мной. — К женщинам лезть безопаснее, да-а. Пошли поедим? — кивает на вывеску на втором этаже. — И почему нам достался вокзал? Гады Ваня с Егором, им в трк и в кино можно сунуться на перерыв. И в боулинг, — она листает страничку Егора и возмущенно шипит. — Ага, в бильярд играют! Фотку выложил, засранец.
Завистливо вздыхаю. Нас с Николь курируют Пятачок и Пух, скучные личности, а Егору с Ваней повезло, с ними закорешились ослик и кролик, и отправили их кривляться в центр брендовых магазинов, модных рестиков и новогоднего настроения.
У нас же тут развлечений раз-два и умножить на зеро.
И интернет долгий. Планшет виснет. Всегда кучу вкладок открываю, когда по свингерам подготовку веду.
Есть мыселька, что над нами кто-то угарает, заставляя сутки торчать в зале ожидания. Но медвежий беспредел и независимость от норм близки массе малолетних максималистов, поэтому наши видео набирают просмотры и в ленте все чаще мелькают теги #играПуха; #давайтевзорвеммир. Поклонники шайки пишут “ребята, жгите чёнить покруче, как сам Пух, ждем”, и в сетях растет шурум-бурум.
Пурум-пум-пум.
После полуночи нас настигает страж порядка. Он подозревает, что мы с Николь бомжи, и чтобы нас не погнали с вокзала, приходится оформить бронь на билеты в другой конец области. Вот они, наши первые расходы на расследование. Это дело решаем отметить и атакуем столовую.
Продавец нам, как постоянным посетителям, посвящает оскал в тридцать два норма.
Блин, я толстею. Чай с пироженками. Не надо так.
В три часа ночи восхищаюсь цветом и размером белой норковой шубки вошедшей женщины, и наворачиваю вокруг нее круги с камерой. Николь мешает другой тетке заряжать гаджет, очарованная, как блок питания лекго входит и выходит из розетки.
А дальше полицейский упирает руки в боки и запугивает, что если мы еще раз подойдем к кому-нибудь из присутствующих, то на поезде не покатаемся, он запрет нас в кутузку.
Не впечатляет, нет, не перебить азарта, наше призвание — голая правда, выпущенная в медиа. Николь даже перенесла на выходные пластику губ, а это таки подвиг.
— Будем осмотрительнее, — шепотом хихикает Николь ему в спину.
В девять утра на работу не еду. Рассчитываю, что денёк можно пропустить, тем более, что я и так много тем для оформления накидала Василине в личку, продуктивная ночь у меня была.
В двенадцать часов в институте начинается сдвоенный практикум по английскому. Который мы не посещаем. Вторая жертва ради медведя, теперь моральная. Я не была готова рисковать столь многим, во что мы ввязались, о-о-й.
А еще во мне зарождается маниакальная привычка постоянно смотреть на часы. Алекс, сечёте о чем я?
Босс, кстати, похоже допер, что я ответственный, исполнительный, умный, самый лучший сотрудник, о каком он всегда мечтал. Снежная поделка открыла ему глаза, и да воцарит штиль, я в восторге. Работаем.
На учебу успеваем к середине проектного семинара. У нас наполнение сайтов контентом, бригадная работа.
Бесшумно открываем дверь аудитории, как мыши, крадемся с Николь вдоль стены к братве. Три хитрожопа, которые с нами связались цинично рассудив, что мы с Николь по-бырому организуем всей пятерке зачет, при виде нас оживляются:
— Где вас носит, ёлки-метёлки?! Мы так проект завалим!
— Ш-ш-ш, заткнитесь, а то она спалит.
Смотрим на преподшу, она объясняет что-то другой бригаде. Пока не обернулась, раскладываем на столе папки и притворяемся, что мы тут с самого начала сидим.
Вплоть до звонка трудимся. На перемене пересекаемся с Егором и Ваней. Они остаются на лавочке у окна, я спускаюсь вниз за кофе нам с Николь.
Когда забираю первый стаканчик, на запястье смыкаются пальцы в татуировках. Заплескав кипятком руку, выдирают у меня кофе, и смятый стакан летит в мусорку.
— Александр Александрович, — начинаю, но он хватает меня за ремень, стягивающий платье на талии, и тащит в полутемень за автоматом. Ударяюсь спиной в справочный стенд. Он грубо сует мне сложенную бумагу.
- На. Тебя щас убить или ночи дождаться?
Повторяю про себя вопрос и не нахожу в памяти, где я налажала. Расправляю лист. Белый, с приклеенными разноцветными буквами разной величины. Классическая анонимка, строго по фильмам.
Преподаватель Аверин предлагает Кристине Абрамовой переспать за зачет.
— Что это? — поднимаю глаза от доноса.
— Это декан мне дал, — он старается говорить спокойно, но скатывается в рычащие нотки. — Объяснишь? Я, может, не допёр, ты этого и добиваешься? Переспать со мной? — вырывает письмо и швыряет нам под ноги. — Поэтому рядом крутишься?
— В смысле? Вы думаете, я декану поклёп настрочила? — осознаю обвинение и бью каблуком по анонимке. — Мне по-вашему, больше делать нечего?! Сына своего лучше спросите. Всё, — указательным пальцем ставлю на его пиджаке жирную точку этому вздору.
— Сына я уже спросил, — он перехватывает мою руку и наклоняется ближе. — Значит так, Кристина, — нудным, учительским голосом дает разъяснения. — Мне тридцать девять лет и романы со студентками, которые младше в два раза, меня не прельщают. Потуги свои бросьте. Между нами ничего нет и не будет. Вы меня услышали?
Моргаю. Хмыкаю.
Вечные подачи ахинеи забили поле, вытерпеть прилетевшую в меня заносчивую лекцию уже не могу, она ухлопала внутреннего ангела. Цепляюсь в ворот его рубашки, тяну к себе и канючу:
— Но почему? Я вас так хочу, что мозг отшибает. Давайте хоть один разочек. Ну пли-и-из, всю жизнь буду всевышнего благодарить. Мемуары напишу. Хотя бы один поцелуй. Вы ведь тоже хотите, сами втирали о взаимной симпатии. Так будьте мужиком, а не балаболом, сделайте уже это.
Он смотрит на мои губы. Долго, неотрывно, и мои слова обретают статус правды. Мне действительно отшибает мозг выстрелом в упор, снаряд, замешанный на запахе сигарет и муската. Вот оно, его шутка затянулась, обернулась фатальной истиной, сию секунду всё всерьез, уверена, его взгляд огнем печёт мне рот дотла. Он медленно, словно неохотно, поднимает глаза. Финал истории. В этом человеке моя погибель. Я встряла, у пропасти на краю, заворожена, его черноте нет дна, она стирает шум коридора вместе с институтом, городом, страной и материком. Плывет пол и стенд под лопатками, и его рубашка моя единственная опора, сжимаю крепче, девочку разматывает магнетизм, тяжелый и темный, он толкает к пороку во мрак.
Начала с насмешки
а теперь
жду поцелуй.
— Ладно, — его шепот, словно из-под обвала, с адского дантовского прелюбодейского кружка. — Прям щас трахну, если так просите. Женщинам отказывать грех. Только целоваться не будем, не обижайтесь.
Он ныряет ладонями мне под платье, бормочет “в чулках в минус десять, дура”, и вдруг слышу звук рвущейся ткани. Белье врезается мне в кожу, боль вытравливает желание вкус мужских губ узнать, выворачиваюсь и паникую:
— Уберите руки, я пошутила!
— Зато я не шучу, — он сдирает с меня тонкие бесшовные мини и отбрасывает в сторону.
— Ребят, а что по углам ныкаетесь? — прилетает едкий вопрос и мы поворачиваемся на голос. — Устроились бы сразу у ректора на столе, там удобнее.
Смотрю на Егора. Изогнутый фейс, кардиограмма желчи, яда и злобы. Опирается плечом на автомат, ноги крестом, носком ботинка стучит по полу.
Я терпеть его не могу, но он вклинился такой необходимой паузой, восстанавливающей дыхание. А следом приходит новая мысль, что если бы он не лез в чужие, и так сложные отношения, я бы тут щас не стояла, как снеговик без трусов, и не горела, как снегурка, доигравшаяся с костром.
— Это все из-за тебя, стукачила, — одергиваю платье и ныряю под рукой Аверина. Кручу пальцем у виска. — Буковки из газет вырезать, на бумажку клеить, ты серьезно? Так тебе не на журфак, а в садик детский дорога, Егор. Там оригами делать научат еще. Будешь самолетики, кораблики складывать, дебил.